История Гражданской войны в США - США вновь перед угрозой раскола, а как это было в 18611 году?. о

Феликс ПОЛЬСКИЙ

ГРАЖДАНИН ПРЕЗИДЕНТ

Пьеса в 2-х действиях

Действующие лица:

Авраам Линкольн - Президент США.

Уильям Сьюард - государственный секретарь США.

Сэмон Чейз - министр финансов в правительственном кабинете Линкольна.

Роберт Тодд Линкольн – сын Президента Линкольна.

Мэри Тодд - жена Авраама Линкольна.

Улисс Грант – в начале войны генерал, командовавший полками волонтеров, впоследствии главнокомандующий армиями Севера.

Эдуард Андреевич Стекль – российский посол в США.

Александр Иванович Бестужев – вице-консул в Новом Орлеане.

Джон Хего – секретарь Президента Авраама Линкольна.

Джон Бут – актер.

Высокий банкир.

Второй банкир.

Бывший член правительства южной Конфедерации.

Стюарт - полицейский.

Женщина из Спрингфилда.

Актеры, играющие третий акт пьесы «Наш американский кузен»

Действие первое

Президентская ложа в театре Форда в Вашингтоне. Предпочтительно было бы, чтобы она практически нависала над любым из порталов сцены и была видна всему зрительному залу. В президентской ложе четыре кресла, а сама она как бы разделена надвое и убрана национальными флагами США. На передней стенке ложи висит портрет Дж. Вашингтона. В двух креслах сидят Уильям Сьюард - госсекретарь правительственного кабинета Президента США Авраама Линкольна, и министр финансов того же кабинета - Сэмон Чейз. Саму сцену при этом закрывает светлый занавес.

Сэмон Чейэ: Ну, как вам первый акт, мистер Сьюард?

Уильям Сьюард: Честно говоря, я ожидал большего. Так много газетной трескотни об этом спектакле, а завязка мне показалась вялой, да и актеры явно не доигрывают.

Сэмон Чейз: Но, мистер Сьюард, вы должны понять, что актеры - тоже люди. Вполне можно допустить, что сейчас они больше думают о ситуации в стране, чем о своих комедийных амплуа. Не забывайте, что Соединенные Штаты Америки стоят на пороге гражданской войны.

Уильям Сьюард: Ах, перестаньте, господин министр финансов! Никакой гражданской войны не будет! Южане не такие дураки, чтобы начать войну. Да, куда они денутся без той промышленной базы, которой владеем мы - Союз? И, где в случае войны с нами они станут брать оборудование для своих ферм? И через кого южане станут сбывать свой хлопок, свой рис, свою кукурузу? Ведь у них нет своего торгового флота. На подобное самоубийство способен только слабоумный, а южане, отнюдь, не дураки. Не забывайте, что большинство из них - это потомки выходцев из лучших аристократических семей Англии. Бежать в Америку их вынудила диктатура Кромвеля. Это вам не безродные голландцы, шотландцы, ирландцы, русские, или поляки, приехавшие в Америку только в надежде улучшить свое материальное положение.

Сэмон Чейз: Но и южане, мистер Сьюард, приехали сюда не чаек кормить. Своя личная выгода у южан едва ли не на первом месте. Поэтому, случись война, потомки аристократических семей Англии вполне могут изменить отношение к своей исторической родине. И тогда их король поможет своим блудным сыновьям в их борьбе с нами. Разумеется, не бесплатно. Что тогда?

Уильям Сьюард: Тогда, уважаемый министр финансов, мы блокируем все южное побережье США. И пока идет война, ни один английский корабль не сможет доплыть до южных штатов. Для англичан - это огромные финансовые убытки, а для южан просто голодная смерть. Да и чем Юг станет воевать с нами, если все винтовки и все патроны лежат на наших складах? Потом на Севере проживает двадцать миллионов человек, а в шести отколовшихся южных штатах всего-навсего пять. Так что, коллега, спокойно досматривайте спектакль и не думайте о плохом. Тем более что подобные мысли, как утверждают врачи, очень плохо сказывается на сексуальном здоровье мужчин.

Стук в дверь ложи

(Обернувшись) Ну, кто там?

Дверь в ложу отворяется, и на пороге появляются Эдуард Стекль и Александр Бестужев.

Стекль: Доброе утро, господа.

Сьюард: Доброе утро, господин полномочный министр. Доброе утро, молодой человек. (кивает Бестужеву).

Чейз: Так и вы тоже на спектакле, господин Стекль?

Стекль: Так ведь дипломаты самый любопытный народ. А в Вашингтоне только и разговоров, что о грядущей войне, да об этом спектакле.

Чейз: Мое мнение о грядущей войне таково, господин Стекль, что, если Англия соединиться с Францией и вместе помогут отколовшимся от Союза южным штатам, то нам придется туго.

Стекль: Подобное развитие событий вполне допустимо, господин Чейз.

Сьюард: Да, чушь вы оба говорите. Повторяю – чушь! Франция с Англией могут соединиться только в постели, да и то на короткое время. Их короли и королевы ненавидят друг друга с самого момента сотворения этого грешного мира.

Стекль: (Как бы пропуская замечания Сьюарда мимо ушей). Позвольте, господа, представить вас моему молодому коллеге.

Сьюард: Валяйте, господин чрезвычайный посол и полномочный министр Российского императорского двора при Американских Соединенных Штатах.

Стекль: (Бестужеву, указывая рукой на Сьарда). Господин Уильям Сьюард - государственный секретарь США. (указывая рукой на Чейза) Господин Сэмон Чейз - член правительственного кабинета президента США Авраама Линкольна, министр финансов. (теперь указывая на Бестужева) господин Александр Иванович Бестужев - вице-консул Российского императорского двора в Новом Орлеане.

Чейз: (Очень заинтересовано, но с осторожностью). Молодой человек прибыл в Вашингтон из Луизианы?

Стекль: Именно так, господа. И прибыл не один, а с хорошей вестью.

Сьюард: (Нарочито меняя тему беседы). Господин чрезвычайный посол, вам не показалось, что завязка спектакля несколько затянута.

Стекль: Я не однажды повторял, господин Сьюард, что нет более похожих наций, чем русские и американцы. И те и другие долго запрягают.

Сьюард: Господин посол, ваша фамилия в переводе на русский язык означает стекло. Значит ли это, что вы способны видеть все насквозь? (многозначительно смотрит на Бестужева).

Бестужев: (Стеклю). Я побуду в коридоре, Эдуард Андреевич?

Стекль: Конечно, конечно. Можете даже, дражайший Александр Иванович, пройти в партер и занять свое место. Антракт через пять минут заканчивается.

Бестужев выходит из ложи

Стекль: Позвольте мне присесть, господа?

Сьюард: Позвольте, господин посол, без церемоний.

Стекль садится в кресло

Чейз: Так, какую же новость привез нам из мятежного штата ваш молодой коллега, господин посол?

Стекль: Это новость в большей мере адресована господину Сьюарду.

Чейз: (Обиженно). Так, может быть, мне тоже выйти в коридор?

Стекль: Прошу меня извинить, господин министр финансов, я вовсе не это имел в виду. Известие, которое доставил в Вашингтон господин Бестужев, касается всех, кто хочет и способен предотвратить то страшное бедствие, которое надвигается на Америку. Ужасно, если такой великий народ, как американский, добровольно прыгнет в ту зияющую пропасть, которая теперь перед ним разверзлась. Наш император Александр Второй в своем письме вашему президенту прямо дал понять, что раскол Соединенных Штатов представляется их императорскому величеству величайшей бедой. Скажу больше, их величество отдали приказ не салютовать кораблям южан, заходящим в Кронштадтский порт. И так будет до той поры, пока Конфедеративные Соединенные Штаты не признает президент Соединенных Штатов Америки господин Авраам Линкольн.

Чейз: Вы и впрямь долго запрягаете, господин посол, так какую же все-таки новость привез из Нового Орлеана ваш коллега?

Стекль: Итак, господа, вы, конечно, помните, что один из членов законодательного собрания штата Луизиана с одобрения губернатора того же штата еще месяц назад был готов начать переговоры о деталях возвращения этого штата в состав Союза. Это было в марте, а сегодня уже двенадцатое апреля одна тысяча восемьсот шестьдесят первого года.

Сьюард: (Перебивая Стекля). Вы, господин Стекль, намекаете на то, что переговоры не состоялись по моей вине? Тогда я посоветую вам обратиться со своей жалобой к Богу. Ведь это Господь послал нам такого вялого президента, который способен менять свои решения по восемь раз на дню. Поэтому я намерен в ближайшие же дни взять все вопросы, касающиеся внутренней и внешней политики исключительно в собственные руки. К счастью, отцы-основатели Америки устроили нашу политическую систему таким образом, что президент является чем-то вроде смотрителя башенных курантов. Его миссия состоит в том, чтобы наблюдать за точностью их хода. А в случае поломки государственных часов обращаться за разрешением на их починку к конгрессу и сенату. Максимум, что наш президент может сделать самостоятельно, это дать указание садовнику постричь лужайку вокруг Белого дома.

Стекль: Не стоит быть столь категоричным в оценках, господин Сьюард. У стен, как известно, тоже бывают уши. Если бы я допустил подобные высказывания в адрес нашего императора, то вполне мог бы закончить свою карьеру где-нибудь в Сибири.

Сьюард: Мы с вами в Америке, господин Стекль. У наших стен ушей нет. А, если бы и были, то я, как свободный гражданин свободной страны, имею конституционное право говорить именно то, что я думаю. Но один дипломатический трюк мне все же не помешает. Моя встреча с Андре Романом, так, кажется, зовут этого парламентера из Луизианы, не должна носить официального характера. Мы должны встретиться с ним случайно. И не где-нибудь, а в вашем российском посольстве.

Стекль: Рад быть вам полезен, господин государственный секретарь. Мой кабинет к вашим услугам. Когда вам будет удобно?

Сьюард: Сегодня пятница двенадцатое апреля. Ну, скажем в среду на той неделе в пять часов после полудня. Ведь вашему парламентеру еще нужно будет добраться до Вашингтона.

Стекль: Он уже в Вашингтоне, мистер Сьюард.

Сьюард: Отлично! Тогда завтра в пять.

Громкий стук в дверь. Почти одновременно с этим дверь резко распахивается и на пороге появляется Александр Бестужев.

Бестужев: Господа, война! Южане обстреливают форт Самтер. Президент Линкольн готов подписать приказ о мобилизации.

Сьаюрд: Это полнейший бред! Президент не может подписать приказа о мобилизации без согласия конгресса. От кого вы все это узнали, молодой человек?

Бестужев: От секретаря президента мистера Хего. Он сам сейчас идет сюда.

На авансцену выбегает мужчина – это актер Бутс

Бутс: (Кричит). Да здравствует мятежный Юг! Обстрел форта Самтер – величайшее событие в мировой истории! (быстро уходит со сцены).

В ложе появляется Джон Хего – секретарь Авраама Линкольна.

Хего: (Кланяясь всем). Господа сегодня в четыре часа утра южные штаты начали войну. Господин Сьюард, господин Чейз, президент Линкольн послал меня за вами.

Сьюард: Он что – сумасшедший?

Хего: Вы о ком, мистер Сьюард?

Сьюард: О человеке, который только что со сцены воздавал хвалу нашим врагам?

Хего: Это актер - Джон Бутс.

Сьюард: Так надо выслать этого Бутса из города к чертовой матери! И на пушечный выстрел не подпускать его к Вашингтону. Сегодня же я распоряжусь об этом.

Стекль: Простите, но я должен идти, господа. Мне нужно отправить срочную депешу в Санкт-Петербург. (Сьюрду). Я так понимаю, что ваша завтрашняя встреча с Андре Романом отменяется?

Сьюард: Нашу встречу отменила война.

Бестужев: Господа…(кланяется).

Стекль и Бестужев уходят

Чейз: Господа, как вам кажется, если бы Линкольн не спешил с мобилизацией, а продолжил бы переговоры с Югом, то нам удалось бы избежать этой войны?

Сьюард: Что теперь гадать на кофейной гуще - удалось бы, не удалось бы! Война уже идет и нам с вами нужно принять это как свершившийся факт.

Чейз: (Сьюарду). Да, сэр, вы правы. Хотя еще пять минут назад вы отрицали саму возможность этого факта.

Все трое медленно покидает президентскую ложу. Сама ложа скрывается за белым занавесом, а занавес, скрывающий сцену, поднимается.

Картина вторая

На сцене кабинет Линкольна в Белом Доме. Он больше похож на небольшую гостиную в скромном дворянском особняке. Посредине кабинета продолговатый обеденный стол, забранный толстой скатертью темных тонов с выбитыми на материале цветочными розетками. На столе три керосиновые лампы с пузатыми стеклами. Две из них горят. Стол стоит на ковре. Вокруг стола четыре кресла. Во главе стола сидит Линкольн. Справа белый камин. Над камином портрет Эндрю Джексона. За камином бюро с многочисленными ячейками для бумаг. Чернильный прибор. Задник сцены заполняют книжные шкафы. Слева также книжные шкафы и приставная консоль с гнутыми ножками. Над консолью портрет жены Линкольна Мэри Тодд. Линкольн дергает за сонетку. В кабинет заходит его секретарь - Джон Хего.

Авраам Линкольн: Мистер Хего, вы ведь не генерал, не военный министр и не главнокомандующий.

Хего: Я ваш секретарь, господин президент.

Авраам Линкольн: Вот, именно. Вы – мой секретарь и поэтому вам незачем сваливать все наши военные неудачи на погодные условия, превосходящую численность противника и прочую белиберду. Скажите честно, мистер Хего, как на ваш взгляд - мы проигрываем эту войну?

Хего: Война, господин президент еще не закончилась, но наши поражения при Булл-Ране, а также у ручья Уилсон и утеса Болс, дают некоторые основания так думать.

Авраам Линкольн: Но вы, мистер Хэго, ничего не сказали о нашем поражении в семидневной битве при Малверн-Хилл, где мы потеряли двадцать тысяч наших солдат.

Хего: У меня просто не повернулся язык.

Авраам Линкольн: А, вот, у главнокомандующего Макклелана язык работает исправно.

Если бы его военный гений, о котором он неустанно твердит, работал бы также хорошо, как работает его язык, то мы давно бы уже выиграли эту войну. Вот послушайте, что пишет о наших генералах корреспондент немецкой газеты Карл Маркс. (берет в руки газету, читает) Генералы, возросшие на дрожжах политических интриг, в военном отношение зачастую попросту бездарны. Цель их деятельности не в том, чтобы разгромить врага, а в том лишь, чтобы любой ценой избежать поражений.

Хего: Мистер Маркс мог быть подкуплен английским правительством, господин президент. С журналистами подобное случается, но Господь с вами, мистер Линкольн. Я верю в это.

Авраам Линкольн: И я в это верю, мистер Хего, но мне хочется, чтобы со мной были и мои генералы. А этого не происходит. Достаточно вспомнить особняк главнокомандующего Макклеллана в Сент-Луисе, из которого он каждое утро выезжает в окружении почти тысячной свиты. А этот генерал Фремонт, намеревавшийся стать диктатором западных штатов. А его супруга, заявившаяся ко мне в полночь и до шести утра убеждавшая меня в том, что ее муж самый великий полководец. На что рассчитывала эта дама? Или она думала, что, переспав с ней, я не уволю Фремонта из армии. Так она просчиталась. Ее мужа я уволил, а с главнокомандующим Макклелланом решу вопрос уже завтра. Раз ему не нужна наша армия, то я заберу ее себе. При этом я часто спрашиваю себя: какова доля моей личной вины в том, что сегодня брат убивает брата, ученик воюет со своим бывшим учителем, а матери и жены проливают слезы? Разве я два года назад – в тысяча восемьсот шестидесятом году - в своих речах по пути в Вашингтон не говорил о том, что судьба мира не в моих руках, а в руках мятежников-южан? Америка не может постоянно быть наполовину рабовладельческой наполовину свободной страной. Да, я согласен с тем, что молодой здоровый раб – это очень хорошая статья дохода. Цена на таких рабов может доходить до четырехсот долларов за голову. А, чтобы плантатору заработать такие деньги, требуется продать не один воз табака, или хлопка. Некоторым из плантаторов уже приходили мысли о том, что куда выгоднее разводить рабов, чем засевать свои поля рисом и кукурузой. Но ведь это бесчеловечно. Каждый человек рождается свободным – именно так записано в нашей Декларации независимости. И так должно быть. Вы согласны со мной мистер Хего.

Хего: Абсолютно с вами согласен, господин президент. И хочу добавить. Многие южане считают рабов своим домашним скотом. Но, чтобы разводить скот, нужны все новые и новые земли. Почему они и начали эту войну.

Авраам Линкольн: Возможно, вы правы, мистер Хего, но сейчас не это главное. Главное сейчас – это сохранить Союз. Послушайте меня: где-то на Западе воюет бригадный генерал Уиллис Грант. Попробуйте разыскать его и вызвать в Вашингтон. Я хочу с ним встретиться. Но не торопите генерала Гранта. Если у него есть какие-то срочные дела, пусть он их сперва решит.

Джон Хего стоит в нерешительности

Что-нибудь еще, мистер Хего?

Хего: Господин президент, час назад приехал доктор…

Авраам Линкольн: Да-да! Что он сказал?

Хего: Доктор посоветовал всем нам готовиться к худшему.

Авраам Линкольн: Час назад мой бедный сын Уильям был без сознания. К чему же еще худшему нам готовиться?

Хего: К самому худшему, господин президент.

Авраам Линкольн: Боже мой… Где моя жена?.. где Мэри?

Хего: Она возле вашего сына.

Авраам Линкольн: Я тоже иду туда!

Быстро устремляется к дверям, но на пороге сталкивается с Мэри.

Мэри: Он умер!!!.. Умер!.. Мой бесценный мальчик Вилли умер прямо у меня на руках! Ему было всего двенадцать лет! Всего двенадцать! За что Господь послал мне такое горе?(Падает в кресло, рыдает).

Авраам Линкольн: Мэри…

Мэри: Не подходи ко мне!.. Не подходи!.. Это ты убил нашего сына. Ты убил его своей войной. Бог сделал так, чтобы ты почувствовал, каково людям терять своих любимых детей! Я езжу по госпиталям, и я вижу! Я видела целые горы отрезанных человеческих рук и ног. Они все время стоят у меня перед глазами! Не подходи ко мне!

Авраам Линкольн: Мэри, это сделала война.

Мэри: Но войну развязал ты! Какое тебе дело до чужих рабов? У моего отца их тысячи! И я ни разу не слышала от них жалоб. Разве наши рабы просили тебя освобождать их?! Ты все твердишь про то, что рабство отвратительно, но отвратительно не рабство, а то, что ты устроил в стране! Уже сорок тысяч вдов оплакивают своих мужей, а тебе все мало? Ты опять гонишь солдат в бой! Ты и весь твой Комитет по ведению войны – вы все там убийцы! Все до одного! Будьте вы прокляты!

Вбегает Роберт

Робет: Мама!

Мэри: Роберт, сынок!

Роберт: Что с Уильямом, мама?

Мэри: Его больше нет с нами. Вилли ушел от нас навсегда! Мой сынок!..

Роберт подбегает к матери, пробует ее утешить. Входит Хего.

Хего: Господин, президент сегодня вторник. В пять часов у вас должен начаться прием американских граждан. Может быть, отменить сегодняшний прием?

Авраам Линкольн: Который теперь час?

Хего: Без трех минут пять.

Авраам Линкольн: В приемной много народа?

Хего: Пока только один генерал.

Авраам Линкольн: Генерал приехал издалека?

Хего: Он говорит, что да.

Авраам Линкольн: Через пять минут пусть заходит.

Хего: Слушаюсь, господин президент. (выходит)

Роберт: (Мэри). Пойдем, мама, здесь мы будем мешать.

Мэри: Я всю жизнь ему мешаю! Этому…(недоговаривает) Мой бедный мальчик. Мой Вилли. Как он был похож на него. Как он был похож…

Роберт: На кого был похож Вилли, мама?

Мэри: На – него! (тычет рукой в сторону Линкольна).

Мэри и Роберт выходят, через короткое время в кабинет заходит генерал.

Генерал: Добрый день, господин президент!

Авраам Линкольн: Слушаю вас.

Генерал: Господин президент, я принял свои полки всего три недели назад, а у меня уже двадцать два дезертира! Военно-полевой суд приговорил их всех к расстрелу. Приговор лежит у вас. Я прошу вас, господин президент, утвердить этот смертный приговор.

Авраам Линкольн: Нет.

Генерал: То есть, вы хотите сказать, что вы их помилуете?

Авраам Линкольн: Я не только хочу сказать это, но я сделаю это. Мое положение позволяет мне сделать это.

Генерал: Вы не должны так поступать, господин президент! Эти люди должны быть расстреляны в назидание другим. Или нам не удастся сохранить дисциплину в армии.

Авраам Линкольн: Только что моя жена упрекала меня в том, что я развязал эту войну, теперь вы упрекаете меня в том, что я разваливаю дисциплину в армии. Обвинять кого-то всегда легче, чем винить себя. Солдаты бегут с поля боя не тогда, когда им страшно, а, когда их командиры не уверены в победе. И не трудитесь меня переубеждать. Сейчас вы требуете, чтобы я одним росчерком пера добавил к тысячам американских вдов еще двадцать две вдовы. Я не сделаю этого даже, если вы, генерал, подадите в отставку. А теперь отправляйтесь к своим полкам. Там вы нужнее.

Генерал выходит, входит Хего.

Хего: Господин президент, к вам вдова из Спрингфилда. Она утверждает, что помнит вас еще юношей.

Авраам Линкольн: Пусть войдет.

В кабинет заходит пожилая женщина.

Женщина: Здравствуйте, господин президент. Да, вас теперь прямо и не узнать! А ведь я помню вас еще мальчишкой. Ваш секретарь рассказал мне о вашем горе. Примите мои соболезнования.

Авраам Линкольн: Попрошу вас подождать одну минуту.

Женщина: Мне выйти?

Авраам Линкольн: Всего на одну минуту.

Женщина: Хорошо-хорошо, господин президент. (выходит)

Авраам Линкольн: (Один, лицом к залу). Мои дети часто болели. Когда был при смерти мой старший сын Роберт, я обратился к нашему Творцу с такими словами: Господи, если я человек порочный и грешный так сильно люблю своего сына, то, как же сильно должен любить его Ты? Господи, сказал я тогда, смилуйся над нашим сыном. И в груди моей вдруг сделалось так тепло. И мое сердце успокоилось. А сейчас моя грудь холодна, а сердце полно страданий. Боже, почему ты не слышишь меня? (пробует сдержать рыдания, достает из кармана носовой платок, подносит платок к глазам, подходит к дверям в кабинет, открывает их, говорит в приемную)

Прошу вас, миссис…

Картина третья

Кабинет Линкольна. Линкольн, склонившись над столом, что-то пишет, бесшумно входит секретарь Хего.

Хего: Господин президент, в приемной бригадный генерал Уилисс Симпсон Грант.

Авраам Линкольн: (Отрываясь от бумаг). Прекрасно. Пусть войдет. (спохватившись) Постойте, мистер Хего. Принесите мне сперва бутылку виски.

Хего: (С удивлением). Бутылку виски?..

Авраам Линкольн: Нет, не виски. Принесите лучше бутылку водки. Ту, что мне прислал российский император. И две высоких стопки.

Хего: Слушаюсь, господин президент.

Хего покидает кабинет, Линкольн встает из-за стола и начинает медленно прохаживаться по кабинету.

(один, к залу). Еще российский император признался мне в своем письме, что ему близко стремление Соединенных Штатов Америки к эмансипации.

Входит Хего с бутылкой водки и двумя стопками. Ставит все это на стол, выходит, слышно, как он просит генерала Гранта пройти в кабинет президента. Входит Грант.

Грант: Рад приветствовать вас, господин президент!

Авраам Линкольн: Добрый день, генерал. Как добрались?

Грант: Надо признаться, дорога в Вашингтон была не из легких. Да, и потом я ведь прямо из госпиталя.

Авраам Линкольн: Вас ранило, генерал?

Грант: Не меня, а мою лошадь. Она упала, ну, и я вместе с ней.

Авраам Линкольн: Присядем?

Грант: С удовольствием.

Линкольн и Грант берут каждый по креслу и усаживаются на авансцене лицами к зрительному залу.

Авраам Линкольн: Генерал, шесть лет назад вы уволились из армии.

Грант: Правильнее будет сказать: меня уволили.

Авраам Линкольн: И за что же?

Грант: В приказе было сказано: уволить майора Гранта из армии США за систематическое пьянство.

Авраам Линкольн: Как же вы вновь оказались в армии?

Грант: Прочитал в газетах про то, как наш Конгресс раздает направо и налево генеральские звезды. И мне тоже захотелось.

Авраам Линкольн: Ну, а пить вы, разумеется, бросили.

Грант: Господин президент, где вы видели дурака, который бы бросал пить во время войны? Да, еще такой безжалостной и кровавой.

Авраам Линкольн: Так, может быть?..

Грант: Не откажусь.

Линкольн встает, подходит к столу, наливает в одну высокую стопку чуть-чуть водки, вторую стопку наливает до краев. Полную стопку подает Гранту.

Прошу вас, генерал.

Грант: (Выпив и возвращая стопку Линкольну). Что это было?

Авраам Линкольн: (Не притронувшись к своей стопке, ставит обе стопки на стол). Русская водка, генерал.

Грант: Русские понимают толк в водке. Но у нас на Юге могут сварить не хуже. Среди южан есть много славных парней. Но они проиграют нам эту войну. Их чистоплюйство хорошо для модных салонов, а не для той братоубийственной бойни, которую мы сейчас с ними ведем.

Авраам Линкольн: Ваши пророчества, генерал, и пугают и обнадеживают. Лишь бы они начали сбываться как можно скорей. В ближайшие дни я намерен обнародовать прокламацию об отмене рабства на всей территории Соединенных Штатов Америки. Если я сделаю это на фоне наших военных поражений, то у наших врагов появится возможность сказать, что у президента Линкольна не было иного выхода, как только позвать под свои знамена чернокожих рабов.

Грант: Плюньте вы на ваших врагов, господин президент. Если чернокожих немного подучить, то воевать они будут не хуже белых. А за свою свободу они самому черту глотку перегрызут. Будьте уверены.

Авраам Линкольн: Свобода рабов, генерал, для меня не главное. Главное для всех нас – это сохранить целостность Союза. Если бы я смог сохранить Союз, не освобождая рабов, я бы сделал это. Хотя, с другой стороны, вы помните беднягу Уайта – того, чья подпись в числе прочих стоит под нашей Декларацией независимости. Вы помните его судьбу?

Грант: Смутно, господин президент.

Авраам Линкольн: Бедняга Уайт прижил со своей чернокожей рабыней ребенка, и половину своего состояния отписал ей. Так племянник Уайта отравил своего дядю за то, что тот не все свои деньги завещал ему. Негры-слуги знали и видели все это, но суд не принял во внимание их показаний, потому что рабы - не граждане.

Грант: А многие считают, что вы начали эту войну ради свободы.

Авраам Линкольн: Что такое свобода? Мятежные штаты, покидая Союз, тоже кричали о свободе. Волк и овца тоже понимают свободу совсем по-разному. А, вот у единства нет толкований. Единство либо есть, либо его нет. А теперь о свободе. Мною подготовлен закон о гомстедах. По этому закону государство обязано будет выделить каждому желающему шестьдесят четыре гектара земли. Дать мула. Построить дом. Выдать кредит. Тогда только фермер станет поистине свободным человеком, и впредь будет зависеть только от воли Творца и своего личного трудолюбия. И не надо никаких управленческих структур, кроме товариществ, создаваемых самими фермерами. Мы никогда не сможем помочь людям, если станем делать за них то, что они с успехом могут делать сами. Что касается государства, то оно не должно видеть в фермере источник для пополнения казны. Поэтому мы должны запретить налоговым чиновникам даже близко подходить к фермерам в течение первых пяти лет их хозяйствования. Плата за аренду земли должна быть символической, а через пять лет эти участки должны будут стать собственностью фермеров. Только так государство может получить прибыль в виде увеличения совокупного национального продукта и, как следствие, увеличение торгового баланса. И наш капитал перестанет уплывать за океан, как это случается сейчас. Попутно мы сможем решить вопрос с воровством. Каждому понятно, что свободный фермер не станет воровать у самого себя. Даже если ранее, будучи рабом или поденщиком, он и воровал что-либо у своего хозяина. (помолчав) У моего отца тоже была ферма, но весь наш доход съедала грабительская аренда, и нам никак не удавалось выбраться из нищеты, пока я не стал разъездным адвокатом. Кстати, адвокатом я получал намного больше, чем получаю теперь, став президентом.

Грант: В деньгах вы пролетели, господин президент, – это ясно, но, где вы собираетесь взять столько свободной земли для фермеров?

Авраам Линкольн: На Западе земель достаточно. И все эти земли в федеральной собственности. Но, если потребуется, мы сможем прикупить земли у индейцев.

Грант: Да, за виски и оружие они могут продать часть своих земель.

Авраам Линкольн: Виски мы им дадим, раз они так хотят, но продавать оружие индейцам мы не станем. Пусть это делают англичане. В этом бизнесе они весьма преуспели. Сейчас чуть ли не в каждом индейском вигваме есть английская винтовка.

Грант: Верно. И как только индейцы напьются виски, их тянет пострелять. И тут англичане подсказывают нетрезвым стрелкам, что лучшей мишенью являются янки. А пьяному индейцу все равно, в кого стрелять.

Авраам Линкольн: Теперь два слова о финансах.

Грант: В финансах, господин президент, я слаб как ни в чем другом. О финансах вам лучше поговорить с моей женой, но раз уж мы с вами заговорили про виски…

Авраам Линкольн: Сперва выслушайте, генерал. Все, о чем я говорю, может стать явью только в результате ваших военных успехов. Вы понимаете, генерал, какая ответственность ложится на ваши плечи?

Гранте: Так точно, господин президент.

Авраам Линкольн: Тогда сидите и слушайте. Для того чтобы оплатить военные расходы и изыскать средства на кредиты для свободных фермеров, я предложил нашему конгрессу напечатать бумажные доллары на сумму в триста пятьдесят миллионов. Но банки воспротивились этому. Банкам выгодней приращивать свой капитал в звонкой монете. Бумага имеет для них цену только в форме облигаций и векселей. Ничего другого наши банки не знали, и знать не хотят. Но поймите, генерал, нельзя позволять банкам диктовать государству свои условия. Иначе власть денег в стране будет стремиться воздействовать на народ до тех пор, пока все богатства не соберутся в руках немногих, и тогда наша республика погибнет. Об этом нас предупреждали отцы-основатели Америки - Томас Джефферсон и Бенджамин Франклин.

Грант: Деньги – вредная штука, господин президент. Я из-за денег всего месяц назад чуть было не совершил большую ошибку. Почти что предательство.

Авраам Линкольн: Как это случилось, генерал?

Грант: Так и случилось, господин президент. Помните, я со своими ребятами взял два форта - форт Генри и форт Донельсон?

Авраам Линкольн: Конечно, помню! Как можно забыть эту битву? Ведь два этих форта преграждали нам дорогу на Кентукки. И именно в этом сражении вы с вашим войском взяли в плен пятнадцать тысяч солдат неприятеля.

Грант: Ну, так вот. Сперва, я не хотел брать эти форты, потому что был должен генералу Брукнеру, который командовал их обороной, крупную сумму денег. Сами посудите, кому приятно лишний раз встречаться с кредитором, которому ты много лет подряд не можешь вернуть долг? Промучившись половину ночи, я под утро написал Брукнеру письмо, в котором так прямо ему и заявил: если ты сдашь мне форт – то я верну тебе долг.

Авраам Линкольн: И, что вам на это ответил генерал Брукнер?

Грант: Этот гордый южанин, кстати, мой однокашник по военному училищу в Вест-Пойнте, очень возмутился. В своем ответном письме он написал мне, что порядочные люди обсуждают условия сдачи в иных формах. А я ему ответил, что никаких условий сдачи я рассматривать не стану. Только безоговорочная капитуляция.

Авраам Линкольн: Безоговорочная капитуляция?.. Да, это отличный термин! У какого большого полководца вы его позаимствовали?

Грант: Я честный вояка, господин президент, и подобные заимствования не в моих правилах. Термин «безоговорочная капитуляция» придумал я сам. Теперь меня так дразнят мои солдаты.

Авраам Линкольн: Ну, что ж, успехов вам, честный вояка! На следующей неделе я предложу конгрессу назначить вас командующим Миссисипской армией. Что вы на это скажите, генерал?

Грант: Я не политик, сэр, и не умею задаваться. Говорю прямо - я согласен.

Входит Хего

Хего: Господин президент, к вам министр финансов - господин Чейз. И с ним два банкира из Нью-Йорка. Все они просят их принять.

Авраам Линкольн: Пригласите господ, но сперва проводите генерала и заберите это. (показывает на бутылку и пустые стопки).

Хего забирает со стола бутылку водки и стопки, затем выходит из кабинета вместе с Грантом.

Картина четвертая

В кабинет Линкольна входят министр финансов Сэлмон Чейз и два банкира из Нью-Йорка.

Чейз: Добрый день, господин президент.

Авраам Линкольн: Добрый день, господин министр финансов. Добрый день, господа.

Чейз: Господин президент, позвольте мне представить вам этих господ. Они приехали из Нью-Йорка. Они банкиры и очень состоятельные люди. А, как говорится, где богатство, там и добродетель.

Авраам Линкольн: Я бы сказал иначе: где падаль, там и стервятники.

Чейз: (Пытаясь как-то сгладить откровенное высказывание Линкольна). Сейчас, господин президент, мимо меня прошел генерал Грант, Так мне показалось, что я прошел мимо винной лавки.

Авраам Линкольн: Господин Чейз, я прожил долгую жизнь и могу утверждать, что люди, лишенные недостатков, зачастую бывают лишены и каких-либо достоинств. А еще я мог заметить, что самыми черствыми людьми являются моралисты. Слезы ближнего для них дешевле воды. Присаживайтесь, господа.

Чейз и банкиры занимают места за столом, а Линкольн продолжает стоять, давая тем самым понять, что их беседа не будет долгой.

Слушаю вас.

Высокий банкир: Господин президент, банкиры Уолл-Стрита согласны с тем, чтобы федеральное казначейство выпустило в обращение бумажные деньги на общую сумму триста пятьдесят миллионов долларов.

Авраам Линкольн: (С долей иронии). Тогда мне остается лишь поблагодарить господ банкиров за то, что они позволили государству это сделать.

Высокий банкир: Да, но в дальнейшем банкирам хотелось бы, чтобы исключительное право на денежную эмиссию было предоставлено частным банкам.

Авраам Линкольн: Трижды отвечу – нет. Судите сами: сегодня частные банки получат от государства разрешение на печатание бумажных денег, а буквально завтра государство станет брать у банков займы в виде тех денег, которые оно же само и разрешило банкам напечатать. Абсурд. При этом банки на неучтенную денежную массу могут скупить большую часть всех государственных облигаций, проценты по которым банки потребуют от государства в золоте или серебре. И, таким образом, государство превратится для банкиров с Уолл-Стрита в некую дойную корову, которая никогда не сможет расплатиться с мясниками-банкирами ни своим мясом, ни своим молоком. Почему же господа банкиры считают государство таким глупым? К этому могу добавить слова третьего президента нашей страны Томаса Джефферсона, который сказал буквально следующее: «Если американский народ когда-либо позволит банкам контролировать эмиссию своей валюты, то вначале посредством инфляции, а затем – дефляции, банки и корпорации, которые возникнут вокруг них, лишат людей всего имущества, а их дети окажутся беспризорными на континенте, которым завладели их отцы». Джеффферсон, господа искренне полагал, что банковские институты более опасны для свободы, чем регулярные армии.

Второй банкир: Что ж, будем считать, господин президент, что вы с вами не договорились. Тогда мы вынуждены будем обратиться с этой просьбой к конгрессу США.

Авраам Линкольн: Это ваше право, господа. До свидания.

Чейз и банкиры выходят, входит Хего

Хего: Господин президент, я все никак не мог вспомнить, где я видел этого высокого банкира, который только что был у вас. Но я вспомнил. Я видел его в Мексике. Но там он представлялся поверенным лицом английского вице-консула.

Авраам Линкольн: Неужели? Это интересно.

Хего: Вот, и я говорю.

Хего выходит и тут же появляется вновь

Хего: Господин президент, к вам опять министр финансов. Я думал он просто шляпу свою в приемной забыл...

Авраам Линкольн: Просите.

Хего выходит, входит Чейз

Чейз: Господин президент, я вернулся, чтобы пояснить вам одну деталь.

Авраам Линкольн: Если это деталь, то она должна быть короткой, мистер Чейз?

Чейз: Всего три минуты! Если вы, господин президент, опасаетесь того, что банки, получив право печатать банкноты, включат станок на полную мощность, то и флаг им в руки. Эти лишние доллары мы всегда сможем выгодно продать.

Авраам Линкольн: Торговать бумажными деньгами? Вы в своем уме, мистер Чейз?

Чейз: В своем, сэр. Если правильно подойти к делу и поручить журналистам раструбить про наши промышленные успехи, то гарантом безопасности сбережений для людей из других стран вполне могут стать наши северо-американские доллары. Так что наш печатный станок может работать, не переставая. Наших долларов хватит на весь мир. С другой стороны, наше государство сможет занимать у других стран любые суммы без риска обрушить свою экономику, так как банкиры, выкупив у государства его внешний долг, смогут гасить часть этого внешнего долга все теми же бумажными долларами. Впервые за всю историю финансовых отношений государственный долг из проклятия превратится в источник стабильности. Что вы на это скажите, господин президент?

Авраам Линкольн: Я скажу, что ложь в прессе по поводу наших промышленных успехов противоречит моим убеждениям.

Чейз: Но деньги, господин президент, выше убеждений!

Авраам Линкольн: Вы достойный ученик Гамильтона, мистер Чейз. Но я мечтаю дожить до тех времен, когда убеждения будут стоить дороже денег. Тем более, что основой всего является труд, а вовсе не газетная трескотня и даже не капитал и не торговля. Нашей республике уже восемь десятилетий. И все это благодаря тому, что в ее основе до сего дня лежали труд и закон. Стоя на этих двух столпах, Рим, как вы знаете, за пятьдесят три года сумел покорить себе весь мир. И так же быстро пал, променяв труд и закон на спекуляцию и рабство.

Чейз: Вы не поняли меня, господин президент.

Авраам Линкольн: Я вас отлично понял, мистер Чейз, и не смею вас далее задерживать.

Чейз: (Уже на пороге). Хочу вас предупредить, господин президент, что при голосовании в конгрессе я выступлю на стороне банков.

Линкольн молча кивает, Чейз покидает кабинет президента

Конец первого действия

Действие второе

Кабинет Линкольна. За столом сидят Линкольн. Входит Хего.

Хего: Господин президент, к вам мистер Сьюард.

Авраам Линкольн: Просите. Я его жду.

Хего выходит, входит Сьюард.

(Сьюарду) Присаживайтесь, сэр.

Сьюард садится в кресло напротив Линкольна

Сэр, меня радуют наши успехи на фронте. Но в любом успехе, как известно, таятся главные опасности для него самого. Победа под Геттисбергом и взятие города Виксберга - этого последнего оплота южан на Миссисипи – не могли не мобилизовать наших врагов. Поэтому меня интересует ваша точка зрения на возможность английского вторжения в Америку.

Сьюард: К сожалению, сэр, английский премьер-министр лорд Пальместрон со мной по таким вопросам не советуется, но нам известно, что английскому адмиралу Александру Милну была дана команда напасть на наши южные порты эскадрой из четырнадцати кораблей. Одновременно с этим другая эскадра должна была напасть на наши корабли, блокирующие Гальвестон у Брунсвика и Джексонвиля. Исходной точкой для совместной атаки должна была стать английская морская база на Бермудах.

Авраам Линкольн: Говорят, английская королева Виктория сильно скорбит по своему скончавшемуся супругу принцу Альберту. И практически вовсе отошла от дел. Для нас это хорошо, или плохо?

Сьюард: Скорее, плохо, сэр.

Авраам Линкольн: Понятно. Кот из дома - лорды в пляс. А, что Канада?

Сьюард: В последние месяцы, сэр, Англия усиленно перебрасывает в Канаду свой военный контингент. Только за последние два месяца в Канаду было переброшено шестнадцать артиллерийских батарей, одиннадцать пехотных батальонов, четыре роты военных инженеров и семнадцать тысяч морских пехотинцев. Кроме этого, на территории Канады постоянно формируются партизанские отряды южан, которые затем переходят границу и совершают диверсии в наших тылах. Кроме того, в канадском городе Торонто существуют подпольные заводы по производству мин и снарядов.

Авраам Линкольн: А, что в Мексике?

Сьюард: В Мексике, сэр, уже вовсю хозяйничают французы. Столица страны захвачена войсками Наполеона Третьего. Сам он планирует посадить на мексиканский трон Максимилиана Австрийского – племянника австрийского императора Франца Иосифа. И начать строить Панамский канал. Если так случится, то наше влияние в Мексике будет сведено к нулю.

Авраам Линкольн: Итак, Англия, начав войну против нас с помощью южных штатов, вновь может превратить США в свою колонию. Французы, оказав помощь англичанам, помимо приобретения мексиканских территорий, возвращают себе свои колонии в Канаде, которые они уступили Англии в ходе Семилетней войны. Испания, откусив часть мексиканского пирога, тоже не упустит шанса лягнуть нас в пах. Невеселая для нас картина, мистер Сьюард. Удар по нам может быть нанесен сразу тремя лучшими армиями в Европе.

Сьюард: Сэр, в связи с этим я не раз предупреждал европейских политиков о том, что будущим пожаром, который они планируют разжечь, можно будет поджечь весь мир.

Авраам Линкольн: Вряд ли этот аргумент их остановит. Война для них – это всего лишь один из способов существования. К тому же многие из них продолжают считать нашу страну пустыней, в которой собаки перестают лаять, а птицы петь. При этом наши европейские критики забывают, что Америка - это нелюбимое дитя Европы. Восемьдесят лет назад Франция помогла нам отстоять нашу независимость только потому, что французский двор изо всех сил хотел насолить Англии. Того же хотела Испания и Голландия. Сегодня мы повзрослели, но нас по-прежнему некому потрепать по волосам и сказать, что из нас выйдет толк. Америке катастрофически не хватает любви.

Входит Хего.

Хего: Господин президент, к вам русский посол – господин Стекль. Он говорит, что принес вам письмо от своего императора.

Авраам Линкольн: Вероятно, русский царь хочет выразить Америке свои соболезнования. Ну, что ж, просите господина посла.

Хего выходит, входит Стекль

Стекль: Добрый день, господин президент. Добрый день, господин государственный секретарь.

Авраам Линкольн: Добрый день, господин посол.

Стекль: (Торжественно). Господин президент, позвольте мне зачитать письмо, адресованное вам его величеством российским императором Александром Вторым.

Авраам Линкольн: Читайте, господин посол.

Стекль: (Читает письмо). Уважаемый президент Соединенных Штатов Америки, господин Авраам Линкольн, мы рады сообщить вам, что к вашим американским берегам с дружеским визитом направляются две русских эскадры под руководством контр-адмиралов Степана Лесовского и Андрея Попова. Эскадра контр-адмирала Лесовского в составе фрегатов «Александр Невский», «Пересвет» и «Ослябя», а также корветов «Варяг», «Витязь» и клипера «Алмаз» должна будет прибыть в Нью-Йорк двадцать четвертого сентября тысяча восемьсот шестьдесят третьего года. Одновременно с этой эскадрой в Сан-Франциско прибудет эскадра под командованием контр-адмирала Попова в составе корветов «Богатырь», «Калевала», «Рында» и «Новик», а также двух клиперов «Абрек» и «Гайдамак». Общая численность экипажей двух эскадр составляет четыре тысячи двести моряков. Так много гостей, господин президент, мы посылаем вам потому, что политика России в отношении Соединенных Штатов Америки определена раз и навсегда и не изменится в зависимости от курса любого другого государства. Ваш добрый друг Александр Второй.

По мере того как Стекль читает письмо, лицо Линкольна светлеет.

(Линкольну). А теперь позвольте сказать вам два слова на ушко, господин президент.

Линкольн и Стекль проходят на авансцену.

(Тихо). Господин президент, русским адмиралам дана устная команда открывать огонь по любым иностранным кораблям, которые осмелятся первыми выстрелить в сторону американских берегов. Открытие кораблями огня, будет означать вступление России в войну на стороне Соединенных Штатов Америки. И с этого момента командование над обеими эскадрами переходит к вам лично.

Авраам Линкольн: Уверен, господин посол, что до этого не дойдет. Ни Англия, ни Франция, ни тем более Испания, не осмелятся поднять своей руки на Россию.

Стекль: Тогда у меня будет к вам личная просьба, господин президент. У адмирала Попова есть мичман - Николай Римский-Корсаков. Очень музыкальный парнишка. Вы не станете возражать, если российское посольство организует для него небольшой концерт в Бостоне?

Авраам Линкольн: Конечно, не стану. Ведь американцы очень музыкальная нация. Они сами с удовольствием поют, и умеет ценить чужие таланты.

Стекль: Большое спасибо, господин президент. Письмо нашего императора я оставлю у вашего секретаря. До свидания, господа.

Стекль выходит

Сьюард: Вот, вам, господин президент, и Россия. А я до сего дня думал, что вся ее внешняя и внутренняя политика сводится к диктатуре глотки и к произволу местного князька.

Картина вторая

Помещение, которое, по-видимому, до недавнего времени было кабинетом высокопоставленного лица. Сейчас в нем царит беспорядок. Все перевернуто и опрокинуто. На стуле сидит один из бывших членов правительства Конфедеративных Штатов Америки. Входит Высокий банкир.

Бывший член правительства: Добрый день, господин...

Высокий банкир: (Прерывая его). Сэр, раз войска Юга капитулировали и ваша должность члена правительства Конфедеративных Штатов Америки упразднена, то давайте не будем называть другу друга по имени. Достаточно будет «сэр».

Бывший член правительства: С приездом в Ричмонд, сэр.

Высокий банкир: Спасибо. (поднимает уроненный кем-то стул, ставит его на ножки садится).

Итак, что мы знаем о нашем общем друге, сэр?

Бывший член правительства: О Линкольне, сэр?

Высокий банкир: Это вы, сэр, назвали это имя.

Бывший член правительства: Мне кажется, что его хотят убить.

Высокий банкир: Расскажите подробней.

Бывший член правительства: Месяц назад актер Бутс дважды пытался похитить президента Линкольна, чтобы обменять его на пленных южан. Но оба плана провалились, а теперь и само похищение с целью обмена Линкольна на пленных лишилось всякого смысла, так как Линкольн объявил о политике примирения, и все пленные южане вскоре отправятся по домам, дав честное слово впредь не вредить Союзу.

Высокий банкир: Для чего Бутсу убивать нашего общего друга?

Бывший член правительства: Бутс актер, сэр, и сын актера. Гражданская война фактически лишила Бутса зрителя. До войны южане были самыми горячими его почитателями. Они даже прозвали Бутса самым красивым мужчиной Америки. Но красота и молодость проходят, а следом за ними уходят и надежды Бутса на громкую сценическую славу. Сейчас многим людям не до театра. Если раньше на южан работали их рабы, то теперь самим южанам нечего есть. Театры разрушены. Бутс вполне может окончить свои дни в нищете и безвестности в каком-нибудь дешевом пансионе. Жизнь нынче многим не в радость, но память о себе на этой земле хочется оставить всякому. Вот, Бутс и решил навечно вписать свое имя в анналы, убив того, кто своими действиями практически лишил его и славы и денег.

Высокий банкир: Так Бутс все это хочет проделать один?

Бывший член правительства: У Бутса есть два сообщника. Насколько мне известно, один из них слаб умом, а второй горький пьяница.

Высокий банкир: Итак, мы имеем трех заговорщиков, по которым тоскует сумасшедший дом и действия которых никто из серьезных людей не направляет. Так, может быть, вам этим заняться, сэр?

Бывший член правительства: Сэр, вы предлагаете мне принять участие в покушении на жизнь президента Соединенных Штатов? Нет, на это я пойти не могу.

Высокий банкир: А, вам, сэр, никуда ходить и не придется. Вся ваша роль будет сводиться к тому, что вы постоянно станете отговаривать Бутса от всех его планов. Поэтому, даже, если заговор будет раскрыт, вы ничем не рискуете. Все его участники в один голос подтвердят, что вы отговаривали Бутса буквально от всех его злодейств.

Бывший член правительства: Но зачем все это, сэр?

Высокий банкир: За тем, сэр, что Бутс упрям, а, значит, чем сильнее вы станете его отговаривать от убийства нашего общего друга, тем сильнее он будет этого хотеть. Запоминайте адрес: Вашингтон, Пятьсот сорок первая стрит, пансион миссис Мери Сарратт. По этому адресу Бутс сможет найти для себя приют и там же собираться со своими сообщниками. От сына Мэри Сарратт - Джона Саррата - мы сможем узнавать, как идут дела, и, как скоро голова Честного Эба слетит с его плеч. Хотя, лично я не питаю ненависти к нашему общему другу. Вся его беда состоит в том, что он никак не хочет признавать великой силы денег. Раз богатые люди содержат страну на свои капиталы, то они и должны этой страной управлять. А он считает, что богатые должны быть отстранены от управления страной уже в силу того, что они богаты, а все законы должны исходить от простых людей и этими же людьми приниматься. Но такого никогда не было ни в одной стране и никогда не будет. Вы согласны со мной, сэр?

Бывший член правительства: Но северяне нас победили, сэр.

Высокий банкир: Это еще не победа, а тот хаос, который может начаться после убийства нашего общего друга, может перечеркнуть все их успехи. Кто охраняет нашего общего друга?

Бывший член правительства: Полицейский по фамилии Паркер.

Высокий банкир: Этот Паркер бдительный полицейский?

Бывший член правительства: Только тогда, когда бывает трезв. Но трезвым его уже лет двадцать никто не видел. К тому же и сам шеф полиции, похоже, не желает Линкольну добра.

Высокий банкир: Военный министр и шеф полиции Эдвин Стэнтон на стороне заговорщиков? В это, сэр, я никогда не поверю.

Бывший член правительства: Но это так, сэр. Стэнтон мечтает ввести сюда войска и провести в ряде южных штатов показательные казни, а Линкольн этому противится. Его политика примирения построена на том, что все американцы - это жители одного общего дома под названием Соединенные Штаты Америки.

Высокий банкир: Другими словами, Стэнтон хочет стать диктатором, а наш общий друг ему мешает.

Бывший член правительства: Да, сэр, это так. И поэтому, даже если мистер Стентон что-то и узнает, то он будет молчать, надеясь таким образом проучить Линкольна.

Высокий банкир: Таким образом, все сводится к тому, что шансов остаться в живых у нашего общего друга остается все меньше и меньше. К тому же, он наверняка аннулирует задолженность Юга перед банкирскими домами Европы. Вы сами-то еще не забыли, во сколько сотен миллионов обошлась банкирам ваша неудачная попытка самостоятельности?

Бывший член правительства: Я помню, сэр?

Высокий банкир: И советую вам никогда об этом не забывать. В ближайшие месяцы нам с вами не следует встречаться. Как только Бутс поселится у Мэри Сарратт необходимость наших встреч отпадет. Желаю вам успехов, сэр.

Бывший член правительства: Взаимно, сэр.

Оба встают и уходят

Картина третья

Кабинет Линкольна. Его жена Мэри Тодд что-то усиленно ищет.

Мэри: Ну, куда я могла его положить? Ведь всего пять минут назад я держала его в руках. Что с моей головой? Нет, мне нужно просто успокоиться и все хорошенько вспомнить. (садится в одно из кресел).

Входит Линкольн

Авраам Линкольн: Мэри, выслушай меня! Сегодняшний кабинет министров больше напоминал Синедрион. Мои оппоненты буквально засыпали меня своими провокационными вопросами. Но, если Христос, представ перед подобным судилищем, имел право просто молчать, то я, грешный человек, обязан был отвечать своим оппонентам. Больше всех неистовствовал военный министр Стэнтон. Считая южан неисправимыми, он захотел навсегда объявить их людьми второго сорта. Лишить их имущества, а их земли раздать бывшим рабам. Но в доме, где один брат помыкает другим братом, сеются семена новой вражды. Так неужели же нам не хватило тех жертв, которые мы принесли на алтарь единства в ходе минувшей войны? Шестьсот тысяч американцев заплатили своими жизнями за то, чтобы наша нация смогла, наконец, зажить в мире.

Мэри, вспомнив что-то, быстро выходит. Линкольн не замечая исчезновения жены, продолжает свою речь к ней.

На обратном пути, Мэри, я заехал в церковь. Ведь сегодня Страстная Пятница, Сегодня наш Спаситель был распят на кресте. Когда я вошел в церковь, наш пресвитер как раз говорил об этом. В его словах не было не единого лишнего слова. И эти простые слова подобно живой воде невидимо смывали с душ прихожан все их грехи. И в самой обстановке храма тоже не было ничего лишнего. Никакой ненужной помпезности. Наш пресвитер был одет в такой же фрак, какой носят тысячи американцев. Это лишний раз подчеркивает тот факт, что никто и ничего не может знать о Боге, но почувствовать Бога может каждый человек независимо от того, во что он будет одет. В рваные лохмотья или в расшитые ризы.

Входит Мэри и вновь начинает рыться в бумагах, которые разложены на столе.

Мэри: Господи, боже мой! Да, вот же оно! Я же говорю, что всего полчаса назад я держала письмо Клары в своих руках.

Авраам Линкольн: О чем ты, Мэри?

Мэри: Авраам, сегодня из Виргинии приезжает моя подруга Клара - ты ее помнишь. Мы с ней не виделись с самого начала войны. Она приезжает со своим женихом, и я хочу, чтобы сегодня вечером ты отвез всех нас в театр Форда.

Авраам Линкольн: Но сегодня вечером бал по случаю нашей победы в войне. Я обязан поздравить офицеров с победой. Я думал, что мы вместе с тобой сделаем это.

Мэри: Поздравь своих офицеров один, а мы с Кларой поедем в театр. Заодно пусть моя подруга посмотрит, какой черствый муж мне достался.

Авраам Линкольн: Но я не только твой муж, но еще и президент страны.

Мэри: Я живу не с президентом страны, а с черствым и эгоистичным мужчиной, который к моему несчастью достался мне в мужья.

Авраам Линкольн: Хорошо, Мэри, будь по-твоему. Я поеду с вами в театр.

Мэри направляется к дверям

(Мэри) Мэри, пожалуйста, пригласи ко мне мистера Хего.

Мэри выходит, входит Хего.

(Хего) Мистер Хего, моя жена предпочла театр вечернему балу. Пожалуйста, свяжитесь с военным министром и попросите выделить мне охрану. Было бы очень хорошо, если бы военный министр поручил мою охрану своему адъютанту – майору Эккарту. Правда, сегодня утром мы не сошлись с господином военным министром по некоторым вопросам, но мне кажется, он должен подняться над личным, когда речь идет о жизни президента.

Хего: Я сделаю все, о чем вы меня просите, господин президент.

Хего выходит

Авраам Линкольн: (Один). По пути в Белый дом я как раз встретил майора Эккарта и он пожаловался мне на свое вынужденное безделье. У него сегодня выходной и он сказал мне, что буквально изнывает от скуки.

Входит Хего

Хего: Господин президент, мне удалось разыскать мистера Стэнтона здесь в Белом доме, но он отказался выделить для вашей охраны майора Эккарта, объяснив это тем, что майор Эккарт сегодня весь день будет очень занят. Еще он добавил, что охрана важных персон не входит в обязанности армейских офицеров, но он пообещал прислать полицейского по фамилии Стюарт в помощь сержанту Паркеру.

Авраам Линкольн: (К залу). После Синедриона было предательство Петра. Но Петр раскаялся. Раскается ли Эдвин? (Хего). Благодарю вас, мистер Хего. Как только мистер Стюарт появится в вашей приемной, пригласите его ко мне.

Хего: Непременно, господин президент.

Хего выходит, входит Мэри Тодд

Мэри: Нет, муж, ты только послушай, что эта Клара пишет мне в своем последнем письме. (читает) Дорогая Мэри, я часто вспоминаю свой первый бал. Помнишь, я была в голубом платье с огромным бантом на спине, а на тебе было кремовое платье с приподнятой талией и свободным лифом. (отрываясь от письма) Моя Клара - эта потрясающая женщина. Ей бы уже давно пора было выйти замуж. Один Бог знает, сколько женихов она уже успела переменить. Но ее нынешний жених – этот майор – он человек достойный и мне кажется, что Клара должна будет выбрать его себе в мужья. Что ты на это скажешь?

Авраам Линкольн: Мэри, послушай, сегодня ночью мне приснился странный сон. Будто бы я проснулся от того, что по нашему дому гуляет ветер. Все окна и двери открыты, коридоры пусты и только на улице слышны чьи-то голоса. Я спустился вниз, вышел на лужайку и увидел гроб, покрытый национальным флагом Америки. Я спросил: кто умер? И мне ответили, что умер президент Соединенных Штатов.

Мэри: Если ты не прекратишь принимать свои дурацкие ртутные пилюли, то ты еще не такое увидишь. И не только во сне. (вновь погружается в чтение письма).

Входит мужчина – это полицейский Стюарт

Стюарт: Господин президент, позвольте представиться - сержант полиции Стюарт. Добрый день, мэм.

Авраам Линкольн: Очень приятно, мистер Стюарт, присаживайтесь.

Стюарт садится

Мэри: (Никак не отреагировав на приветствие Стюарта, закончив читать письмо, с восторгом) Эта моя Клара - это не Клара, а сто долларов убытка!(встает, выходит).

Авраам Линкольн: Вас послал ко мне военный министр, мистер Стюарт?

Стюарт: Да, сэр.

Авраам Линкольн: Вы будете с нами в театре до конца спектакля?

Стюарт: Нет, сэр. Я получил приказ только сопроводить вас туда, а в театре охрану примет сержант Паркер.

Авраам Линкольн: А почему вас прислали ко мне вместо него? Где сейчас сержант Паркер.

Стюарт: Видите ли, господин президент, сержант Паркер с утра несколько не в себе. Но к вечеру он обязательно придет в себя, и будет до конца спектакля сидеть у дверей вашей ложи.

Авраам Линкольн: Мистер Стюарт, я не знаю, известно ли вам, что есть люди, которые хотят меня убить. Только за последнюю неделю я получил десять писем с угрозами в свой адрес. Но я хочу, чтобы при случае вы передали моим недоброжелателям, что моя смерть не будет стоить тех рек крови, которые прольются вслед за ней. В нашем государстве есть люди, мечтающие развязать террор против побежденных южных штатов. И моя гибель послужит своего рода спусковым крючком к началу этого террора. Это странно звучит, но моим врагам, не на кого сейчас надеяться, кроме меня. А убить меня достаточно просто. Даже если я стану носить железный панцирь. Лучшее, что может меня сберечь - это здравый смысл моих врагов. А теперь я вас отпускаю до девяти часов по полудню. Если сможете, приходите пораньше. Тогда сможете услышать, как я поздравляю наших офицеров с победой.

Стюарт: До вечера, господин президент.

Авраам Линкольн: До вечера, мистер Стюарт.

Оба занавеса – над сценой и над президентской ложей - открыты. В президентской ложе сидят Авраам Линкольн, Мэри Тодд, ее подруга Клара со своим женихом – армейским майором. На сцене идет третий акт спектакля "Наш американский кузен». Мистер Тренчер обращается к матери свой невесты.

Мистер Тренчер: Ваша дочь, мадам, жаждет любви. У меня нет за душой ни гроша, но я так переполнен своей любовью, что готов пролить ее на вашу дочь, как проливают яблочный соус на кусок свинины!

Мать героини: В вас, мистер Тренчер, нет ни капли приличия и поэтому я вас прощаю.

Мистер Тренчер: Это во мне нет ни капли приличия? Да, я знаю такие вещи, которые заставят краснеть даже такую ловушку для старых извращенцев, как вы, мадам!

В президентской ложе появляется актер Бутс. Он встает у Линкольна за спиной. В руке Бутс держит пистолет, который направлен в затылок Аврааму Линкольну. Спустя секунду, звучит выстрел. Жених Клары пытается задержать Бутса, но тот бьет майора ножом по руке. Майор отшатывается, а Бутс, перепрыгнув через барьер ложи, оказывается на сцене.

Бутс: (Кричит). Юг отомщен. Смерть тиранам!

Бутс убегает за ним с криком «Держи!» устремляется актер, игравший роль мистера Тренчера. Крики за сценой: Убили президента! Авраама Линкольна застрелили! Сверху, закрывая сцену

 

"История Гражданской войны в США - США вновь перед угрозой раскола, а как это было в 18611 году?" - от рождества какого бога?

 

США- отрезанный от мира ломоть, не приклеишь, только очищающая война на их территории освободит и исправит этот вертеп.

 

Шутишь? Им новый наркотик сделают,будут в глазки или носик капать,а потом, они будут ходить и мило улыбаться всем.да.

 

Да нет у них выхода из тупика, куда они сами себя загнали.

Долларовой пирамиде некуда расширятся.

Они оттянули крах пирамиды сначала развалом СЭВ (появилось куча туземцев, меняющих золото на зелёные фантики).

Потом развалом СССР - опять куча туземцев.

А вот после того, как Путин денонсировал СРВ - у них дела пошли по наклонной.

Думаешь за что Путина пиндосы и наши амерофилы люто ненавидят.