Байки Брейн-ринга и Что Где Когда от Олега Дивова

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

*****

У Петрова было прозвище – «кобель скунса». Заработал он его так.

Играли в «Что? Где? Когда?». И команду заклинило на ерундовом вопросе. Сидят шестеро в опупении, даже версию толкнуть не могут. Казалось бы, простейший ряд – Рождество, ёлки, запах. А не берется.

Вопрос такой. Каждый год под рождество в Еллоустоунском национальном парке голубые ели начинают пахнуть скунсом. Их специально опрыскивают вытяжкой из его железы. ЗАЧЕМ?! ВРЕМЯ.

Думаю, ребят сбило с толку то, что на дворе стояли ранние девяностые. До Америки - как некоторым, извините за выражение, до Москвы раком.

В общем, команда позорно «сливала» вопрос. Но остался малюсенький шанс. Петров славился талантом от балды, из воздуха, находить правильные ответы. Несколько раз он так команду спасал: гнал, что в голову придет - и угадывал... Капитан ухватился за соломинку. Ткнул в Петрова пальцем и сказал: отвечай.

Ну, Петров очки поправил, шевельнул усами, и ответил.

- Значит, так, - начал Петров. – В Еллоустоуне таким образом

увеличивают поголовье скунсов!

Сказать, что команда обалдела, значит ничего не сказать.

Впрочем, там все здорово удивились, как бы в эпсилон

окрестности.

- Уточните, - попросил ведущий.

- Значит, так, - погнал Петров. – Не секрет, что кроме

оборонительной функции, выделения скунса имеют еще и функцию сигнальную. И вот, когда ёлки опрысканы, туда на запах сбегаются в большом количестве самки. Потом приходит э-э… кобель скунса…

Окончание фразы потонуло в диком хохоте.

Ответ-то лежал на поверхности. Повторим ряд: Рождество, ёлки, отвратный запах. Просто в Америке, как и в России, народ не дурак спилить бесхозную ёлку (а я всегда говорил: русский и американец близнецы-братья, недаром мы считаем их идиотами). Короче, в Еллоустоуне опрыскивают голубые ели, чтобы спасти их.

Вот так Петров стал кобелем скунса.

*****

Московский чемпионат ЧГК, первый тур отбора перед телевизионными играми. Огромный зал во Дворце Пионеров, сидит за столами человек двести, не меньше. Вопросы задают громко через аудиосистему, ответы пишутся на бумажках, их собирает молодняк из юниорских команд.

Того вопроса я не помню. Подозреваю, его никто не запомнил – от изумления. Зал ошарашенно притих, потому что задали ну явную «неберучку». В смысле, хрен ответишь правильно. Никто даже не выругался сквозь зубы – такую спросили феерическую муть.

И тут в абсолютной тишине раздался бодрый голос капитана Любимова:

- Сейчас если наши девочки отвернутся, мальчики быстро нарисуют ответ!

*****

Отыграли тур московского чемпионата. Ира Афанасьева говорит:

слушайте, у Абрамовича день рождения, чего он в гостинице будет куковать, пошли ко мне, отметим... Это сейчас все знают что Абрамович - самый богатый чукча. А тогда, в 95-м, на постсоветском пространстве были известны другие Абрамовичи – правильные. Знатоки.

Пришли к Ире, сели, выпили, обсудили игру. Разговор о ЧГК

плавно перетек на треп «про вообще». И тут Паше Воробьеву после третьего стакана приспичило заняться антисемитизмом. «Задолбали евреи! – доверительно сообщил Паша. – Никакого житья от них нет». И принялся рассказывать, как его, природного русака, всю жизнь притесняют носатые-пархатые. Что интересно, Паша ни одного конкретного примера притеснений не описал. Выдал такую размытую жалобу.

А сидел Паша между Абрамовичем и Володей Белкиным. Они сначала хихикали, потом как-то поскучнели, потом не выдержала Ирина.

- Павел! – сказала она строго. – Ты хоть помнишь, зачем мы тут?!

Павел задумался. Надо отметить: он человек больших возможностей. И знает это за собой. Однажды поехали они с Любимовым за добавкой, пьяные в дугу, и их тормознул какой-то сводный патруль ментов и ГАИ. Сидевшего за рулем Любимова, который лыка не вязал, менты согласились отпустить. Но при условии, что заберут Пашу, мирно спавшего на заднем сиденье. Хотя Любимов трындел без умолку, а Паша, колоритный такой, с бородой и в камуфляже, слова ментам не сказал. Дрых. Насилу Любимов от них отболтался.

А я ведь советовал Пашу в багажник положить от греха подальше. Ему все равно было уже по фиг.

Ладно, чего-то понесло меня.

Так вот, про Воробьева. Зная за собой большие возможности, Паша на всякий случай думает сначала. Заметно, что голова у него плотно забита еврейским вопросом, и соображать Паше трудно. Тем более, тур отыгран, напрягаться лень.

- Время пошло, - по привычке подсказывает кто-то.

Паша игрок опытный, ему минуты не надо, он размышляет секунд пятнадцать и говорит:

- Есть ответ. Мы тут собрались потому что у Абрамовича день

рождения!

- Вот именно! А Абрамович – кто?

- Кто?! – переспрашивает Паша, недоуменно косясь на

Абрамовича.

- Он вообще-то еврей, - говорит Ирина вкрадчиво.

- ЧТО?! – взвизгивает Паша.

Все офигевают. Три команды ЧГК, включая сильнейшую на тот момент в стране команду Белкина, которую удивить практически нечем.

- Угу, - скромно признается Абрамович.

- Ёкарныбабай! Слушай, ты это... Вот угораздило! – Паша

оборачивается к Белкину. На лице Паши написано: надо же, какая фигня, Абрамович-то наш - еврей!

- А чего ты на меня так смотришь? - удивляется Белкин.

- А чего? – настораживается Паша, наученный горьким опытом.

- Я тоже... Не очень русский! - сообщает Белкин. Без вызова в

голосе, но уверенно.

У Паши отваливается челюсть. Он беспомощно озирается. А как раз напротив Паши сидит Макс Поташёв и уже скорбно кивает, предвидя следующий немой вопрос.

Думаю, если б не группа поддержки в лице Ирины, сползающей по шкафу на пол, и нас с Любимовым (мы уже с минуту тихо всхлипывали), наверняка Пашу обнял бы Кондратий. Ой, не от конфуза. От ужаса.

Он потом весь вечер жалобно вздыхал.

И то правда, заманили русского человека в синагогу какую-то.

*****

«Интеллектуальные игры» дело стрессогенное. Что в студии, что на отборах – напряжение бешеное. А уж на выездных фестивалях, где отбирают команды для телевизионного «Брэйн-ринга», обстановка просто ненормальная. Представьте: гостиница, по которой постояльцы ходят только группами из шести человек. Или семи, если есть запасной. Днями команды организованно играют в каком-то Доме Культуры, вечерами режутся в ЧГК и «Брэйн» по холлам и номерам, чтобы не потерять драйв. Когда мозги кипят, Знатоки пьют водку и все равно играют - в гостиничных коридорах. В «ручеек». Человек по сто.

Громадный козырек над входом в гостиницу завален толстым слоем пустых бутылок.

Восемьдесят команд со всего бывшего СССР. Пятьсот сорок Знатоков, не считая тренеров, запасных, детей. Дети попадались и грудные.

Мы знали, что нам в телевизор не пролезть. Во-первых, у нас команда состояла наполовину из бывших капитанов, а капитан обычно не феноменальный игрок, он диспетчер, «кнопка» и ответственный за все ошибки. Во-вторых, каждый из наших капитанов успел завоевать личную антипатию г-на Козлова, чье слово на отборах «Брэйна» решающее. Ира Афанасьева когда-то взялась Козлову прилюдно перечить; Любимов неоднократно выводил на игру команду, пьяную в хлам (иначе она у него вообще не соображала); я обломал тщательно выстроенную драматургию «Брэйна», выбив с сухим счетом шестерку Друзя-Блинова (ну, валят иногда гроссмейстеров чайники из спонсорских команд), а потом тоже Козлову малость возразил... И точно - Ирине Козлов ласково улыбнулся, Любимову кивнул, а увидев меня, даже сказал «Ага-а!».

Мы собирались хорошо сыграть просто для удовольствия. Чтобы память осталась. Ира и Любимов жаждали тряхнуть стариной, а меня интересовала сама атмосфера фестиваля. В принципе, у нас имелись шансы. Тогда еще не набрало силу следующее поколение Знатоков, этих молодых всезнаек, да и база для подготовки вопросов была поуже, чем нынче.

Два дня шло рубилово в ЧГК. Это время для меня слилось в одну сплошную игру с элементами пьянства. Еще я наблюдал с удивлением, как извращались и выкручивались некоторые команды. Садились играть всемером (а на замечания с соседних столов предлагали дать в рыло). Подслушивали... Я спросил знакомого: зачем они так? Тот говорит – ты не понимаешь, вот меня по ящику показали, и я у себя в Гусь-Хрустальном уважаемый человек. А у некоторых спонсоры - если не пролезешь в телевизор, лафа кончится.

Все равно хрен чего у них вышло.

На третью ночь пришел Молчанов и сказал – ребята, все сообщество в шоке. Вы знали, что вам телевизор не светит. Вы приехали на двух машинах с полными багажниками бухла. Вы делились выпивкой со всеми, улыбались всем и постоянно хохмили. Вы какие-то ненормальные, это новый тип Знатока – «Знаток Добрый»... Только что закончен пересчет очков. Вы заняли шестое место. Вышли в финал.

А у нас руки дрожат от нервного истощения.

На финал продавали билеты. А вы думали? Февраль (или январь?) 1995 года, город Владимир, с развлечениями туго. В Доме Культуры собрался весь владимирский бомонд. Культурная программа: трио «Альтер Эго» (местные ресторанные певцы) вперемежку с местным же КВН, потом хит вечера – игры финала.

Команды-финалисты психуют, они едва держат боевой настрой, а тут это альтер эго, у которого хронически сбоит звук. И шуточки от КВН, например: «Я бы вырос космонавтом, как Гагарин и Титов, только в детстве наглотался всяких гаек и болтов». Мрак и ужас. Местные развлекаются, мы сидим и ждем, когда все это кончится. Нам еще играть, а потом по гололеду двести километров.

Тут выходит очередной кавээнщик, врубается фонограмма задолбавшей, утомившей, навязшей в зубах агатакристевской «Сказочной тайги» - помните, да? И парень мощно запевает:

Когда я готовился стать мужиком,

Ко мне постучалась какая-то баба!

Знатоков вышибло из кресел. Мы с Лехой Поповым натурально упали в проход на четвереньки. Команды стонали и плакали. Это была классическая массовая истерика. Потом оказалось, что текста никто не запомнил, так всех расколбасило. Осталась в памяти строка: «Нету в избушке у ней мужика, значит, нам туда дорога». И припев:

Выйду ночью на улицу

Дам кому-нибудь по лицу

И в недрах сказочной пурги

Падают враги!

Игру мы сдали, благо хоть не всухую. Так и остались шестыми. Сил не было играть.

Всё проржали.