Осевое время религий Булат Владимир Владимирович

По просьбам трудящихся

В 2010 издательство "Нестор-история" выпустило мою книгу, которую я написал "на спор" на одной из форумов за пару месяцев в 2009 году. По предмету исследования она религиоведческо-историческая, но по жанру тянет больше на... эссе, хотя нет, ни эссе, я бы это назвал информационно-популярным жанром, которого так не хватает в современной литературе на русском языке. Она продавалась в 2010-2011 в Доме Книги. а последние экземпляры автор раздарил библиотекам через коллектор (на Литейном).

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

ТЕКСТ:

Настоящая книга – научная по методике изучения материала и популярная по форме изложения – посвящена возникновению и развитию религий, как исторических феноменов. Рассматриваемый временной промежуток – 600 год до н.э. – 500 год н.э., является эпохой возникновения и становления мировых религий и поэтому может быть назван «осевым временем» религиогенеза. Рассмотрена история возникновения буддизма, зороастризма, иудаизма, орфизма, пифагорейства, джайнизма, митраизма и христианства на фоне колоссальных событий эпохи и повседневной жизни людей. Представлены другие религиозные учения – недоразвившиеся до уровня религии либо выродившиеся в гностические секты. Показана логика возникновения и эволюции религиозного мышления, борьба и диалог религий друг с другом и окружающей средой. Какой бы невероятной не казалась читателю сообщаемая в книге информация, вся она (за исключением ряда авторских гипотез, оговариваемых особо) научно достоверна и лишь в силу разрозненности данных и малопопулярности научных работ до сих пор неизвестна широкой публике. Хотя работа имеет специфическую историко-религиоведческую направленность, рассматриваемые проблемы потребовали привлечения большого информационного массива самых разнообразных научных дисциплин – от астрономии до археологии.

В работе над книгой использован обширный круг литературы по истории, исторической демографии, религиоведению, богословию, библеистике и смежным вопросам. Общее количество источников превышает 200 (не считая информации из Сети Интернет), в основном отечественных, но также и зарубежных. Для наглядной иллюстрации рассматриваемых тем использованы специально созданные авторские карты по истории религий на основе авторской работы: «Полный историко-географический атлас Евразии эпох Античности и Средневековья» - (Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь), созданный в 2000-2008 годах. В тексте книги использовано 7 карт, а также 2 пояснительных рисунка и 1 таблица.

Первоначально автор полагал придать работе строго научную форму – т.е. разделить ее на части, параграфы, подразделы, однако, в конце концов, счел возможным сохранить изначальную эссеистическую форму, более пригодную для научно-популярного издания. Внутри такой формы подачи информации выдержана последовательность хода мысли автора, что очень важно для рассмотрения такого колоссального объема информации.

Практическая цель данной книги – самая широкая популяризация научных данных в области истории и теории религий, что диктуется необходимостью удовлетворения широкого интереса отечественного читателя к этой теме. Возможные упреки в чересчур научном, не учитывающем сложившиеся традиции, подходе к тем или иным верованиям автор признает, однако находит невозможным отменить результаты научных исследований во имя сохранности религиозных чувств. Наука нелицеприятна и объективна, а люди, для которых подобный подход неприемлем, могут воспользоваться другими способами получения информации.

В целом проделанная автором работа демонстрирует безграничные возможности человеческого разума в процессе познания окружающего мира, что очень важно в определении дальнейших перспектив изучения осевого времени религий.

ЛИТЕРАТУРА

1.Августин. О граде Божием. СПб.,1998.

2.Авеста. М.,1992.

3.«Авеста в русских переводах» (1861 - 1996) / Сост., общая редакция, примечания, справочный раздел И.В.Рак. – СПб; Журнал «Нева» - РХГИ, 1997.

4.Андросов В.П. Нагарджуна и его учение. М.,1990.

5.Античные гимны. М.,1988.

6.Антология источников по истории, культуре и религии Древней Греции. СПб.,2000.

7.Антология кинизма. М.,1984.

8.Апокрифические сказания: Патриархи, пророки и апостолы. СПб.,2007.

9.Апулей. Апология. М.,1993.

10.Аристотель. Сочинения. В четырех томах. М., 1975-1983.

11.Атлас всемирной истории. Италия,2003.

12.де Бенуа А. Как можно быть язычником? М.,2004.

13.Берзин В.О. Юго-Восточная Азия с древнейших времён до XIII века. М.,1995.

14.Бируни. Памятники минувших поколений. Ташкент,1957.

15.Богословский В.А. Очерк истории тибетского народа. М.,1962.

16.Бойс М. Зороастрийцы. Верования и обычаи. М.,1988.

17.Боэций. Утешение философией и другие трактаты. М.,1990.

18.Большаков О.Г. История Халифата. Т 1-3. М.,1989-1998.

19.Боровкова Л.А. Царства «Западного края». М.,2001.

20.Боровкова Л.А. Кушанское царство (по древним китайским источникам). М.,2005.

21.Брук С.И. Население мира. Этнодемографический справочник. М.,1986.

22.Вавилонский Талмуд. М.,2001.

23.Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения. М.,2007.

24.Васильев О.А. Образы Исиды и Осириса в сочинениях христианских авторов. // Культурное наследие Египта и христианский Восток. М.,2002.

25.Введение в философию. Кн 1-2. М.,1990.

26.Веллард Д. Вавилон. М.,2004.

27.Вергилий Публий Марон. Собрание сочинений. СПб.,1994.

28.Витте С.Ю. Воспоминания. М.,1960.

29.Владимиров А. Кумран и Христос. М.,2002.

30.Волков Н.Н. Секта скопцов. Л.,1930.

31.Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей. М.,1993.

32.Гарнак А. История догматов. // Общая история европейской культуры. СПб.,1911, Т 6.

33.Гельб И.Е. Опыт изучения письма. М. 1986.

34.Геродот. История. М.,1993.

35.Гладкий В.Д. Древний мир. Т 1-2. Донецк,1996.

36.Гораций Квинт Флакк. Собрание сочинений. М.,1993.

37.Грант М. Римляне. Цивилизация Древнего Рима. М.,2005.

38.Грантовский Э.А. Иран и иранцы до Ахеменидов. М.,1998.

39.Грей Дж. Ханаанцы. М., 2003.

40.Гумилев Л.Н. В поисках вымышленного царства. М.,1992.

41.Гумилёв Л.Н. Древняя Русь и Великая Степь. СПб.,2001.

42.Гумилёв Л.Н. Ритмы Евразии. М.,1993.

43.Гумилёв Л.Н. Тысячелетие вокруг Каспия. М.,1993.

44.Данн Д.Д. Единство и многообразие в Новом Завете. М.,1999.

45.Демографический энциклопедический словарь. М.,1985.

46.Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. М.,1979.

47.Дирингер Д. Алфавит. М., 2004.

48.Древний Восток в античной и раннехристианской традиции (Индия, Китай, Юго-Восточная Азия). М.,2007.

49.Евсевий Памфил. Церковная история. СПб.,2007.

50.Ельницкий Л.А. Понтий Пилат в истории и христианской легенде. //Прометей. — М., 1972.

51.Жмудь Л.Я. Пифагор и его школа. Л.,1990.

52.Зелинский Ф.Ф. Из жизни идей, в 3-х томах. Т III. СПб.,1910.

53.Иванов П.В. Образ рая: от мифа к утопии. Серия “Symposium”, выпуск 31. СПб, 2003.

54.Иисус Христос как историческая личность. СПб.,2007.

55.Император Юлиан. Сочинения. СПб.,2007.

56.Иордан. О происхождении и деяниях гетов. СПб.,2000.

57.Иосиф Флавий. Иудейская война. Минск,1991.

58.Иосиф Флавий. Иудейские древности. СПб.,1900.

59.Иосиф Флавий. О древности еврейского народа. М.,1994.

60.Ислам. Энциклопедический словарь. М.,1991.

61.История Августов (Властелины Рима). М.,1992.

62.История Александра Великого. // Поздняя греческая проза. М., 1960.

63.История армянского народа. Ереван,1951.

64.История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Ч 1-2. М.,1983-1988.

65.История Древнего Востока. Тексты и документы. М.,2002.

66.История древнего мира. Кн 1-3. М.,1989.

67.История Европы. Т 1. М.,1988.

68.История Индонезии. Кн 1. М.,1992.

69.История стран Зарубежной Азии в средние века. М.,1970.

70.Кидер Дж.Э. Япония до буддизма. Острова, заселенные богами. М.,1993.

71.Клавдий Птолемей. Руководство по географии // Античная география. М.,1953.

72.Классики мирового религиоведения. М.,1996.

73.Климент Александрийский. Строматы. // Отцы и учителя церкви III века. М.,1996.

74.Книга об Антихристе. М.,2007.

75.Книга о конце мира. СПб.,2009.

76.Книги Сивилл. М.,1996.

77.Ковалёв С.И. История Рима. Л.,1986.

78.Когда Ану сотворил небо. М.,2000.

79.Колледж М. Парфяне. М.,2004.

80.Контратов А.М. Атлантиды моря Тетис. Л.,1986.

81.Константин Багрянородный. Об управлении империей. М.,1991.

82.Коран. М.,1991.

83.Корнелий Тацит. Сочинения. М.,1993.

84.Коротаев А.В. Социальная история Йемена, Х в. до н.э. – ХХ в. н.э. Вождества и племена страны Хашид и Бакил. М.,2006

85.Косидовский З. Библейские сказания. Сказания евангелистов. М.,1991.

86.Костровцев М.А. Религия Древнего Египта. М.,1976.

87.Крывелев И.А. История религий (в двух томах). М., 1975

88.Культура Древнего Рима. Ч 2, М.,1985.

89.Ле Гоф Ж. Цивилизация средневекового запада. М.,1992.

90.Лем С. Избранное. Л.,1981.

91.Лонг. Дафнис и Хлоя. // Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах. Т 1. М.,1965.

92.Лосев А.Ф. История античной эстетики. М.,1992.

93.Лосев А.Ф. Миф, число, сущность. М.,1994.

94.Лосев А.Ф. Эллинистически-Римская эстетика. М.,2002.

95.Луконин В.Г. Древний и раннесредневековый Иран. М.,1987.

96.Луния Б.Н. История индийской культуры с древних веков до наших дней. М.,1960.

97.Лурье Ф.М. Российская и мировая история в таблицах. СПб.,1997.

98.Лысенко В. Г., Терентьев А. А., Шохин В. К. Ранняя буддийская философия. Философия джайнизма. М., 1994.

99.Лэнг Д. Армяне. Народ-созидатель. М.,2007.

100.Мандеи: История, литература, религия. СПб.,2002.

101.Манилий Марк. Астрономия. М.,1993.

102.Мансуэлли Г. Цивилизации древней Европы. Екатеринбург,2007.

103.Марк Аврелий. Размышления. Магнитогорск,1994.

104.Матье М. Э. Древнеегипетские мифы. М.-Л.,1956.

105.Мень А. История религии. Т 1-7. М.,1993.

106.Мифы народов мира. Т 2. М.,1992.

107.Мовсес Хоренаци. История Армении. Ереван,1990.

108.Назарова А.Ф., Асланишвили В.О., Алтухов С.М. Генетика и антропология народов Кавказа, и проблема происхождения европеоидов. // Цитология и генетика. 2004, том 38, N 5,с 45-56.

109.Народонаселение. Энциклопедический словарь. М.,1994.

110.Народы и религии мира. Энциклопедия. М.,1999.

111.Народы России. Энциклопедия. М.,1994.

112.Ницше Ф. Сочинения. 1-2 Т. М.,1990.

113.Овидий. Искусство любви. М.,2006.

114.Овидий. Метаморфозы. М.,1977.

115.Овидий. Фасты. М.,2000.

116.Одиссея. М.,2008.

117.Ольденбург С.Ф. Культура Индии. М.,1991.

118.Омархали Х. Йезидизм. Из глубины тысячелетий. СПб.,2005.

119.Ориген. Комментарии к Евангелию от Матфея.

120.Ориген. Против Кельса. М.,1912.

121.Павел, закон и еврейский народ, М.,2006

122.Павсаний. Описание Эллады. СПб.,1996.

123.Переломов Л.С. Конфуций: жизнь, учение, судьба. М.,1993.

124.Песнь о Роланде. М.,1958.

125.Пессель М. Золото муравьев. М.,1989.

126.Пигулевская Н.В. Арабы у границ Византии и Ирана в IV-VI вв. М.-Л.,1964.

127.Пиоро И.С. Крымская Готия. Киев,1990.

128.Пиотровский М.Б. Коранические сказания. М.,1991.

129.Пиотровский М.Б. Южная Аравия в раннее средневековье: Становление средневекового общества. М.,1985.

130.Письма Плиния Младшего. М.,1982.

131.Платон. Сочинения. В четырех томах. М., 1968-1993.

132.Плиний Старший. Естественная история. // Античная география. М.,1953.

133.Плотин. Энеады. Киев,1995.

134.Плутарх. Застольные беседы. М.,1990.

135.Повесть Временных Лет. СПб, 1997.

136.Полибий. Всеобщая история. СПб.,1994.

137.Полосьмак Н.В., Шумакова Е.В. Очерки семантики кулайского искусства. Новосибирск, 1991.

138.Прокопий Кесарийский. Война с персами. Война с вандалами. Тайная история. М.,1993.

139.Пролог в поучениях. М.,1912.

140.Путь Востока. Универсализм и партикуляризм в культуре. Материалы VIII Молодежной научной конференции по проблемам философии, религии, культуры Востока. Выпуск 34. СПб., 2005.

141.Ранович А.Б. Античные критики христианства. М.,1990.

142.Ренан Э. Антихрист. М.,1991.

143.Ренан Э. Апостол Павел. М.,1991.

144.Ренан Э. Евангелия. Второе поколение христианства. М.,1991.

145.Ренан Э. Жизнь Иисуса. М.,1991.

146.Ренан Э. Марк Аврелий и конец античного мира. М.,1991.

147.Ренан Э. Христианская церковь. М.,1991.

148.Ригведа. М.,1989.

149.Риза Шабани. Краткая история Ирана. СПб.,2008.

150.Рукосуев Е.Ю. Короли, президенты, премьеры… Екатеринбург, 1996.

151.Рыжов К. Все монархи мира. Древняя Греция. Древний Рим. Византия. М.,2001.

152.Рыжов К. Все монархи мира. Древний Восток. М.,2001.

153.Самосознание европейской культуры ХХ века. М.,1991.

154.Свенцицкая И.С. Тайные писания первых христиан. М.,1980.

155.Свенцицкая И., Трофимова М. Апокрифы древних христиан. М.,1989.

156.Селезнев Н. Ассирийская церковь Востока. М.,2001.

157.Семь степеней посвящения.// Вокруг света. № 2 (2002).

158.Словарь античности. М.,1994.

159.Сократ Схоластик. Церковная история. М.,1996.

160.Страбон. География. М.,1994.

161.Степанова А.С. Физика стоиков: Доминирующие принципы онтокосмологической концепции. СПб.,2005.

162.Струве В. В. Социальная проблема в заупокойном культе древнего Египта. // Религия и общество. Л., 1926.

163.Сычев Н. Книга династий. М.,2006.

164.Тайна Израиля. СПб.,1993.

165.Тальберг Н. История христианской церкви. М.,1991.

166.Тацит Корнелий. Анналы. История. СПб.,1993.

167.Терентьев А. А. Джайнские представления о сущности человека. Новосибирск,1983.

168.Тертуллиан. Избранные сочинения. М.,1994.

169.Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб.,1992.

170.Токарчик А. Мифы о бессмертии. М.,1992.

171.Топоров В.Н. Миф. Ритаул. Символ. Образ. Исследования в области мифопоэтического. М.,1995.

172.Торчинов Е.А. Вступительная статья// Йонас Г. Гностицизм. СПб.,1998.

173.Торчинов Е.А. Религии мира: опыт запредельного. СПб.,1998

174.Феокрит. Идиллии. // Хрестоматия по античной литературе. В 2 томах. Т 1. М.,1965.

175.Философский словарь. М.,1991.

176.Финикийская мифология. СПб.,1999.

177.Фирдоуси. Шахнаме. Т 1-6. М.,1993-1995.

178.Флавий Иустин. Разговор с Трифоном иудеем. М.,1892.

179.Флоровский Г.В. Восточные отцы V-VIII веков. Париж,1933.

180.Фрагменты ранних греческих философов. М.,1989.

181.Фрагменты ранних стоиков. М.,1998.

182.Францов Г.П. У истоков религии и свободомыслия.//Научный атеизм. М.,1972.

183.Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М.,1983.

184.Фрэзер Д.Д. Фольклор в ветхом завете. М.,1990.

185.Фукидид. История. М.,1993.

186.Харден Д. Финикийцы. Основатели Карфагена. М.,2004.

187.Хосроев А.Л. История манихейства. СПб.,2007.

188.Чандракирти. Введение в Мадхъямику. СПб.,2004.

189.Чанышев. А.Н. Курс лекций по древней и средневековой философии. М.,1991.

190.Чанышев А.Н. Начало философии. М., 1982.

191.Честертон Г. Вечный человек. М.,1991.

192.Циркин Ю.Б. История библейских стран. М.,2003.

193.Цицерон. Речь в защиту Квинта Лигария.

194.Цыпин В. Церковное право. М.,1994.

195.Шахнович М.И. Библия в современной борьбе идей. Л.,1988.

196.Шпажников Г.А. Религии стран Африки. М.,1981.

197.Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987.

198.Эвола Ю. О мистериях Митры (http://www.hermetic-rus.com/researches/evola.htm).

199.Эволюция формы государственного устройства в античном мире. Дис. … докт. юрид. наук: 12.00.01 / Евсеенко Т.П. Екатеринбург, 2005.

200.Эсхил. Трагедии. М.,1937.

201.Юго-Восточная Азия в мировой истории. М.,1977.

202.Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.,1991.

203.Atlas of World’s Religions. Oxford,1999.

204.Atlas of World History. N.-Y.,1999.

205.Bauer B. Christus und die C?saren. (Берлин, 1877)

206.Bultmann R.K. Neues Testament und Mythologie. 1941

207.Catholic Encyclopedia. New York, 1913.

208.Dalai Lama XIV. Echoes of Alexander the Great. 2000

209.Dhalla M. N. Zoroastrian Civilization. 2000

210.Filson Т. V. New Greek and Coptic Gospel Manuscripts // Biblical Archeologist. 1961.

211.Mc Evedy C. Jones R. Atlas of World Population History. Нammond,1978.

212.Metzger B.M. Methodology in the Study of the Mystery Religions and Early Christianity, In: Historical and Literary Studies: Pagan, Jewish, and Christian, Grand Rapids: Eerdmans, 1968.

213.Studies in Mithraism, John R.Hinnells, ed. (Rome: "L'Erma" di Brettschneider, 1994).

214.Thieme P. The «Aryan Gods» of the Mitanni Treaties. // Journal of the American Oriental Society 80, р 301—317 (1960).

215.Wedderburn A.J.M. The Soteriology of the Mysteries and Pauline Baptismal Theology, Novum Testamentum, 29, 1987.

216.Wiseman T. P. The Census in the first century B.C. Journal of Roman Studies, 1969.

217.Zaehner R. C. Zurvan, a Zoroastrian Dilemma. Oxf., 1955

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

ОСЕВОЕ ВРЕМЯ РЕЛИГИЙ

Слово «элементарные» относится к нашему уровню знаний об элементарных частицах.

Э.Ферми

Атеистическо-христианская полемика на протяжении последних 300 лет была одномерной: христианские полемисты смотрели на атеистов как на обычных отступников, а атеисты приняли «правила игры», состоявшие в допущении исключительности христианства, хотя бы потому, что в Европе оно давным-давно вытеснило иные религии, а т.н. «авраамические» религии: иудаизм и ислам считались если не разновидностями христианства, то некими парафразами к нему, иные же верования сливались в представлении как христиан, так и атеистов в единое нерасчлененное и довольно туманное понятие «язычество». Как следствие, в западной науке (прежде всего в религиоведении) и западном сознании понятия «верующий» и «христианин» были практически идентичны. Почему это не так и в чем существенная ошибка методик изучения христианства (а заодно и религии вообще, раз она имеет тенденцию к идентификации с христианством)? Библеистика того же периода ходила по одному и тому же лабиринту изучения христианства и иудаизма (в котором видят предисловие к христианству) «изнутри» - т.е. продолжаются бесконечные сравнения, толкования, анализы, пересказы и т.д. библейского текста в надежде найти какую-то систему, дающую ответ на вопрос о происхождении христианства и его отношении к иудаизму. Нельзя сказать, что это был совершенно сизифов труд. Все эти штудии на протяжении XVIII-XX вв. дали свои результаты, сформировали методики и подходы в рамках семиотики, сравнительного языкознания, филологии и ряда других наук, предмет которых выходит далеко за пределы библеистики. Но главная задача – научное объяснение возникновения христианства – не решена. Причина элементарна: выжать из внутрихристианских источников больше, чем из них до сих пор выжато, невозможно (и хотя мифологическая школа библеистики первая отважилась выйти за пределы библии, ее усилия оказались недостаточными). Для верующих библеистов проблема внехристианских источников христианства (точнее внебиблейских) вообще не стоит, именно в силу того, что христианство признается «особой» религией, не нуждающейся в естественных причинах своего появления. Однако, данный подход в любом случае не может быть признан научным, а стало быть выходит за пределы настоящего исследования. Еще в XVIII веке библеистика опробовала т.н. солярно-астральный метод анализа библии в лице французских просветителей Вольнея и Дюпуи. В том же столетии из попыток рационального толкования библейских сказаний, предпринятых Реймарусом и Хессом, родилась историческая школа библеистики. Классический период библеистики представлен такими именами, как Виппер, Древс, Ренан (хотя Ренан больше «поэт», чем ученый, и подходил к проблеме христианства преимущественно с эстетической т.з.), Штраус, Гизелер, Лессинг, Вельхаузен, Дибелиус, Харнак, Луази, основоположник теории фрагментов Бультман, составляющие мифологическую школу: Дюпюи, Бруно Бауэр, Робертсон, Смит и Фрэйзер. Далее выделяется советская (которая относится к числу т.н. «гиперкритических» – т.е. в принципе отрицающих историзм библии) школа библеистики. Типичные представители этого направления – Крывелев, Ковалев, Ранович. А также различные «либеральные» и «консервативные» школы западных библеистов в наши дни. Что же касается т.н. «археологической школы», то здесь специалиста в археологии ждет жестокое разочарование. Раскопки идут сами по себе, но никаких «личных вещей» апостолов, Иисуса Христа и проч. до сих пор не найдено (считать таковыми всевозможные «святыни», являющиеся поздними подделками не представляется возможным). Время от времени в желтой прессе мелькают «сенсации»: найден «ноев ковчег», «меч Давида» и т.д. и т.п. Меч-то найти можно – весь вопрос в том, Давидов ли он? На нем это не написано. А в целом, библейская «археология» такова: допустим, находят археологи скелет волка (все равно в каком «горизонте» и в какой степени сохранности) и тут же с «благоговеньем», не допускающим какого-либо сомнения, заявят, что это скелет того самого серого волка, на котором ехал Иван-царевич. Будет ли это доказательством, что волк действительно превращался в невесту? Во всяком случае, к науке это не имеет ни малейшего отношения, поскольку здесь элементарная вера: т.е. желание думать именно определенным образом, не смотря ни на что. Таким образом, классическая библеистика себя исчерпала. И дальнейшее изучение ее предмета возможно только в случае преодоления практики изучения христианства и иудаизма только «изнутри» и расширение сравнительно-исторического анализа этих религий. Для верующих библеистов это неприемлемо, поскольку априори уравнивает «особую» религию с «языческой мерзостью», в которой библеисты (не только верующие, но и неверующие) довольно плохо ориентируются. Как следствие нежелания изучать внебиблейскую среду, появляются совершенно надуманные аксиомы, заключающиеся в приписывании христианству и иудаизму всех мыслимых достоинств и априори – без малейшего изучения вопроса, лишение этих качеств небиблейских верований и религий. Например, такие утверждения как «библейская вера – самый древний первобытный монотеизм», «наука существует благодаря христианству» и т.д. Верующих библеистов можно понять: они совершенно искренне хотят сказать о христианстве что-то хорошее, и то, что это хорошее не соответствует исторической действительности, их не смущает, но опять же к науке это не имеет ни малейшего отношения.

Большинство из сообщаемых в данном исследовании сведений относятся к числу общеизвестных в академической среде данных, однако они, по тем или иным причинам, не стали достоянием массового сознания, а равно, как правило, не были надлежащим образом сопоставлены с библейскими материалами. Также выдвинут ряд авторских гипотез, основанных зачастую именно на подобном нетривиальном сопоставлении. Некоторые из этих гипотез не являются авторским изобретением, однако здесь приведены новые доказательства и картографические иллюстрации в пользу их достоверности. Занимаясь религиозными темами, автор ни в коем случае не старался специально обидеть чьи-либо чувства, однако при этом вовсе не собирается подменять научные знания верованиями и называть белую вещь черной, если кто-либо верит в то, что она черная. Однако, даже если бы автор принадлежал к одной из рассматриваемой в данной работе религий, это ничуть не повлияло бы на его выводы.

Когда речь заходит о религии, большинство людей признают таковыми три «мировые» религии – буддизм, христианство и ислам. По традиции к их числу относят также иудаизм, хотя назвать его мировой религией можно с очень большой натяжкой (если по состоянию на 2003 год евреи – которые вовсе не обязательно все являются иудаистами – составляют общины численностью более 1 тысячи человек в 61 стране мира, то общины сикхов имеют аналогичную численность в 42 странах мира, однако мы же не называем сикхизм мировой религией). Иудаизм (равно как и современный индуизм, синтоизм и китайские традиционные религии – конфуцианство и даосизм) принято называть генотеистическими религиями. Генотеизм – это религия происхождения. Здесь связь с божеством не духовная, а генетическая, физическая. В известном смысле слова, бог или боги генотеизма – это прародители соответствующей народности или группы родственных народностей. Национально-культурные особенности соответствующих народностей канонизируются, и богословские споры адептов других религий с представителями данных генотеизмов воспринимаются ими как банальная национальная вражда. Прозелитизм для генотеистических религий либо не характерен, либо затруднен обоюдным нежеланием окружающих присоединяться к их народам и нежеланием самих «избранных» принимать в свою среду чужаков. К числу генотеистических религий в наши дни относятся иудаизм, синтоизм, зороастризм, ведизм древних индоариев, около начала нашей эры переросший в современный индуизм (что касается последнего, то его генотеистический характер подчеркнут системой каст: индуистом в принципе можно только родиться). Сикхизм, который изначально возник как антитеза цивилизационно и кастово замкнутого индуизма, также не проявляет тенденции к выходу за пределы своего национально-культурного ареала, а сикхи все чаще определяются этнографами, как этноконфессиональная группа пенджабцев. Конфуцанцы и даосы – а это две взаимодополняющие в национальном масштабе китайские религии – также могут быть определены как генотеистические. В предисламской Аравии монотеисты ханифиты и йеменские рахманиты также могли развиться в генотеистические арабские религии. К неразвившимся генотеистическим религиям можно отнести еще йезидизм в курдской среде и бурханизм, появившийся в 1904 в среде южных алтайцев, и в целом сыгравший важную роль в их национальной консолидации. В рамках христианства, когда случалось, что некая народность или страна принимала особое христианское исповедание и тем самым отделяла себя от других христианских народов, христианство начинало приобретать в ее среде генотеистические черты, прежде всего в смысле канонизации национально-культурных черт и их идентификации с религиозными. Самый известный пример тому – грегорианская Армения. Поляки в окружении православных и протестантов, а также в условиях потери государственности в 1795-1918, также проявляли подобные тенденции. Православие вполне могло стать национальной генотеистической русской религией (например, в случае укрепления и национальной консолидации османской Турции, поглотившей все прочие православные народы) – действительно, такие явления наблюдались в русской ментальности XVI-XVII вв. Христианский синкретизм современной Африки и особенно Кореи также приобретает национал-генотеистические черты. Одним словом, принцип генотеизма: наш бог породил наш народ и во всем нам помогает, а на другие народы нам «насрать» (в данном случае приходится пренебречь изяществом стиля в пользу адекватности выражения). Надо отметить, что ни древнегреческие, ни древнешумерские, ни даже древнеегипетские верования не были генотеистическими, т.е. национальная ментальность этих народов не воспринимала «варваров» как второсортных людей и даже видела в них неоспоримые достоинства (хотя из вышеперечисленных египтяне больше других тяготели к генотеизму, но это обуславливалось не столько «злым умыслом» египетских жрецов, сколько природными условиями замкнутого Египта, что привело к усилению представлений древних египтян о себе как об «избранном» народе и национальной вражды с неегиптянами). Судьбы генотеистических религий и их национально-культурных пьедесталов различны: Китай и Индия в демографическом отношении практически неуничтожимы, поэтому ни одна катастрофа не была для них фатальной, и в настоящее время это две динамично развивающихся цивилизации. А тем генотеистическим народам, которые не могли похвастаться геополитической непотопляемостью, оставалось, подобно Диогену, сидеть в бочке своей национально-религиозной замкнутости и показывать всему миру фигу. Та же судьба ждала и русское православие в случае сохранения советского коммунизма, постольку поскольку русское православие стало идентифицировать религию с национальной идеей и противопоставляло православную «русскость» коммунистической «советскости».

При этом следует быть осторожнее с самим термином «религия», и применять, скорее, термин «верование», поскольку религии – есть лишь частный случай верований (во всяком случае, термин «религия» совершенно неправомерно относится, например, к древнегреческой мифологии или китайскому конфуцианству, хотя мы уже давно привыкли объединять все верования современности и прошлых тысячелетий под единой рубрикой «религии»). Не смотря на все трудности изучения ментальной культуры дописьменных народов, археология располагает множеством фактов существования верований в самой глубокой древности: по меньшей мере, с момента появления культовых захоронений (верхний палеолит) можно говорить о появлении похоронных верований. Разумеется, ни о каком «первичном монотеизме» в те времена и речи быть не может: эту идею внушали легковерной публике совершенно некомпетентные в предмете религиозные историки. Впрочем, нас будут интересовать формы верований более близких к нам эпох (примерно, последних 5000 лет). В античную эпоху ярко выделяется классическая мифология. Это достаточно четко разработанная система божественных персонажей (пантеон) с достаточно четкими функциями (стремящимися объять все сферы деятельности человеческого общества на достаточно высоком этапе развития, а также объяснить все явления природы). Мифология, как правило, имеет свое «мифологическое время», предшествующее историческому. Наиболее классическим примером таковой мифологии является древнегреческая, однако, появление классической мифологии можно более-менее точно синхронизировать с появлением первых цивилизаций – т.е. оно уходит в VI-III тысячелетия до н.э. Мифологическому этапу, который, по всей видимости, универсален в истории разных обществ, предшествовал этап анимистических верований, характерный для более примитивных обществ, обладающих относительно небольшой территорией, лишенных, как правило, письменной традиции и политических структур государственного типа. Впрочем, формы первобытных верований: анимизм (одухотворение всех предметов окружающего мира и влияние на них определенным способом), фетишизм (поклонение предметам, несущим определенную символику или обладающим определенной магической силой), шаманизм (контакт с энергиями высших и нижних миров с целью их использования в интересах человека, - достаточно «потребительская», надо сказать, практика) – бытуют и в более поздние эпохи и связаны с более развитыми системами верований; а в более поздние эпохи к ним добавились нумерология (ставшая одним из источников появления каббалистики), хиромантия, гадание на кофейной гуще и т.д. Отличие классической мифологии от иных форм верований состоит в том, что она объективна. Мифология базируется на реалиях жизни конкретного общества (никогда у жителей центральных частей континента не появится бог моря, а у племен, не знающих металлургии, бог кузнечного ремесла). Мифологические комплексы олицетворяют реальные явления, иначе они не появились бы вообще. И это делает мифологию актуальной для любых времен и уровней технологического и общенаучного развития. Естественно, по мере развития общества развивается и его мифология (т.о. эта система знаний в состоянии эволюционировать). А поскольку мы имеем дело не с абстрактными цивилизациями, а с конкретно-историческими феноменами, то верования ряда цивилизаций генетически связаны (например, можно говорить об общесемитической мифологии аккадцев, амореев, финикиян, евреев, да и современных арабов-мусульман; с другой стороны, как бы далеко не расселялись древние арийцы, индоевропейские мифологические сюжеты и символы народов, разделенных тысячами километров и тысячами лет, обнаруживают поразительные совпадения, на основе которых можно реконструировать общую индоевропейскую мифологию). Мифологии формировались на заре письменной культуры человечества и даже в бесписьменный период. Появление религиозных верований гораздо ближе к нам и зачастую документировано, однако, как это не странно, также окутано туманом «темных веков». Согласно автопрезентации, монотеистическая религия иудаизма появилась где-то в XIV-XIII веках до н.э., что было связано с легендарным исходом евреев из Египта. Однако, историчность исхода вызывает сомнения, а сопоставление верований древних евреев с верованиями других западносемитских народов позволяет утверждать, что в XII-VII вв. до н.э. у древних евреев был более менее классический пантеон, и они почти ничем не отличались от других народов региона. Иудаистический монотеизм, начавший формироваться с первой редакцией Торы Ездрой в V веке до н.э., относится к совершенно иной эпохе и общекультурной ситуации. Есть возражение, что монотеизм вполне мог сформироваться и ранее: приводится пример атонистического культа в Египте Эхнатона, но эта попытка так и осталась единственным экспериментом (меры прогрессора Эхнатона явно оказались несвоевременными; и даже ему пришлось выражать монотеистические идеи через мифологический образ), а все попытки историков найти в 1500-1200 годах до н.э. другие примеры «прамонотеизма» оказались бесплодными. Все-же монотеизм – детище атмосферы мировых империй более позднего времени (примечательно, что атонизм также появился в тот момент, когда Египет стал крупнейшей мировой империей). Какая связь термина «монотеизм» с термином «религия»? Самая прямая. Монотеизм, убирая других богов, кроме одного-единственного, или переводя их в низшие категории (ангелы, духи-предки), устанавливает вместо мифологических горизонтальных связей (внутри классического пантеона, например) связи религиозные – т.е. вертикальные – между монотеистическим богом и человеческим коллективом либо отдельным человеком (не в зависимости от якобы более повышенного внимания монотеизма к отдельной личности – отдельная личность Одиссея пользовалась не меньшим вниманием греческих богов – а в зависимости от социальных условий). Следовательно, «монотеизм» и «религия» - почти синонимы, хотя связи человеческих коллективов и отдельных людей с богами мифологических пантеонов также существуют. Итак, монотеистические религии нашей эпохи это иудаизм (с V-IV веков до н.э.), христианство и ислам. А как же буддизм? В сущности, это атеистическое учение, но для простонародья существует обожествление Будды и многочисленных ботхисатв, что вполне заменяет классический пантеон. Есть в буддизме и боги, но они тоже буддисты. Чаще всего буддизм именуют не атеистической, а нетеистической религией. Феномены буддизма, ислама и христианства – три примера успешного возникновения всемирной религии. Были и неудачные в исторической перспективе попытки: таковой был, прежде всего, митраизм, а из современных неорелигий – бехаизм. Гностические секты I-VII вв. н.э. также можно причислить к попыткам (неудачным) создания религий. Если не останавливаться на более частных причинах их неудач, можно отметить неспособность гностиков заговорить «народным» языком – т.е. прижиться в толще народной культуры (как это неплохо удалось христианству и исламу). Митраизм же оказался в тупике развития случайно. С гностиками вообще получается очень интересная вещь. Большинство оценок их деятельности принадлежит христианским авторам, которые дружно считали и считают по сей день гностицизм – лишь ересью, отколовшейся от христианства, а исследователи, полемизировавшие с христианским представлением об истории христианства, наоборот, считали христианство – лишь одним из течений внутри гностицизма. Реальность, если ее рассматривать с научной т.з., всегда сложнее и интереснее, чем согласно любым верованиям. Гностицизм как явление — разнородное религиозно-философское движение, распространившееся в I—III веках в Восточном Средиземноморье. Гностики крайне негативно относились к телесному миру, считая его порождением злобного демона демиурга. Истоки гнозиса – в греческой философии (особенно в ее идеалистической части). Нет нужды повторять, что гнозис, также как и христианство, сложился в результате походов Александра Македонского, точнее, в результате новой геополитической и геокультурологической ситуации, создавшейся в результате его завоеваний, когда греческая философия соединилась со всевозможными локальными верованиями, и началась неконтролируемая реакция, приведшая к появлению мировых религий, в т.ч. христианства, латентный период которой занял триста лет.

Действительно, допустим, что Александр Македонский погиб при Гранике, и Персидская империя (а персы в плане этногенеза – ровесники римлян и греков) просуществует (пусть и в урезанном виде) – до V-VI веков н.э. Господствующим меньшинством по-прежнему будут малочисленные персы и подобранные ими кадры из местных жителей сатрапий. Сатрапии могут на какое-то время отделяться (как отделился Египет в 404-343 годах до н.э.), но, как правило, будут возвращаться в ее состав. Пожалуй, только Египет может отделиться окончательно и полностью подпасть под греческое влияние, но ситуация будет все же отличаться от империи Лагидов – греки будут не более чем наемниками и иностранными специалистами (как немцы в России XVIII века) – никакого «слияния» культур не произойдет – в лучшем случае продолжится обычный культурный обмен. Зороастризм – религия генотеистическая, поэтому персы никогда не старались обращать в нее инородцев, хотя такие тенденции наблюдались: зороастризм в его классическом виде распространился среди армян и кавказских алванов. В наши дни Анджоман Мобедов Ирана, наиболее авторитетная организация в структуре зороастрийской священнической иерархии, утверждает, что зороастризм является универсальной прозелитической религией. Людям, которые пришли к зороастризму самостоятельно, при соблюдении некоторых условий, не может быть отказано в его принятии. Однако парсийские дастуры в Индии не признают возможность обращения в зороастризм не иранцев по рождению. В отличие от ислама и христианства, зороастрийцы не ведут активной миссионерской деятельности. Это объясняется тем, что зороастрийцы не считают души всех людей, не исповедующих зороастризм, погибшими и требующими спасения. Считается, что души людей после смерти судят не по религиозной принадлежности, а по мыслям, словам и делам, что даёт возможность незороастрийцам прожить праведную жизнь и избежать худшей участи после смерти. Стало быть, зороастризм остается эндемичной религией арийских стран – от Персиды и Мидии до Ферганы. Греческая философия и прочие идеи с запада мало заинтересуют персидских интеллектуалов, свободных от греческого владычества (как практически не заинтересовал их буддизм с востока, который начал распространяться в Среднюю Азию только с легкой руки греков, закрепившихся в Греко-Бактрии, которые очень интересовались вообще всеми учениями индийских «гимнософистов», а потом встретил терпимое отношение парфян). Для персов греческая философия – ненужное излишество. Они – избранный народ, у них есть бог Ахура-Мазда, который рано или поздно победит Ангро-Манью, а все остальное – от лукавого (Ангро-Манью). То же самое касается египтян, евреев, финикийцев, лидийцев, арамеев, халдеев, колхов и т.д. Они продолжают поклоняться своим богам, воздавая благодарность персам, которые ассирийскую политику репрессий и депортаций в отношении богов (а не только их этносов) сменили на либеральную политику покровительства местным локальным богам. Кир, к примеру, восстановил храмы Мардука в Вавилоне, Яхве в Иерусалиме и Сина в Уре. Естественно, авраамический иудаизм никогда сам по себе не сможет породить ничего подобного христианству, он слишком самодостаточен и партикулярен, чтобы развиваться во всемирную религию, а отдельные его «сходства» с христианством на проверку оказываются случайными (подобно тому, как христианские монахи-постники и непротивленцы отнюдь не являются, как следствие всего этого, буддистами). Если евреи когда-либо исчезнут (как исчезли хетты или пелазги), с ними исчезнет и их религия – монотеистический иудаизм (религия бога, покровительствующего своему народу в обмен на совершение определенной инициации и соблюдение определенных правил). Иудаизм от Эзры до Александра Македонского волновало не само по себе существование других богов, а факты нарушения евреями заключенного договора с Яхве и попытки обращаться к другим богам. До отрицания самого существования других богов в тот период еще не додумались – впервые оно появляется у автора Книги Даниила (разумеется, им был не сам Даниил), но написана она была уже во II веке до н.э. – около 167-163 гг. до н.э. (очевидно влияние Гесиода с его концепцией смены металлических царств). Это уже происходит в период эллинизма. Аналогично и Ахура-Мазда очень ревностно относился к верованиям персов, мидян, бактрийцев, согдов, ферганцев и других иранских народов. Раскол на Иран и Туран (в Туране не поклонялись Ахура-Мазде, а сохраняли дозороастрийские верования в дэвов – речь идет о скифских и сако-массагетских племенах современного Казахстана и юга России) переживался трагически, но верования неиранцев Ахура-Мазда воспринимал индифферентно. Практически все религиоведы (даже такой фундаменталист как А.Мень) отмечают колоссальное влияние оказанное зороастризмом на иудаизм. Евреи вступили в контакт с зороастрийцами не позднее конца VI века до н.э. А канон ветхого завета был составлен в 428 году до н.э. – спустя сто лет. Кажется, никому до сих пор не бросалось в глаза, что Геродот, в 40-х гг. V века до н.э., подробно описывавший мельчайшие народности и племена от Испании до Памира, евреев вообще не замечает (ни в Палестине, ни где-нибудь еще). Это означает, что на тот момент (середина V века до н.э.) все евреи за пределами Палестины были зороастрийцами и по языку, быту и образу жизни не отличались от персов и других иранцев, а евреи Палестины практически не отличались от остального арамейского и финикийского населения V сатрапии. Равно как их не замечает и ничего о них не сообщает Ксенофонт в своем «Анабазисе», путешествовавший по всей Передней Азии в 401 году до н.э. (вероятно, Иерусалимская гражданско-храмовая община на тот момент была совершенно микроскопической в масштабах Персии). Иудаизм XIII-VI веках до н.э. существенно отличался от монотеистического иудаизма, и уж точно монотеизмом не был. Единобожие, культ ангелов, генотеизм, особая роль этики в религиозном учении, роль пророка в становлении религии – все это взято из зороастризма. При этом следует учитывать демографические масштабы. Общее население Персидской монархии к 500 году до н.э. составляло 28 миллионов. Из них персов было не более 500 тысяч. А численность евреев-иудаистов к концу V века до н.э. не превышала нескольких десятков тысяч человек, ассимиляция которых персами, а затем возрождение которыми своих традиций после Эзры остались совершенно незамеченным современниками. Без Александра Македонского и эллинизма иудаизм остается на долгие века более-менее сходным вариантом зороастризма с еврейской спецификой.

Первым гностиком вполне можно назвать Сократа с его демоном. Платон развил именно гностические стороны сократовского учения. Интересен спор об Атлантиде Платона и Аристотеля: Аристотель прославился впервые тем, что ходил по Афинам и ругал на чем свет стоит платоновские выдумки – его знаменитая фраза: «Платон мне друг – но истина дороже!» именно об Атлантиде; не то чтобы Платон не понимал, что Атлантида – всецело его выдумка, но она отлично вписывалась в его концепцию объективного идеализма – иными словами, если мы в это верим, значит это существует; Аристотель же занял позицию критического рационализма, которую религиозные философы позднее называли воинствующим безбожием и удивлялись, как таких людей вообще земля носит – это и было научное мышление. Поэтому совершенно бесплодны попытки не только какого-то симбиоза между наукой и религией, но и сам диалог между ними невозможен, потому что они говорят на принципиально разных языках (в разных семантических системах). Религия утверждает, что достоверным может считаться все, что угодно, даже то, что 2 2=38, но для осознания этой достоверности необходимо просто поверить в это, причем поверить искренне и даже связать свою личную судьбу (козырь, который религия считает беспроигрышным!) с этой формулой. Наука на это отвечает: давайте проверим. Религия с негодованием возражает: нельзя проверять, надо верить! И никогда эти два меча (как в арабской пословице) не сойдутся в ножнах. Тезис религии о том, что наука, подобно религии, опирается в свою очередь на ряд известных аксиом, ложен. Во-первых, научные аксиомы давным-давно проверены в десятках экспериментов (ведь девиз науки: «Давай проверим»), а во-вторых, круг научных аксиом ограничен, в отличие от аксиом религиозных, которые распространяются порой даже на самые мелкие частности верований, причем, если богослов, к примеру, берется за «светскую» науку, он начинает мыслить в ее рамках религиозно – т.е. наивно принимать на веру любые гипотезы, не обращать внимания на явные противоречия концепций, метафизически оценивать изучаемые явления, некритично относиться к любым источникам, отождествлять желаемое и действительное, придавать научным фактам спасительно-аксиологический характер – точно так же, как он мыслил в рамках религиозного мировоззрения. В итоге, как и следовало ожидать, получается не научный труд, а часослов (примеры того, как духовные лица – Пристли или Дарвин – становились великими учеными, говорят как раз об обратном: они мыслили строго научно, а не догматически). Разумеется, догмат о том, что наука и научное мышление современности произошли из религии, неверен не только рационалистически, но и исторически – наука, как рационалистический способ познания реальной действительности, данной отдельному человеку и человеческому сообществу в целом посредством органов чувств (а вовсе не воображаемых духовных сущностей, познаваемых верой) появляется на базе натурфилософии древних греков, индийцев и китайцев, а вовсе не в Древнем Иране или Древнем Израиле. И если уж искать истоки современной науки, то они – в «язычестве». Научные знания Шумера и Древнего Египта следует отличать от рациональной науки античности, они всецело эмпирические – т.е. без методики обобщения. Лишь на следующем этапе религии древних персов и евреев окунулись в античную культуру и восприняли ее образ научного мышления (все сколько-нибудь образованные греки были утонченными интеллектуалами), который с грехом пополам синкретизировали со своим наследием. В итоге получилось то, что получилось. Иудаизм от столкновения этих двух миров вообще перешел в гностическую фазу.

В этой связи совсем иначе можно посмотреть на концепцию Ясперса об «осевом времени». Автор этих строк очень скептически относится ко всевозможным «умственным переворотам», которые часто на проверку оказываются в мировом масштабе бурей в стакане. Но «осевое время» как будто бы объективная категория. Ясперс ввел этот термин для обозначения периода в истории человечества, во время которого повсеместно – от Греции до Китая – на смену мифологическому мировоззрению пришло рациональное, философское, сформировавшее тот тип человека, который существует поныне. Ясперс датирует осевое время 800—200 годами до нашей эры. По его мнению, все учения осевого времени (которые в изменённом виде существуют до сих пор: конфуцианство, пророческий иудаизм, платонизм и прочая греческая философия, буддизм, зороастризм и т.д.) отличаются рационализмом и стремлением человека к переосмыслению существовавших до этого норм, обычаев и традиций. Некоторые доосевые цивилизации (Древний Египет, Ассиро-Вавилонская цивилизация) не смогли приспособиться к изменениям и прекратили своё существование (Ясперс К. Смысл и назначение истории. М.,1991, с 76-78). Как и всякая идеалистическая классификация – эта также страдает откровенным схематизмом. Во-первых, удивляет слишком большой временной промежуток – 600 лет. Во-вторых, явления, которые Ясперс объединяет воедино, очень разнородны. В Греции и Индии (а равно в Китае) появилась рационалистическая наука. Ни в рамках зороастризма, ни в рамках иудаизма таковой не наблюдалось в означенный период. А рационализирование этих религий (ведь и древнеегипетские верования рационализировались – превратились в герметику) – еще более сложный процесс. Впрочем, роль греческой философии на всем пространстве от Испании до Памира очевидна, и там, где ступала нога Александра Македонского или доплывали греческие коммерсанты (прожженные торгаши, с которыми никто и никогда не мог конкурировать), теперь уже нельзя было просто сказать – «я верю», надо было это еще доказать, обосновать. Так появилась апологетика. Правда, тут же возникла проблема иного толка: доосевые верования не нуждались в казуистике «доказательств». Они были конкретны и даже осязаемы, как конкретен и осязаем Олимп, где обитали боги-олимпийцы. Грек, отдалившийся от Греции на несколько сот или тысяч километров, терял непосредственную связь с «божественной средой» своей родины, и ему приходилось рационализировать свои верования, допуская, что Зевс или Аполлон не локализированы территориально (так появились сюжеты о дальних походах Диониса и Геракла), либо начиналась очень сложная работа по синкретизации культов. Греки и раньше (как менялы в обменном пункте) сравнивали своих богов с иноземными, и поэтому не стоит удивляться, когда у того же Геродота встречаешь сведения, что египтяне поклоняются Зевсу – но тут же оговаривается, что египетский Зевсом зовется Аммоном (Амон-Ра).

Религии как таковые могли появляться только с началом т.н. «осевого времени». Само понятие «осевое время», на взгляд автора, достаточно неопределенное и нуждается в уточнении. Но допустим, что Ясперс прав, и «осевое время» датируется 800-200 гг. до н.э. Сразу же из него выпадает период 1300-800 годов до н.э., а он очень важен для формирования как древнегреческой, так и древнеиндийской и древнекитайской цивилизаций и их мироощущения. Что касается т.н. «древнеегипетской религии» (опять неудачный, на взгляд автора, термин), то она получает более-менее законченный вид еще в эпоху Нового Царства – т.е. лет на 700 пораньше «осевого времени» и существует в своих традиционных формах вплоть до первых веков н.э.

Вообще, что подразумевается под понятием «религия»? Совокупность ритуалов? Но эти практики уходят в глубокую древность, и есть все основания полагать их наличие уже во времена Чатал-Геюка – т.е. за 6000-5000 лет до «осевого времени». Религиозное учение? Но это понятие нуждается в уточнении. Следует, на взгляд автора, четко выделять мифологию как образ мысли и осознания окружающего мира (для расшифровывания понятия «мифологический» понадобится целая большая книга, но следует отметить миф, как особое качество мировосприятия, которое теряется сознанием с момента появления «идеи»), и «учение» в строгом смысле слова, базирующееся на философии идей (в данном случае, религиозных). Отличие «идеи» от «мифа» совершенно очевидно. Миф конкретен, идея универсальна. Миф материален, идея – идеальна. Миф не нуждается в «доказательстве», идея только тем и жива. И – самое главное – миф относительно независим от человека, идея коренится в нем. Миф существует всегда. Он как восход солнца, роса на траве, дуновение ветра, поэзия, оргазм возлюбленной, взгляд ребенка, вкус свежей воды. Даже если все люди исчезнут, миф будет существовать. Религия же ничто без верующего. Идея может лгать, миф по самой своей природе к этому не способен. Поэтому миф объективен, а идея субъективна. В мифологии боги – олицетворение (символы) реальных сил природы. Личности «языческих» богов рождаются из классификации человеком окружающей действительности. В религии, к примеру, реально существующее деревянное распятие – символ воображаемого существа. Эта воображаемость в канонических текстах именуется «невидимостью», и верующий должен быть уверен в этой невидимости. «Достаточно любопытен, однако, факт, что этот подход в целом задан ментальностью иудео-христианской традиции: религия (то ли связь с божественным, то ли благоговение перед ним, в зависимости от того, к какому латинскому корню мы будем возводить это слово) возникла в результате грехопадения, поскольку до него существовало непосредственное общение с Богом, и религия исчезнет в грядущем зоне царства Божия, когда это общение восстановится. «Апокалипсис» Иоанна Богослова специально подчеркивает, что в Новом Иерусалиме, Граде Божием, храма не будет, ибо Бог будет все во всем» (Торчинов Е.А. Религии мира: опыт запредельного. СПб.,1998). Миф в отличие от религии, наоборот, предполагает непосредственное общение человека и божества. Русский философ ХХ века А.Ф.Лосев так характеризует миф: «Миф не есть догмат по одному тому, что миф как таковой, чистый миф, не есть вообще религия. Догмат предполагает некоторый минимум религиозного опыта, в то время как миф может существовать вне всякой религии. Миф не есть догмат потому, что последний есть всегда уже определенного рода рефлексия над религиоз¬ным опытом и, может быть, даже над религиозным мифом. Миф же, как мы это уже видели, ни в каком смысле не есть какая-нибудь рефлексия. Он всегда некая явленность, непосредственная и наивная действительность, видимая и осязаемая изваянность жизни. Конечно, миф, как и все на свете, существует не без рефлексии. Но этой рефлексии здесь не больше, чем в любой вещи обычного повседневно¬го восприятия. Во всяком случае, тут нет никакой ни вооб¬ще изолированной рефлективной функции, ни даже такой изолированности, которая как бы неотделима от самого мифа. В мифе нет вообще речи о рефлексии» (Лосев А.Ф. Миф, число, сущность. М.,1994, с 107). Будучи православным, Лосев в идеологизированном ХХ веке пытается спасти православие от враждебных идеологий, доказать реальность православного мифа, возвращаясь к… античному мифу (догмат, как и всякую идею, можно оспорить, миф – нельзя). И, надо заметить, это ему удается. Не потому ли, что в христианстве если и есть что от традиционного иудаизма I века н.э., то это идея, эстетика догматики (не сами догматы, а принцип догматизма), а миф – основа верования и мировосприятия – античный? Зафиксируем эту гипотезу, которую нам, в процессе изучения возникновения религий вообще, предстоит проверить с т.з. истории.

Это еще не все (продолжение следует)

 

Философия появляется в Греции не ранее VI века до н.э., причем, досократическая философия еще очень «мифологична» - она преимущественно представлена натурфилософами (Пифагор – исключение), и лишь начиная с Сократа (около 400 года до н.э.) можно говорить о «философии идей». Индийская идеалистическая философия как будто старше – первые Упанишады относятся к VIII-VII векам до н.э., но это лишь предисловие к индийской философии, а в целом, ее появление можно синхронизировать с возникновением буддизма – т.е. опять с VI веком до н.э. Конфуцианство, даосизм и другие китайские философские (!) системы также появляются в том же столетии. Зороастризм – еще одно «учение» (именно учение, идея, а не миф) также появляется в VI веке до н.э. Таким образом, если автор правильно понимает Ясперса, который в свою очередь понимал «осевое время» как переход от мифологического сознания к «идейному» сознанию, период 800-600 годов до н.э. определенно выпадает из «осевого времени». Кстати, хотя учение «орфиков» связано по названию с Орфеем, оно появляется также гораздо позже – тоже в VI веке до н.э., и при этом воспринималось как сугубо низовой народный культ и осмеивалось различными философскими школами, и лишь впоследствии его элементы использовались неоплатонизмом для создания собственной систематизированной космологии. Что касается разрекламированного пророческого движения в еврейской среде, то оно занимало на культурологической карте мира гораздо более скромное место и, к тому же, представляет собой более позднее явление – подобно тому, как Орфей сам не был орфиком, школы, группировавшиеся вокруг имени того или иного древнееврейского пророка, существовали уже в персидскую эпоху и даже в эпоху Макавеев. Ни в Египте, ни в Вавилонии своей оригинальной философии не возникает. Насчет философии Карфагена ничего определенного не известно (по причине утраты подавляющего большинства карфагенских источников), но вроде бы тоже ничего нет (во всяком случае, Аристотель на сей счет молчит).

Таким образом, VI век до н.э. – ключевой «осевой» момент истории. Что происходит в этом веке? Возникает «глобальная» империя Ахеменидов, поглотившая Египет, Левант, Вавилонию, Малую Азию, Армению, Иран, часть Индии (по реке Инд), и даже значительную часть Греции. До того на эту роль претендовал Вавилон и отчасти Мидия. Собственно, ничего удивительного не наблюдаем: бытие определяет сознание, и универсалистские идеи неизбежно возникают либо в недрах мировых империй, либо как реакция на их распространение (в случае Греции, которая лишь частично – в своей малоазийской части (хотя именно там начался расцвет греческой философии) – вошла в состав империи Ахеменидов). Правда, Китая это не касается, даже на собственно китайском уровне – единая китайская империя возникает на 300 лет позже. Любопытно, как же эта схема работала в предыдущие времена великих империй позднебронзового века: Египетской Нового Царства, Хеттской, талассократической Критской? Как будто бы реформы Эхнатона коренятся именно в «бытии» Египетской империи от Евфрата до Нубии. Также интересна практика всеобщей конвергенции и синкретизации богов и их культов у хеттов. Египетская империя Нового Царства просуществовала более 200 лет – с середины 16 по конец 14 века до н.э. Новохеттская империя датируется серединой 15 – концом 13 века до н.э. – также 250 лет. Это вполне сопоставимо со сроками существования державы Ахеменидов (200 лет) и Римской империи (400 лет), но, конечно, эти империи охватывали на порядок большее пространство. В случае Египта это была схема «цивилизационный центр – варварская периферия» (во всяком случае, так это виделось самим египтянам, и это отчасти объясняет причину неудачи атонизма в качестве первой религиозной философии). Египтяне органически не смогли (в силу своего патриотизма) объединить вокруг себя окружающий мир. «Полуварвары» персы, македонцы или римляне оказались гораздо более на это способны, в силу своей большей восприимчивости, «доверчивости», терпимости к инородному. Почти анекдот: если бы все народы сохраняли свои исконные ценности, развития бы не было.

Однако вернемся к мифу и идее. Верования, сформировавшиеся до второй половины I тысячелетия до н.э. в регионе Средиземноморья и Западной Азии были мифологическими и их правильнее называть не «религиями», а «мифологиями». Таковы римская, греческая, египетская, иранская, индийская, восточносемитская, западносемитская, армянская, арабская и ряд других мифологий. Религий в 800 году до н.э. нет нигде. Поэтому претензии некоторых современных религиозных учений (!) на особую древность – тенгрианства (V—IV тысячелетия до н.э.), кришнаизма (XXXII-XXXI вв до н.э.), иудаизма (XIV в до н.э.) совершенно несостоятельны. В реальности эти религии (как учения) возникают: тенгрианство (в XI веке нашей эры), кришнаизм (XIV век н.э.), а талмудический иудаизм (V век тоже нашей эры) это вообще не религия, а гностическое учение. И хотя культ Кришны – доарийского дравидского бога грозы и дождя действительно восходит к III тысячелетию до н.э., а культ Яхве – бога-громовержца в древнееврейской мифологии уже был в ХIII веке до н.э., но это на тот момент не более чем мифы, а не «учения».

Первыми тремя религиями – «учениями» оказываются орфизм в Греции, буддизм в Индии и зороастризм в Иране. Орфизм — мистическое учение в Древней Греции и Фракии, связанное с именем мифического поэта и певца Орфея. Возникло около VI века до н. э. — к этому времени относятся первые орфические гимны. Учение носило подчёркнуто эзотерический характер, что сближает его с пифагорейством и элевсинскими мистериями. Орфики верили в воздаяние за гробом (также в их верованиях есть элементы метемпсихоза), бессмертие души («заточённой» в «темницу» тела), раздвоенность человеческой природы на доброе (естество Загрея-Диониса) и злое (естество растерзавших его титанов) начала. Учение орфиков пришло в упадок ещё в античности, оставив после себя очень малое количество свидетельств.

Учение орфизма, несомненно, носит следы влияния элевсинских мистерий. Зарождение элевсинских мистерий можно отнести к микенской эпохе (1800-1300 годов до н. э.) Они праздновались ежегодно в течение двух тысяч лет. Элевсин — маленький город в 22 км к северо-западу от Афин, связанный с ними священной дорогой. Мистерии основаны на мифах о Деметре – богине жизни и плодородия. Её дочь Персефона была похищена Аидом, богом подземного мира. Деметра пустилась на поиски. Узнав от Гелиоса о судьбе дочери, Деметра удалилась в Элевсин и дала клятву, что пока ей не вернут дочь, ни один росток не пробьётся из земли. Обеспокоенный неурожаем Зевс приказал брату вернуть Персефону. После возвращения дочери Деметра позволила земле расцвести и на радостях открыла царю Келею и царевичам Триптолему, Эвмолпу и Диоклесу свои священные обряды и мистерии. Но так как Аид дал съесть Персефоне перед уходом из подземного мира зёрнышко граната, чтобы она вернулась к нему, то дочь Деметры не могла долго оставаться с матерью. Боги пришли к соглашению, что Персефона две трети года будет жить в Верхнем мире, а в оставшееся время посвятит себя подземному владыке. Элевсинские мистерии воспроизводили возвращение Персефоны из подземного мира, подобно тому как ежегодно весной возвращаются брошенные осенью в землю семена, являясь символом воскрешения из мёртвых. Келей был первым жрецом Деметры, посвящённый в её обряды и тайны, а его сын Триптолем, обученный богиней искусству выращивания пшеницы, открыл его другим людям по всей земле. Были два вида мистерий: Великие и Малые. Малые мистерии праздновались в анфестирионе (феврале), хотя точная дата не установлена. Жрецы очищали кандидатов в посвящение, жертвовали свинью Деметре и очищались сами. Великие мистерии проходили в воидромионе (месяце греческого календаря, соответствующем сентябрю) и продолжались девять дней. Первый акт Великих мистерий (14 воидромиона) состоял в переносе священных объектов из Элевсина в Элевсинион (храм у основания Акрополя в Афинах посвящённый Деметре). 15 воидромиона иерофанты (священники) объявляли начало обрядов. Церемонии начинали в Афинах 16 воидромиона, служители омывались в море в Фалероне (естественная гавань в Афинах) и жертвовали свинью в Элевсинионе 17 воидримиона. Священная процессия отправлялась из Керамик (афинское кладбище) 19 воидромиона и двигалась в Элевсин по Священной дороге. В определенных местах участники кричали непристойности в честь Ямбы (старая служанка, которая своими забавными шутками развеселила Деметру, когда та в Элевсине оплакивала потерю своей дочери), а также выкрикивали одно из имён Диониса – Иакх, который считался сыном Деметры или Персефоны. Прибытие в Элевсин ознаменовалось постом в память о горе Деметры, когда она печалилась о дочери. Пост прерывался употреблением настоя ячменя и мяты (кикеон), который выпила Деметра в доме царя Келея вместо красного вина. В 20-ых и 21-ых числах воидримиона иерофанты входили в большой зал Телестериона (храм в честь Деметры), где они лицезрели священные реликвии. Эта часть мистерий была наиболее скрыта от непосвящённых, запрещено было рассказывать о ней посторонним под страхом смерти. Относительно сущности мистерий есть несколько взглядов. Некоторые утверждают, что посвящённые, путём созерцания священных предметов убеждались в жизни после смерти. Другие говорят, что этого недостаточно для объяснения влияния и долговечности мистерий, утверждая, что помимо внешнего созерцания посвящённые могли находиться под воздействием психотропных средств. Вслед за этой скрытой частью следовало пиршество, которое продолжалось всю ночь и сопровождалось танцами и развлечениями. Танцы проходили в поле, где по преданию пробился первый росток. Также жертвовали быка. 22 воидримиона посвящённые почитали умерших, опрокидывая специальные сосуды. Мистерии заканчивались 23 воидримиона. В центре Телестериона был Анакторон («дворец») – маленькое строение из камня, в которое могли входить только иерофанты, в нём сохранялись священные объекты. Большая часть обрядов никогда не была зафиксирована письменно, а поэтому многое в этих мистериях остаётся предметом спекуляций и домыслов. Во времена Писистрата Элевсинские мистерии приобрели большое значение, и для участия в них паломники приезжали со всей Греции. Начиная с 300 года до н. э. контроль над проведением мистерий взяли представители двух семей: Эвмолпидов и Кириков. Обязательным условием допуска к мистериям было непричастие к убийству и владение греческим языком, помимо этого к участию допускались женщины и некоторые рабы. Римский император Феодосий I Великий указом от 392 года закрыл святилище, в интересах борьбы с язычеством и укреплением христианства. Последние следы мистерий были уничтожены христианами в 396 году во время вторжения короля готов Алариха I в Византию.

Интересно сравнить эту мистерию со знаменитыми египетскими мистериями Исиды и Осириса. Миф об Осирисе и Исиде не был забыт вплоть до средневековья, откуда потом перешел в эпоху возрождения и в новое время (сообразуясь с их специфической интерпретацией египетской «герметики»). Культ Исиды сохранялся на острове Филэ до времени Юстиниана (537 год), и после официального запрещения еще практиковался местными жителями; в Италии, судя по словам поэта Рутилия Намациана, праздник «нахождения» Осириса отмечался еще в 417 году. Популярность мифа в позднем Египте и греко-римское время объясняется необычайной живучестью и, можно сказать, актуальной универсальностью и «человечностью» мифологических образов и моделей, лежащих в основе легенды об Осирисе. Это история об убийстве доброго брата злым, благого правителя коварным и нечестивым, история преданной жены, история любящей матери и ее сына, история отмщения сына за убийство своего отца и торжества законного наследника над узурпатором. Согласно упоминаниям в древнеегипетских текстах, Усир был старшим сыном бога земли Геба и богини неба Нут, братом и мужем Изиды, братом Нефтиды, Сета, отцом Гора. Он был четвёртым из богов, царствовавших на земле в изначальные времена, унаследовав власть прадеда Ра-Атума, деда Шу и отца Геба. Усыпальница Осириса находилась в Абидосе. Царствуя над Египтом, Осирис научил людей земледелию, садоводству и виноделию, но был убит своим братом, богом Сетом, желавшим править вместо него. Жена Осириса, его сестра Изида, нашла его труп и стала оплакивать его вместе со своей сестрой Нефтидой. Ра, сжалившись, посылает шакалоголового бога Анубиса, который собрал рассыпавшиеся (а по другому варианту — разрубленные Сетом) части Осириса, набальзамировал тело и запеленал его (в другой версии части тела Осириса – кроме его полового органа – находит сама Исида). Исида же в виде соколицы опустилась на труп Осириса и, чудесным образом зачав от него, родила сына Гора. Гор и зачат и рожден для того, чтобы выступить естественным мстителем за смерть отца. В то же время он считает себя и единственным законным наследником последнего. После длительной тяжбы Гор признается правомочным наследником Осириса и получает царство. Он воскрешает Осириса, дав ему проглотить свое око. Однако Осирис не возвращается на землю и остается царем мертвых, предоставляя Гору править царством живых. Сами древние египтяне отмечали сложность образа Осириса, указывая тем самым на длительность его эволюции и на сложность его трансформации. Корнями своими миф об Осирисе глубоко уходит в эпоху родового строя и несет в себе черты бога производительных сил природы и, в частности, бога умирающей и воскресающей растительности. Именно это подчеркивают древнейшие письменные источники – «Тексты пирамид», называя Осириса «владыкой виноградной лозы». «Я – Осирис... Я живу как зерно, я расту как зерно... Я – ячмень», – говорит об этом другой древний источник. О связи Осириса с растениями свидетельствует и то, что изображение Осириса в храмах выполнялось с помощью земли и зерен, которые, прорастая, создавали зеленеющий силуэт Осириса. Даже сам цвет Осириса – это цвет растений – зеленый цвет и т. п. Позднее Осириса начинают связывать с культом вождя, включая в него и свои более древние атрибуты бога воскресающей и умирающей растительности. Еще позднее, отражая превращение вождя в фараона, культ Осириса соединяется с культом фараона. В это время, продолжая оставаться олицетворением сил природы, Осирис превращается также в олицетворение социальных сил, прежде всего, власти фараонов. При этом, в частности, миф о победе бога добра – Осириса над богом зла – Сетом начинает трактоваться уже как торжество фараона. Поэтому, начиная с V династии, культ Осириса становится государственным и повсеместно насаждается правительством. «Тексты пирамид», например, подчеркивая, что абсолютным правом на загробное существование обладает один лишь фараон, ограничивают представленную в этих текстах мифологему Осириса рамками царского заупокойного культа и пропагандируют представления о том, что только один фараон с помощью Осириса воскресает после смерти. В соответствии с этим в «Текстах пирамид» VI династии проводится мысль о мистической связи судьбы умершего фараона и бога: «Если Осирис живет, то и он (то есть мертвый) будет жить. Если Осирис не умер, то и он не умрет. Если Осирис не погиб, то и он не погибнет». Здесь имеется в виду, что умерший фараон, отождествленный подобным образом с Осирисом, оживает за гробом в качестве одного из богов. (Матье М. Э. Древнеегипетские мифы. М.-Л.,1956, с 52-57). Мистерии и ритуалы, связанные с мифом об Осирисе и его сельскохозяйственной интерпретацией, совершались обычно перед началом нового года, перед нильскими паводками. В мистериях разыгрывались основные моменты истории Осириса — оплакивание мертвого тела, битва Гора и Сета, воскресение Осириса. Воскрешение Осириса — всходы нового урожая, дарующего людям жизнь. Образ умершего Осириса, чье зарытое в землю тело становится источником плодородия, нашел выражение в гробничных и храмовых рельефах, на которых изображался жрец, поливающий всходы, растущие прямо из туловища мертвого бога. Кроме того, в храмах Осириса существовал следующий обычай, имевший символическое значение. Каждый год в дни посева зерна, жрецы лепили из земли статую бога, засеивали ее семенами и помещали в особое помещение в храме. К празднику Воскресения Осириса зерна на статуе бога прорастали, как и зерна, брошенные в почву. Наконец, благодаря распространенности культа Осириса, в Египте широко развился культ Исиды, позднее перешедший в более молодую греко-римскую культуру и распространившийся далеко за пределы Ближнего Востока в качестве культа великой богини-матери, символа плодородия. Интересно, что культ Осириса встречал неожиданную симпатию у раннехристианских авторов. В «Евангельском приготовлении» Евсевия Кесарийского и в поздних лексиконах отразилась античная традиция демонологического истолкования божеств: Исида и Осирис названы «добрыми демонами», или просто «демонами», Исиду называют также «гением», «духом-хранителем Египта». Подобная концепция поддерживалась в свое время Плутархом, который считал ее наиболее приемлемым объяснением сущности Исиды и Осириса. У Августина они именуются «земными богами», которые занимают промежуточное положение между людьми и божествами и имеют двойную природу. Примечательно, что христианские авторы унаследовали также и негативное отношение к Тифону, характерное для позднеантичной демонологии: так, у Косьмы Иерусалимского «божеству» Осирису противостоит «демон» (подразумевается «злой») Тифон; похожее сообщение встречается и в рассказе у Суды» (Васильев О.А. «Образы Исиды и Осириса в сочинениях христианских авторов» // Культурное наследие Египта и христианский Восток).

Еще одно явление греческой философской мысли можно считать религией или парарелигией. Пифагор, живший во второй половине VI века до н.э., был первым мыслителем, который по преданию назвал себя философом, то есть «любителем мудрости». Он же впервые назвал вселенную космосом, то есть «прекрасным порядком». Предметом его учения был мир как стройное целое, подчиненное законам гармонии и числа. Основу последующего философского учения пифагорейцев составила категориальная пара двух противоположностей — предела и беспредельного. «Беспредельное» не может быть единым началом вещей; иначе ничто определённое, никакой «предел» не был бы мыслим. С другой стороны, и «предел» предполагает нечто такое, что определяется им. Отсюда вывод, что «природа, сущая в космосе, гармонически слажена из беспредельных и определяющих; так устроен и весь космос, и все, что в нём» (слова Филолая). Как согласуются эти противоположные начала? Это тайна, доступная вполне лишь божественному разуму; но ясно, что они должны согласоваться, что должна быть гармония, связывающая их, иначе мир распался бы. «Так называемые пифагорейцы, взявшись за математические науки, первые подвинули их вперёд; вскормленные на этих науках, они признали математические начала за начала всего существующего. Из таких начал, естественно, первыми являются числа. В числах усматривали они множество аналогий или подобий с вещами… так что одно свойство чисел являлось им как справедливость, другое — как душа или разум, ещё другое — как благоприятный случай и т. д. Далее они наводили в числах свойства и отношения музыкальной гармонии, и так как все прочие вещи по своей природе являлись им подобием чисел, числа же — первыми из всей природы, то они и признали, что элементы числа суть элементы всего сущего, и что все небо есть гармония и число» (Аристотель. Meтафизика. I, 5). Таким образом, пифагорейские числа имеют не простое количественное значение: если для нас число есть определённая сумма единиц, то для пифагорейцев оно есть, скорее, та сила, которая суммирует данные единицы в определённое целое и сообщает ему определённые свойства. Единица есть причина единения, два — причина раздвоения, разделения, четыре — корень и источник всего числа (1 2 3 4 = 10). В основании учения о числе усматривалась, по-видимому, коренная противоположность чётного и нечётного: чётные числа суть кратные двух, и потому «чёт» есть начало делимости, раздвоения, разлада; «нечёт» знаменует противоположные свойства. Отсюда понятно, что числа могут обладать и нравственными силами: 4 и 7, например, как средние пропорциональные между 1 и 10, являются числами, или началами, пропорциональности, а, следовательно, и гармонии, здоровья, разумности. Можно ли считать пифагорейцев полноценной религией? В IV в. до н. э. были известны пифагористы или «пифагорействующие», — так называли их комедиографы того времени, избравшие этих людей одной из любимых мишеней для насмешек: в виде нищих бродячих филосо¬фов, строго воздерживавшихся от мясной пищи:

Пьют воду, а едят сырые овощи;

Плащи их вшивы, тело их немытое, —

Никто другой не снес бы этой участи!

(Жмудь Л.Я. Пифагор и его школа. Л.,1990, с 35).

Поздние авторы, например, Порфирий и Ямвлих, не упоминая о пифагористах, говорят о двух других на¬правлениях в пифагореизме — «математиках» и «акусматиках». Первые были посвящены в суть всех учений Пифагора и развивали его научные и философские взгляды, а вторые строго придерживались религиозных догм, содержащихся в акусмах (изречениях), которые восходили якобы к самому Учителю. Существовали ли «математики» и «акусматики» уже при Пифагоре? И что вообще представляло собой пифагорейское сообщество в конце VI—первой полови¬не V в. до н. э.? На каких началах оно было основано? По словам Никомаха, Пифагор, приехав в Италию, «пленил своими речами более двух тысяч человек, так что никто из них не вернулся домой, но устроив вместе с детьми и женами весьма большую школу, они по¬селились в той части Италии, которая многими зовется Великой Грецией, а указанные Пифагором законы и предписания подобно божественным заповедям не преступали ни в чем. Имущество они сделали общим, а Пифагора причисляли к богам» (Там же). Об общности имущества у пифагорейцев говорит и Диоген Лаэрций (со слов Тимея), добавляя, что «ученики Пифагора пять лет проводили в молчании, только внимая его речам, но не видя его, пока не про¬ходили испытания; и лишь затем они допускались в его жилище и к его лицезрению» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII, 10). Ямвлих разъясняет, что пятилетнему периоду мол¬чания предшествовали три года строгой проверки. В общине царил абсолютный авторитет Учителя и все стремились как можно точнее следовать установленным им доктринам. «Сам сказал», — эти слова пифагорейцы произносили всякий раз, когда кто-нибудь сомневался в истинности их взглядов. Они относили всякую вещь к Пифагору и даже приписывали ему свои научные открытия. Ученикам Пифагора было воспрещено называть его по имени, и они говорили о нем: «Тот муж». Учение Пифагора было секретным и сохранялось в тайне вплоть до времени Филолая, который первым изложил его в своей книге (последняя треть V века до н. э.) До него книг у пифагорейцев не было и все излагалось в устной форме. Все пифагорейцы свято верили в переселение душ и строго воздерживались от мясной пищи, бобов, не¬которых видов рыб и т. д. Их поведение было осно¬вано на многочисленных предписаниях и запретах, которые содержались в акусмах Пифагора. Вот не¬которые из них: «Огонь ножом не разгребай; через весы не переступай; на хлебной мере не сиди; гор¬шком на золе следа не оставляй; против солнца не мочись; на обрезки волос и ногтей не наступай и не мочись» (Там же. VIII, 17); «Венка не обрывай; уходя, не оглядывайся; ласточек в доме не держи; по тор¬ным дорогам не ходи; изображений богов на перст¬нях не носи; богам делай возлияния через ушко со¬судов» (Жмудь Л.Я. Пифагор и его школа. Л.,1990, с 36); «Обувь надевай сперва на правую ногу, а мой сперва левую; не смотрись в зеркало против светильника; животных с кривыми когтями не вскармливай; правую руку не подавай каждому легко; мальву сей, но не ешь» (Там же). Во многих случаях акусмы сопровождались симво¬лическим толкованием, однако большинство исследо¬вателей полагает, что оно приписано этим примитив¬ным табу гораздо позже. Таково описание пифагорейского сообщества, ко¬торое передают поздние источники, расходясь в де¬талях, но совпадая в основном. Интересна также доктрина секретности, приписываемая пифагорейцам. Естественно предположить, что если пифагорейцы скрывали какие-то доктрины, то скорее религиозные, чем научные и философские. Однако, в обществе, где не существовало в нашем современном понятии «личной жизни», и было принято рассказывать случайным собеседникам даже собственные сны, подобные «тайны» вряд ли могли сохраниться. Уже Ксенофан высмеивал са¬мую суть религиозной доктрины Пифагора — метем¬психоз:

Раз он проходит и видит — визжит от побоев собачка.

Жаль ему стало, и он слово такое изрек: Полно, не бей!

В этом визге покойника милого голос,

Это родной мне щенок, друга я в нем узнаю.

(Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. VIII, 36)

В следующем поколении Эмпедокл абсолютно открыто проповедовал метемпсихоз, а Гераклит поносил Пифагора за какие-то уловки и мошенничества, связанные, скорее всего, и с религиозной сферой. Традиция V века до н. э. содержит свидетельства о многочисленных речах, с которыми Пифагор выступил по прибытии в Кротон. В середине V в. до н. э. Геродот писал о греках с берегов Черного моря, связывавших с именем Пифа¬гора учение о бессмертии души (Геродот. История. IV, 95). Сам Геро¬дот обнаруживает знакомство с обрядностью пифаго¬рейцев, указывая, что у них существовал запрет на захоронение в шерстяной одежде (Там же. II, 81). Современник Геродота Ион Хиосский даже полагал, что Пифагор написал некоторые поэмы под именем Орфея (Жмудь Л.Я. Пифагор и его школа. Л.,1990, с 37). Полвека спустя авторство нескольких орфических поэм будут приписывать пифагорейцам Керкопсу и Бронтину (Там же). Все эти догадки указывают на то, что у пифагорейцев уже на самом раннем этапе существо¬вала религиозная литература. В частности, Геродот замечает по поводу упомянутого запрета: «Об этом говорится и в так называемом „Священном слове"» (Геродот. История. II, 81), — вполне возможно, что речь идет здесь о каком-то пифагорейском сочинении. Некоторые ученые полагают, что, по крайней мере, часть дошедшей до нас пифагорейской религиозной литературы восходит к V веку до н. э. Известно, что орфические поэмы возникли еще в на¬чале VI века до н. э., а к первой половине IV века до н. э. их было уже столько, что Платон писал о «куче орфиче¬ских книг» (Платон. Государство. 364 е). Орфики излагали свои взгляды и в устной, и в письменной форме. Можно говорить об их противопоставлении себя всем остальным грекам, непосвященным в их культы и не проникнувшимся мудростью Орфея, но никак не о тайности их учения. С пифагорейцами дело обстоит гораздо сложнее. Гераклит использовал некоторые достижения этой школы в математике и гар¬монике. Демокрит, не будучи пифагорейцем, тем не менее, учился у них и собрал достаточно сведений о Пи¬фагоре, чтобы написать о нем книгу. Само обилие откликов на учение Пифагора еще в V веке до н. э. за¬ставляет думать о весьма быстром и широком распространении его взглядов. При этом есть и другие свидетельства. Аристоксен: «Пифагорейцы были молчаливы и умели слушать, почитался среди них тот, кто умел выслушать» (Жмудь Л.Я. Пифагор и его школа. Л.,1990, с 39) и далее: «Не всё следует говорить всем» (Там же). Из этого можно сделать вывод – не смотря на желание пифагорейцев создать «тайную религию», на практике это оказалось (возможно, помимо желания самих основателей общины) невозможным.

О политическом объединении пифагорейцев часто гово¬рят как о союзе или партии, что не совсем адекватно отражает его реальный характер. В источниках при¬менительно к пифагорейцам употребляется термин «гетерия», т. е. такой тип политического объединения, который строится на личных отношениях лидера и его привер¬женцев (часто ровесников) и не предполагает ни чет¬кой организационной структуры, ни должностных лиц, ни других атрибутов формально закрепленного объеди¬нения. Гетерии часто возникали в среде аристократии и занимали важное место в политической жизни грече¬ских городов того времени. Хотя нет никаких сведений о том, что пифагорейское сообщество, совершив в Кротоне государственный пере¬ворот в 530 году до н.э., заняло место законного правительства, и что Пифагор занимал какие-либо госу¬дарственные должности, но это, конечно, не значит, что он стоял в стороне от политики. Известно множе¬ство примеров, когда решающую роль в политике античных времен игра¬ли люди, вовсе не облеченные на то формальными пол¬номочиями. Вероятно, члены пифагорейского общества входили в состав совета старейшин Кротона и пользова¬лись в нем достаточным влиянием, чтобы заставить прислушаться к голосу своего учителя. Политические идеалы пифагорейцев были проникну¬ты глубоким консерватизмом. Об этом можно судить как по той реальной поддержке, которую они оказыва¬ли аристократии в борьбе против тирании и растущего среднего класса, так и по их этико-политическому уче¬нию, представленному во фрагментах Аристоксена: «После божества и даймона более всего следует почитать родителей и законы, приготовив себя к этому не притворно, но искренне. Они предпочитали пребывать верными отцовским обычаям и законам, даже если они намного хуже дру¬гих» (фрагмент 34); «Вообще следует считать, что нет зла большего, чем безвластие. Ибо человек по своей природе не может жить в благополучии, если над ним никто не началь¬ствует. О правителях и управляемых они полагали, что первые должны быть людьми не только знающими, но и человеколюбивыми, а вторые — не только послушны-ми, но и любящими власть» (фрагмент 35); «Для всех — и высших, и низших — у Пифагора было мудрое изречение: следует избегать всеми сред¬ствами, отсекая огнем и мечом и всем, чем только можно, от тела — болезнь, от души — невежество, от желудка — излишество, от города — смуту, от дома – раздоры, и от всего вместе — неумеренность» (фрагмент 17). Сообщество, созданное Пифагором, оказалось весь¬ма жизнеспособным. После свержения власти пифагорейцев в Кротоне и бегства руководства общины в Метапонт, оно сумело быстро оправиться от удара, нане¬сенного выступлением Килона. В первой поло¬вине V в. до н. э. Кротон достиг наибольшего расцвета, втянув в орбиту своего влияния соседние города: Каулонию, вновь восстановленный Сибарис, Пандосию, Сирис и др. И везде продолжают существовать пифагорейские гетерии. Пифагорейские гетерии были и в других городах, независимых от Кротона, — Таренте, Локрах, Регии, Метапонте. Но, насколько можно судить по сохранившимся свидетельствам, ни в одном из городов Южной Италии пифагорейское общество как таковое не стояло у власти. Вопрос о существовании единого «пифагорейского союза» или «ордена» с центром в Кротоне, который бы играл господствующую роль в этом регионе, остается открытым, хотя ряд исследователей это категорически отрицает (Жмудь Л.Я. Пифагор и его школа. Л.,1990, с 31). Как и при жизни Пифагора, влияние пифагорейских гетерий на политику осуществлялось, скорее, не в форме прямого правления, а путем участия отдельных пифагорейцев в деятельности правительства каждого из городов. В течение всего этого времени пифагорейцы оставались активными сторонниками аристократического об¬раза правления. Не случайно поэтому, что когда экономический расцвет южноиталийских городов подготовил почву для перехода власти в руки демократии, первый и, вероятно, самый мощный удар был нанесен именно по пифагорейским гетериям. Пифагорейцы рассеялись по всему античному миру, и в IV веке до н.э. уже не играют сколь-нибудь заметной роли ни в политике, ни в философии. В плане пифагорейского мироощущения и этики любопытны т.н. «Пифагорейские золотые стихи»:

Прежде всего, почитай бессмертных богов, соблюдая

Их старшинство согласно закону, и верным будь клятве,

Славных героев, подземных демонов чти по закону,

Мать и отца уважай, проявляй внимание к ближним,

С теми, кто доблестью всех превосходит, поддерживай дружбу.

Делать старайся полезное людям и следуй советам.

Не обижайся, сколь можешь, на друга за мелкий проступок:

Где, как известно, необходимость, там и возможность.

Все это так и запомни. И не предавайся обжорству,

Сон ограничь, научись обуздывать гнев и желанья.

Не совершай ни сам, ни с другими постыдных деяний,

Пусть – что важнее всего – твоим главным судьей станет совесть.

Быть всегда в словах и поступках стремись справедливым

И никогда старайся себя не вести безрассудно,

Но запомни, что неотвратима для смертных кончина

И что богатство то прибывает, то убывает.

Смертным по воле богов могут выпасть на долю страданья –

Ропот смири на судьбу, каким бы ни был твой жребий,

И утешенье себе постарайся найти, если можешь.

Помни, что честные люди подвержены меньше невзгодам.

Много люди слышат и добрых и злых разговоров –

Веры слепой не питай, но и не оставляй без вниманья,

Не раздражайся, узнав, что обман принимают за правду.

То же, что я говорю, всегда исполнить старайся:

Веры к тому не имей, чьи слова и дела ненадежны,

Сам же лишь то говори, что сочтешь из всего наилучшим.

Прежде чем делать, подумай, иначе получится глупо.

Бедные люди ведут себя порой неразумно,

Ты же делай лишь то, о чем сокрушаться не будешь.

Не занимайся тем делом, в котором ты необразован,

Но изучай то, что нужно, и жизнь твоя будет прекрасной.

Должно оставить беспечность, коль дело пойдет о здоровье.

Меру важно во всем соблюдать – в еде и напитках

И в упражненьях для тела, и мера есть то, что не в тягость.

Образ жизни старайся вести нероскошный и чистый,

Остерегайся деяний, которые вызовут зависть.

Не допускай непомерных расходов, как низкий душою,

Но и не слишком скупись. Основа всего – это мера.

Все дела сначала обдумай, чтоб не было хуже.

В успокоительный сон не должно тебе погружаться,

Прежде чем снова не вспомнишь о каждом сегодняшнем деле:

В чем провинился? Что смог совершить? И чего не исполнил?

Перебери все в уме, начиная сначала, и после

Радуйся добрым делам и себя укоряй за дурные.

Так поступай и усвой, к чему ты должен стремиться,

Так ты найдешь пути достиженья божественных качеств.

Именем клятву даю открывшего нам четверицу,

Неиссякаемой жизни источник. Берись за работу,

Лишь помолившись богам о ее окончании. Помни,

Так мирозданья бессмертных и смертных устройтво постигнешь,

Что в вещах преходяще и что в вещах неизменно,

Всюду познаешь, насколько возможно, единство природы,

Мысли пустые оставишь и скрытое прежде откроешь.

Станет понятно: несчастные люди приносят страданья

Сами себе, они слепы и глухи, хотя им доступен

Путь совершенства, и мало кто знает спасенье от бедствий.

Эта несчастная участь лишает смертных рассудка,

Злая судьба постоянно бросает их с места на место.

Скрытый раздор, этим людям присущий, сопутствуя бедам,

Губит их. Не вызывай его, но избегай, уклоняясь.

Зевс, отец! Поистине ты уберег бы от бедствий,

Если б раскрыл у каждого высшей природы начало!

Ты же будь твердым: божественный род присутствует в смертных,

Им, возвещая, священная все открывает природа.

Если не чуждо это тебе, ты наказы исполнишь,

Душу свою исцелишь и от множества бедствий избавишь.

Яства, сказал я, оставь те, что я указал в очищеньях

И в избавленье души, ко всему подходи с размышленьем

И руководствуйся подлинным знанием – лучшим возничим.

Если ты, тело покинув, в свободный эфир вознесешься,

Станешь нетленным и вечным и смерти не знающим богом.

(Фрагменты ранних греческих философов. М.,1989, с 503-505)

Самым ранним автором, у которого встречается цитата из «Золотых стихов», является Хрисипп (III век до н.э.) Поздние пифагорейцы – замкнутая община «акусматиков» – несомненно, парарелигия, чем-то сходная с современными «деструктивно-тоталитарными сектами». Впрочем (еще один анекдот), по современным меркам, все религии прошлого подлежат запрету как тоталитарные секты.

Продолжение следует

 

Буддизм возник в VI веке до н.э. в северо-восточной части Индии (территория современного штата Бихар), где находились те древние государства (Магадха, Кошала, Вайшали), в которых проповедовал Будда, и где буддизм с самого начала своего существования получил значительное распространение. Обычно считается, что здесь, с одной стороны, позиции ведической религии и связанной с ней варновой (сословной) системы, обеспечивающей привилегированное положение брахманской (жреческой) варны, были слабее, чем в других частях Индии (то есть северо-восток Индии был «слабым звеном» брахманизма), а с другой — именно здесь шел бурный процесс государственного строительства, предполагавшей возвышение иного благородного сословия — варны кшатриев (воинов и светских правителей — царей). А именно буддизм возник как оппозиционное брахманизму учение, опиравшееся, прежде всего, на светскую власть царей. Важно отметить, что буддизм способствовал созданию в Индии мощных государственных образований вроде империи Ашоки. Гораздо позднее, уже в V веке н. э. великий буддийский философ Васубандху, излагая в своем «Вместилище Абхидхармы» (Абхидхармакоша) социогенный миф, почти ничего не говорит о брахманах, но очень подробно описывает происхождение царской власти (предлагая один из древнейших вариантов договорной теории) и воинского сословия. Старая ведическая религия жертвоприношений и ритуалов переживала острейший кризис, что выразилось в появлении новых неортодоксальных аскетических движений: так называемых шраманов, аскетов, подвижников, странствующих философов, отвергших авторитет брахманов и священных Вед и поставивших своей целью самостоятельный поиск истины через занятия философией и йогой (психопрактикой преобразования сознания). Одним из таких шраманов (или на языке пали — саманов) и был Будда Шакьямуни, исторический основатель буддизма. Согласно поздней буддийской миофологии, в течение многих кальп (1 кальпа — период времени, равный 24000 «божественных» лет или 8640000000 человеческих лет) Будда перерождался на земле в виде разных живых существ — 83 раза святым, 58 раз царем, 24 раза монахом, 18 раз обезьяной, 13 раз купцом, 12 раз курицей, 8 раз гусем, 6 раз слоном, а также рыбой, крысой, плотником, кузнецом, лягушкой, зайцем и т.д. Всего таких перерождений было 550. Поскольку мир за это время погрузился во мрак неведения, боги сочли, что пора ему родиться в облике человека, достичь при жизни просветления, стать Буддой, начать проповедовать свое учение, указать человечеству путь к спасению. Сама буддийская традиция признает две даты паринирваны (смерти) основателя буддизма — Сиддхартхи Гаутамы (Будды Шакьямуни) — 544 г. до н. э. и 486 г. до н. э. (здесь, конечно, не имеются в виду совершенно фантастические даты, родившиеся из астрологических выкладок поздних тантрических авторов). Ученики Будды в соответствии с обычаем кремировали тело Учителя. После кремации в пепле ими были найдены шарира — особые образования в форме шариков, характерные для тел святых. Они стали важнейшими буддийскими реликвиями. Цари соседних государств прислали гонцов с просьбой дать им частицы праха Будды, мотивируя свою просьбу словами: «Пробужденный был из сословия кшатриев, и я тоже из сословия кшатриев. Поэтому я прошу передать мне часть праха от погребального костра Пробужденного». Позднее эти частицы праха и шарира были помещены в особые реликварии — ступы, культовые строения конусовидной формы. Эти ступы стали предшественниками китайских пагод и тибетских чортенов (монгольских субурганов). Надо также сказать, что буддийские ступы — одни из наиболее ранних архитектурных памятников Индии (вообще все наиболее ранние памятники индийской архитектуры — буддийские). Обнесенная стеной ступа в Санчи сохранилась до нашего времени. По преданию, таких ступ было сто восемь (священное в Индии число). Позднее, когда реликвии закончились, в ступы стали класть тексты сутр, почитавшихся как запись подлинных слов Будды. Поскольку суть Будды есть Дхарма, его учение, то сутры как бы представляли собой Дхарму как духовное тело Будды. Эта замена (физическое тело — духовное тело; «мощи» — тексты; Будда — Дхарма) оказалась очень важной для последующей истории буддизма, поскольку здесь, видимо, коренятся истоки чрезвычайно важного учения махаянского буддизма о Дхармовом Теле Будды (Дхармакая). Буддийское предание утверждает, что вскоре после нирваны Будды произошел так называемый первый буддийский «собор», когда собрались все ученики Будды и трое из них — Ананда, Махакашьяпа и Махамаудгальяяна на память воспроизвели все, чему учил Будда — нормы и правила монашеского общежития, «дисциплинарный устав» сангхи (Виная), проповеди и поучения Будды (Сутры) и его философское учение, «сверх-Дхарму» (Абхидхарма). Так возник буддийский Канон — Трипитака (на пали — Типитака), то есть «Три Корзины» Учения (в Древней Индии писали на пальмовых листьях, которые носили в корзинах). В действительности первый из известных нам вариантов Канона — палийская Типитака — складывался в течение нескольких столетий и был впервые записан на Ланке около 80 года до н. э., то есть более, чем через триста лет после нирваны Будды. Поэтому некритически отождествлять палийский Канон с учением раннего буддизма, и тем более с учением самого Будды, было бы легковерно и совершенно ненаучно. Второй буддийский собор провёл царь Каласока в Вайшали, и был он связан с конфликтом между традиционными школами буддизма и более либеральными интерпретациями, известными как Махасангхика. В соответствии с традиционными школами, Будда был лишь обычным человеком, достигшим просветления, и этот опыт могли повторить монахи, следуя монашеским правилам. Преодолевая страдания, монахи могли стать архатами. Сторонники Махасангхики считали такой взгляд эгоистичным. Они считали, что цель достижения архатства несущественна, а истинная цель — достижение полного состояния Будды. Подобное воззрение в дальнейшем переросло в Махаяну. Они были сторонниками более облегчённого монашеского устава, отчего их поддерживало большинство монахов и сторонников буддизма. Собор закончился осуждением махасангхиков, которые покинули собрание. В дальнейшем сторонники Махасангхики обитали в северо-западной Индии и Средней Азии. По мере роста численности буддистов и распространения буддизма возникали все новые расколы. Ко временам Ашоки (III век до н.э) насчитывалось уже 18 различных «школ учителей». В конце концов, между ними произошел территориальный раздел. Школа тхеравады перешла в Южную Индию и Шри-Ланку (Цейлон). Сарвастивада поначалу приобрела популярность в Матхуре на севере Индии, но потом распространилась к северо-западу вплоть до Гандхары. Махасангхики были вначале активны в Магадхе, а позднее закрепились на юге Индии, сохранив лишь некоторое влияние на севере. Интересно отметить, что буддизм также не избежал сознательного удревнения своей хронологии, свойственного другим религиям. Даже в наши дни некоторые индийские историки считают, что буддизм появился существенно раньше — примерно в XVII веке до н. э. Подобная трактовка объясняет упоминание буддистов в хрониках, датированных более ранним временем. Философия буддизма – это «срединный путь» между крайностями аскетического подвижничества (казавшегося ему бессмысленным) и удовлетворением чувственных желаний (в равной степени бесполезным). По существу, этот путь заключается в том, чтобы понять «четыре благородные истины» и жить в соответствии с ними. I. Благородная истина о страдании. Страдание присуще самой жизни, оно заключается в рождении, старости, болезнях и смерти, в соединении с неприятным, в разъединении с приятным; в недостижении желаемого, короче говоря, во всем, что связано с существованием. II. Благородная истина о причине страдания. Причиной страдания является страстное желание, которое приводит к новому рождению и сопровождается радостью и восторгом, ликованием от удовольствий, отыскиваемых здесь и там. Это жажда похоти, жажда существования и несуществования. III. Благородная истина о прекращении страдания. Прекращение страданий – это прекращение желаний через отказ от них, постепенное освобождение от их власти. IV. Благородная истина о пути, ведущем к прекращению страдания. Путь к прекращению страданий – это восьмеричный путь правильности, а именно правильный взгляд, правильная мысль, правильная речь, правильное действие, правильный образ жизни, правильные старания, правильный склад ума, правильная сосредоточенность. Продвижение по этому пути ведет к исчезновению желаний и освобождению от страданий. Учение Будды отличается от ведийской традиции, которая опирается на обряды жертвоприношений богам природы. Здесь точкой опоры является уже не зависимость от действий жрецов, а внутреннее освобождение с помощью правильного образа мыслей, правильного поведения и духовной дисциплины. Учение Будды противостоит и брахманизму упанишад. Авторы упанишад отказались от веры в материальные жертвоприношения. Тем не менее, они сохранили идею «Я» (Атмана) как неизменной, вечной сущности. Путь к освобождению из под власти неведения и перерождений они видели в слиянии всех конечных «Я» в универсальном «Я» (Атмане, который есть Брахман). Гаутама, напротив, был глубоко озабочен практической проблемой освобождения человека через нравственное и духовное очищение и выступал против идеи неизменной сущности «Я». В этом смысле он провозглашал «Не-Я» (Ан-Атман). То, что принято называть «Я», есть совокупность постоянно меняющихся физических и ментальных составляющих. Все находится в процессе, а следовательно, способно улучшать себя через правильные помыслы и правильные поступки. Всякое действие имеет последствия. Признавая этот «закон кармы», изменчивое «Я» может, прилагая правильное старание уйти от побуждений к дурным поступкам и от возмездия за другие поступки в виде страдания и непрерывного круговорота рождений и смертей. Для последователя, достигшего совершенства (арахата), результатом его стараний станет нирвана, состояние безмятежного прозрения, бесстрастия и мудрости, избавление от дальнейших рождений и печали существования. Буддизм всегда пользовался репутацией атеистической религии. Это не вполне верно, но отношение буддизма к богам вполне атеистическое – они так же ущербны, как и простые смертные, и их спасение возможно только в случае принятия учения Будды. Проблема соотношения религиозных верований буддизма и науки никогда не стояла с такой остротой как в христианстве и исламе. Современный Далай-Лама сказал однажды: «Если какое-то из положений буддизма разойдется с данными науки, то я, как глава всех буддистов, официально готов привести буддизм в соответствие с результатами научных исследований». Подобно «иудоцентрическим» теориям на Западе, индийские историки в свою очередь рассматривают «осевое время» «индоцентрично». К примеру, историк Б.Луния, упоминая о Гераклите, Заратуштре, Конфуции, приходит к выводу, что мы наблюдаем «время великого брожения умов во всем мире», во главе которого стоит именно Индия со своей блестящей философской культурой и высокой духовностью (Луния Б.Н. История индийской культуры с древних веков до наших дней. М.,1960, с 94). Аналогично с христианством буддизм распадается на множество течений, толков и школ, выражающих настолько различные мироощущения, что было бы практически невозможно найти некий общий догмат, объединяющий всех без исключения буддистов прошлого и настоящего. Буддисты ставят в заслугу своему учению великодушие, всевмещение, учет национальных особенностей и традиций местного населения, отсутствие догматов о расширении влияния буддизма путем военных действий — это и многое другое обеспечило данному учению, с одной стороны, широкое повсеместное распространение в разные страны и среди различных социальных слоев населения, с другой — позволило практически бесконфликтно сосуществовать с уже имеющимися религиями: индуизмом в Индии, конфуцианством и даосизмом в Китае, синтоизмом в Японии. Начав с отрицания внешней религиозности, буддизм в ходе своего развития пришел к ее признанию. При этом произошло отождествление высшей реальности буддизма – нирваны – с Буддой, который из олицетворения нравственного идеала превратился в его личное воплощение, став, таким образом, высшим объектом религиозных эмоций. Одновременно с космическим аспектом нирваны возникла космическая концепция Будды, сформулированная в доктрине трикаи. Буддийский пантеон начал разрастаться за счет введения в него всякого рода мифологических существ, так или иначе ассимилирующихся с буддизмом. Культ, охватывающий все стороны жизни буддиста, начиная от семейно-бытовой и заканчивая праздниками, особенно усложнился в некоторых течениях махаяны, в частности в ламаизме. Очень рано в буддизме появилась сангха – монашеская община, из которой с течением времени выросла своеобразная религиозная организация.

Далее, в конце V века до н.э. возникают монотеистический иудаизм и джайнизм в Индии. Трудно себе представить немонотеистический иудаизм, но для периода XIII-VI веков до н.э. это именно так. Собственно и иудаизма, как особой религии евреев, тогда не существовало, а их верования были достаточно прочно интегрированы в общие верования западных семитов. К тому же реальная история древних евреев не вполне совпадает с библейской версией. Во-первых, никакого пребывания евреев в Египте в ранге этнической группы ни археологически, ни палеографически не фиксируется. Археологически Египет до сих пор неплохо изучен, и хотя нельзя полностью исключать возможность каких либо новых открытий, которые могут подтвердить библейскую легенду, однако на данный момент таковых археологических находок не существует. Равно как не существует никаких упоминаний о библейской истории «исхода» в египетских хрониках (Костровцев М.А. Религия Древнего Египта. М.,1976, с 269). Иосиф Флавий в своем полемическом трактате «О древности еврейского народа» (14:73-90) приводит то, что ему кажется доказательством пребывания евреев в Египте:

«Так вот тот самый Манефон во второй книге истории Египта пишет о нас следующее (я передаю его собственные слова, как бы предоставляя ему самому выступать свидетелем): (75) «Был у нас царь по имени Тимаос. В его царствие бог, неведомо мне почему, прогневался, и нежданно из восточных стран люди происхождения бесславного, дерзкие, напали на страну и без сражений легко овладели ею. И властителей ее покорив, они безжалостно предали города огню и святилища богов разрушили. А с жителями поступали бесчеловечно жестоко — одних убивали, а детей и жен других уводили в рабство. Наконец, и царем они сделали одного из своих, имя его Силатис. Он обосновался в Мемфисе, верхнюю и нижнюю земли обложил данью и разместил вооруженные отряды в наиболее подходящих местах. В особенности он позаботился о безопасности восточных земель, предвидя возможность вторжения ассирийцев в его царство. Найдя в Сетроитском номе на востоке от реки Бубастит весьма удобно расположенный город, который по древнему религиозному сказанию назывался Аварис, он отстроил его, укрепил неприступной стеной и разместил в нем многочисленный отряд, состоявший из двухсот сорока тысяч воинов. Он отправлялся туда летом, чтобы доставлять продовольствие и денежное содержание и приучать войско к постоянной бдительности ввиду опасности нападения соседей. Он умер, царствовав девятнадцать лет. За ним другой, по имени Бнон, правил сорок четыре года, за ним еще один — Апахнас — тридцать шесть лет и семь месяцев. Затем Апофис — шестьдесят один год, Ианиас — пятьдесят лет и один месяц, и еще Ассис сорок девять лет и два месяца. Эти шестеро были у них первыми царями, они постоянно воевали и хотели полностью искоренить население Египта. Все их племя называлось Гиксос, то есть "цари-пастухи", потому что "ГИК" на священном языке означает "царь", а "СОС" — "пастух" и "пастухи" в просторечном языке. Если же составить их вместе, получается "ГИКСОС". Некоторые говорят, что они по происхождению арабы». (83) В другом же списке слово "ГИК" обозначает не "цари", а "пленники", и получается совсем наоборот — "пленные пастухи", поскольку слово "ГИК" на египетском языке, так же как и "ГАК" с густым придыханием, имеет значение "пленники". И это представляется мне более вероятным и имеет больше отношения к древнейшей истории. (84) «Эти вышеназванные цари из так называемых пастухов, — говорит Манефон, — а также их преемники властвовали над Египтом пятьсот одиннадцать лет. Затем, — говорит он, — против пастухов восстал царь Фив и цари других египетских земель, и вели с ними жестокую многолетнюю войну. В правление царя по имени Мисфрагмутос пастухи стали терпеть неудачи и повсюду из Египта были изгнаны, но закрепились в одном месте, имевшем десять тысяч арур в окружном измерении. Оно называется Аварис. Пастухи, — говорит Манефон, — со всех сторон обнесли его высокой мощной стеной, чтобы надежно укрыть свое имение и награбленную добычу. Сын Мисфрагмутоса Туммос во главе войска из четырехсот восьмидесяти тысяч человек осадил город и попытался взять его штурмом. Но затем, отчаявшись в успехе, он отказался от осады и заключил с ними договор, по которому все они должны были оставить Египет и в полной безопасности для себя удалиться, куда пожелают. И те, по условию договора, со своими семьями и имуществом числом не менее двухсот сорока тысяч направились через пустыню в Сирию. Но, испытывая страх перед могуществом ассирийцев (а они тогда господствовали над Азией), в месте, называемом теперь Иудея, они основали город, способный вместить великое множество жителей, и назвали его Иерусалим».

Как нетрудно заметить, здесь речь идет о гиксосах, а не о древних евреях. Отождествление гиксосского нашествия и вселения Иосифа и его братьев в Египет противоречит не только данным исторической науки, но и самой библейской версии, с которой Иосиф Флавий обходится слишком вольно. Он просто-напросто приписывает древним евреям славу исчезнувших народов – прием, довольно распространенный в античной и средневековой историографии. К примеру, Иордан в своей «Гетике» наивно-откровенно приписал готам, в реальности появившимся в Северном Причерноморье не ранее начала III века н.э., все подвиги и свершения гетов, амазонок и других племен региона на протяжении полутора тысяч лет до н.э., а заодно и походы скифов на Ближний Восток, так что, при желании и патриотическом рвении, вполне можно тех же гиксосов счесть готским авангардом в Египте под командованием готского короля Танаузиса (Иодан. Гетика. 47-48). Подлинный текст Манефона до нас не дошел, но даже если Иосиф Флавий цитирует его адекватно, мнение о том, что изгнанные из Египта гиксосы основали Иерусалим из опасения могущества ассирийцев, является откровенным анахронизмом. Во-первых, Иерусалим впервые упомянут в египетских «текстах проклятий», относящихся к XIX веку до н.э. – т.е. на 200 лет раньше гиксосского нашествия. А во-вторых, около 1580 года до н.э., которым (согласно длинной хронологии Египта) датируется окончание гиксосского владычества, ассирийцы были властителями нескольких мелких городов на Среднем Тигре, и предположить, что они были в тот момент грозой Ближнего Востока совершенно невозможно. Современное научное видение гиксосов исходит из очень смешанного состава их отрядов, собранных со всего Ближнего Востока – помимо преобладавших семитических племен были, несомненно, хурриты и даже индоевропейские (арийские) группы. Во всяком случае, когда Египет в начале правления XVIII династии установил господство над Ханааном и Сирией, в Сирии правило множество царьков, носивших хурритские или арийские имена (История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. М.,1988, с 247). А Палестина, действительно, была первоначальной базой, откуда гиксосы начали свое завоевание Египта. Но все это явно противоречит ветхозаветной легенде, которая отнюдь не называет Иосифа и его братьев завоевателями Египта. Столь же противоречащей выглядит легенда об «исходе» реальной истории разгрома гиксосов и изгнания их из Египта. И хотя ряд библеистов пытаются трактовать весь египетский сюжет Пятикнижия отражением гиксосской эпопеи, прямое участие библейских персонажей в этих событиях не обнаруживается. И уж совсем не в ладах с научной хронологией датировки исхода и описание его условий. Если предположить, что древние евреи действительно попали в Египет в рядах гиксосских завоевателей около 1688 года, и после свержения и изгнания гиксосских правителей эта группа осталась в «рабском» состоянии в Дельте, то тогда сам «исход» можно датировать периодом на 430 лет отстоящем от гиксосского нашествия – т.е. 1258 годом до н.э. Однако, Иисус Навин жил на сто лет ранее этой даты, а два еврейских племени Якуб-эль и Иосеф-эль проживали в Ханаане, согласно анналам Тутмоса III, в первой половине XV века до н.э. Так что, к какому бы событию мы не прицепили одну из дат «египетского рабства», другая неизбежно оказывается в противоречии с реальной сеткой датировок. Были также гипотезы геофизические, пытающиеся привязать т.н. «казни египетские» к реальному взрыву вулкана Санторин в Эгейском море, который датируется XV веком до н.э. (Контратов А.М. Атлантиды моря Тетис. Л.,1986, с 79). Подобно цифрам и датам платоновской «Атлантиды», датировки Пятикнижия носят условный характер. Поэтому ни о каком 430-летнем пребывании евреев на территории Египта речи быть не может.

То, что мотив «исхода из Египта» прочно запечатлелся в еврейском фольклоре и национальных традициях, не должно нас смущать. Аналогично все легенды и сказания дравидов в один голос говорят о пришествии их на юг Индии с затонувшего материка в Индийском океане (легендарной Лемурии), хотя все говорит о том, что на юг Индии дравиды пришли с севера, где их предкам принадлежала Хараппская цивилизация, и где до сих пор сохранились островки дравидского населения (брагуи). Отдельные евреи могли попадать в Египет в качестве военнопленных, но они, скорее всего, вымерли на работах или ассимилировались. Ни о каких событиях, сходных с событиями исхода, датируемого современной фундаменталистической библеистикой 1320 годом до н.э., в египетских источниках того времени информации нет. Последовательный фундаментализм с привкусом мании преследования позволяет предположить, что таковая информация умышленно уничтожена египтянами с какой-то конспирологической целью. Но даже если предположить, что египтяне умышленно засекретили всю подобную информацию, она неизбежно дошла бы до нас из хеттских архивов, которые попали в наше распоряжение в относительно полном виде, тем более, что хеттов египетское национальное достоинство совершенно не волновало. А вот передвижение большой этнической группы из пределов Египта, которая в силу своей враждебности египтянам автоматически становится союзной хеттам, очень заинтересовало бы хеттских царей и дипломатов и отразилось бы в их анналах. Однако этого не находим. Внутренняя хронология ветхого завета вообще относит пребывание евреев в Египте к XX-XV вв до н.э., что даже самими ортодоксами признано несостоятельным. Из одной популярной библеистической книги в другую кочует египетское изображение:

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

Утверждается, что это и есть евреи, во главе с Иаковом переселяющиеся в Египет. Если учесть, что более-менее официальной в наши дни богословской датой исхода евреев из Египта считается 1320 год до н.э., а «египетское рабство» длилось 430 лет, речь идет о XVIII веке до н.э. Вынужден в очередной раз огорчить доверчивого читателя. На иллюстрации – стенная роспись из гробницы в Кхнуме (Верхний Египет), датированная 1890 годом до н.э. Из египетской надписи сверху следует, что изображен Абша, «правитель иностранной земли» (bhyk kbwstb) во главе группы из 37 человек, несущих в Египет коробки с сурьмой, которую использовали как глазную косметику. Так что мы имеем дело с обычными данниками (Грей Дж. Ханаанцы. М., 2003,с 220). В целом вся история исхода носит сказочный характер, причем его автор даже не пытался каким-либо образом придать этому нагромождению басен, волшебства и анекдотов хоть какие-то признаки правдоподобия, прибегая в затруднительных случаях к методу «dues ex machine», особенно, когда необходимо обосновать совершенно нелогичные и невероятные поступки людей «божественным внушением». Например, без коллективного «божественного внушения» никак невозможно объяснить один из сюжетов Книги Исхода, в котором египетские женщины совершенно добровольно отдают еврейкам на время золотую и серебряную посуду – и это уже происходит после всех «казней египетских».

Аналогичны другие вопиющие анахронизмы начальных книг ветхого завета. Филистимляне появляются в Палестине в качестве более-менее постоянного населения только в конце XIII – начале XII вв. до н.э., и всякое более ранее их там размещение – анахронизм. Хеттов до XV века до н.э. в Палестине также нет. Зато проживало довольно много хурритов (родственных урартам и, возможно, современным грузинам), а также индоариев. Упоминания о евреях в египетских источниках есть, но они описывают их как жителей Палестины и окрестностей: согласно анналам Тутмоса III (1503-1469), племена Якуб-эль и Иосеф-эль живут в районе Сихема, Исус Навин – исторический персонаж середины XIV века до н.э., он оперировал где-то на современной сирийско-иорданской границе, наконец, 4 годом правления фараона Мернепта датировано первое упоминание о собственно Израиле как об этнической единице (1247 год до н.э.), правда, без точного указания на его локализацию. Если же попытаться наложить фундаменталистическую датировку на реальную ситуацию в соответствующую эпоху, получаем, что Сирия и Ханаан в 1320 году до н.э., равно как и 40 лет спустя, были жестко поделены на сферы влияния Египта и Хеттской империи, поэтому любые попытки внедриться между этими молотом и наковальней были заведомо обречены, и абсолютно точно попали бы в исторические источники обеих империй. Чего не наблюдается. Представим себе геополитическую ситуацию на Ближнем Востоке в 1320 году до н.э. В Египте правит фараон Сети I (1337-1317) – я намеренно пользуюсь т.н. «длинной хронологией» Египта, поскольку она все-таки находит подтверждение в археологических датировках приамовой Трои (Троянская война произошла не в 1190-1180, а в 1240-1230 годах до н.э.), но если пользоваться «короткой» или «средней» хронологиями, это в данном вопросе ровным счетом ничего не изменит. В Хеттском царстве – табарна Мурсили II (1325-1315). В Ассирии – царь Эльнинерари (1329-1320). В Вавилонии – царь Касситской династии Куригальзу II (1333-1312). В Эламе – «царь Аншана и Суз» Пахир-ишшан I (1330-1310). В Митанни – царь Шативаза. В Ямхаде – царь Талмишаррума. В Каркемыше – царь Шахурунуя. В Амурру – хуррито-аморейская династия во главе с царем Дуппи-Тешубом. В Угарите – царь Никмэпа – долгожитель (1336-1265). В Тире – царь Авимелех (конец XIV века до н.э. - точнее не датирован). В Катне – царь Аккици. В Нухашше – царь Тетте (оба, скорее всего, хурриты, как и цари других мелких сирийских царств – Каркемыша и Ямхада). В Дамаске-Убу – царь Пирьяваса (индоарий), являющийся египетским вассалом. Четыре наиболее значительных ханаанских царства, подчиненных Египту – Гезер, Иерихон, Иерусалим и Хеврон. Египет контролировал царство Эдом со столицей в Дингаве, а также финикийские города: Тир, Сидон и Берит. В Заиорданье располагались также зависимые от Египта Царство Васан и племенной союз Сынов Шета, аморейские по этническому происхождению. Митанни, Каркемиш, Катна, Нухашше, Угарит и Амурру – вассалы хеттов, но именно в 1320 году царь Амурру отложился и перешел на сторону египтян, чтобы через 3 года перебежать обратно. Тир и Дамаск под контролем Египта. Египет в 1330 году отодвинул границу своего влияния со сферой влияния хеттов до реки Литания в современном Южном Ливане, а в 1320-х годах присоединил значительную часть современной Сирии и Ливана, но Мурсили стабилизировал положение, и уже к 1320 вернул часть утраченного. Т.о. граница между Египтом и Хеттской державой проходила примерно по 34 параллели от современного ливанского города Триполи до Евфрата. Естественно, вся современная Палестина и Синай, а также западная часть современной Иордании – в составе Египта. Очевиден очень жесткий фронт хеттско-египетской борьбы, который все время смещался то на юг, то на север – от Газы до Халеба. Иисус Навин – историческое лицо, упоминаемое в амарнских документах, базировался где-то на самом юге современной Сирии – в районе ас-Сувейды и действовал в 1330-х годах, когда он вторгся в Ханаан, но был отбит египетскими войсками (вообще Сети очень внимательно следил за всеми событиями в Ханаане и Сирии). Таким образом, ни одно крупное восстание или движение этой эпохи не могло не быть зафиксировано в амарнских документах, а они ничего о событиях исхода не сообщают.

Карта региона около 1320 года до н.э.:

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

Далее следует эра Рамсеса II (1317-1251 годы до н.э. – опять согласно длинной хронологии), в правление которого также ничего подобного случиться не могло, а его наследник – Мернепта (правлению которого многие современные библеисты приписывают события исхода; правда, он не утонул, а благополучно найден в мумифицированном виде археологами) уже на четвертом году своего правления разгромил израильтян – в 1247 году до н.э. Вне зависимости от того, где он их громил – в Ханаане или Заиорданье, получается, что евреи никогда не были в дельте Египта и никогда не «исходили» оттуда. Никак это сказочно-мифическое событие не привязать к реальной сетке дат. Если учесть, что весь сюжет с рождением Моисея и его плаванья в корзине по Нилу откровенно списан автором из официальной биографии Саргона Древнего (2316-2261 годы до н.э.) – можно спорить на предмет, читал ли Эзра Геродота, но не знать вавилонскую историческую литературу он не мог – основатель якобы монотеистического культа Яхве становится личностью легендарной. Автор, живший в XIV веке до н.э. вполне мог знать обо всем вышеперечисленном, но мы имеем дело с автором V века до н.э., главный недостаток которого – отсутствие доступа к египетским и хеттским источникам, которые ныне известны нам. Многие сочинения, входившие когда-то в ветхий завет, до нас не дошли. В книгах ветхого завета упоминаются пятнадцать сочинений, которые в настоящее время утеряны: Книга войн Яхве, Книга доблести, Хроника царей израильских, Хроника царей иудейских, Книга деяний Соломона, Хроника царя Давида, Пророчества Авия Шилолита, Видения ясновидца Юддо и другие (Шахнович М.И. Библия в современной борьбе идей. Л.,1988, с 28). Все эти книги составляли корпус «ветшайшего» завета. В них содержались религиозные верования древних евреев XII-VI веков до н.э. Не сохранились они потому, что отражали не монотеистические, а политеистические верования. И естественно, подобные источники были отвергнуты, когда иудаизм из политеистической религии превратился в генотеистически-монотеистическую. Большинство экземпляров этих книг погибло во время двух погромов – ассирийского и вавилонского, а затем от них отказались – когда по образу и подобию зороастризма иудаизм был переработан в монотеистическую религию – в конце V века до н.э. Отдельные отрывки из утерянных книг сохранились в ветхом завете, но восстановить их содержание по современным нарративным источникам невозможно. К тому же, изучая древние, домонотеистические верования евреев, следует отдавать себе отчет, что «книжность» верований – это уже религиозная или даже гностическая стадия их развития, а традиционные, «языческие» верования, в принципе, не нуждаются в письменных источниках. В рамках этих верований человек общается с богами не посредством письменного слова, а гораздо более непосредственно. Поэтому образ библейского патриарха-букиниста недостоверен. Книжность верований становится индикатором необратимого отрыва религиозных верований от реального мира, ухода в религиозное «подполье», подмены реального мира миром книги и, в конечном счете, гностической ненавистью к этому реальному миру. Что верования древних евреев до V-IV вв. до н.э. были политеистическими и мало чем отличались от общих западносемитских верований, очевидно хотя бы потому, что в корпусе ветхого завета, сочиненного Эзрой в V веке до н.э. слишком много уделяется внимания «изменам» израильтян «завету» с Яхве с другими богами, и создается картина почти всеобщего «идолопоклонства». Поскольку трудно предположить, что древние евреи все поголовно были маньяками, которые с какой-то особой тщательностью и азартом нарушают «завет», заключенный с конкретным богом и предусматривающий как раз решительный отказ от подобного поклонения, остается предположить, что поклонение другим богам было нормой жизни и не воспринималось как нечто ненормальное, а конфликты жрецов разных культов были не более чем обычным «соперничеством хозяйствующих субъектов» (именно хозяйствующих, поскольку значительная часть конфликтов жречества с царями была обусловлена разделом военной добычи и прочих доходов). «Завет» именно в редакции с категорическим запретом поклонения другим богам был сочинен гораздо позже – в V веке до н.э. В этой поздней редакции большая часть богов древнего времени низведена до уровня ангелов (примечательно, что еще в Книге Иова ангелы названы «сынами божьими» (Книга Иова 1:6)) и прочих второстепенных героев, а некоторые вообще отвергнуты – причем, именно те, чьи культы были в то время наиболее сильными у окрестных народов, враждебных евреям: Ваал, Астарта, Молох и другие.

Здесь моя ошибка: хуррито-урарты неродственны современной картавельской языковой семье.

продолжение следует

 

Кому это нужно? Лукавствующий циркуль пытается очертить Гармонию, путем "заумной логики" и научных терминов от ничтожного существа, возомнившим себя богом.

Так и лягушка, всю жизнь прожившая в глубоком колодце, пытается представить и поговорить о Безбрежном Океане.

Другими путями начинается познание Истины, и по другим технологиям и в другой последовательности.. Оттого, и этому тысячному "автору" не дождаться бисера пред ним разметанного.

Не придут "оппоненты" в его болото, и не будут в его хоре со всеми вместе квакать..

 

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

что еще скажешь таким антисциентистам?..

 

Западносемитская мифология сложилась во II тысячелетии до н.э. в регионе от Северной Сирии до Синайского полуострова в результате смешения, по меньшей мере, четырех групп семитских племен: угаритских – наиболее древних в регионе (к которым относится в т.ч. древняя Эбла III тысячелетия до н.э.), ханаанских, пришедших в регион в самом конце III тысячелетия до н.э. (в их число входят финикийцы и народы древнего доеврейского Ханаана), аморейских (в т.ч. евреев, моавитян, аммонитян) и арамейских, позже других пришедших в регион с востока – северо-востока. Филистимляне не были семитами, а являются одним из отрядов «народов моря» и в этническом отношении имеют смешанное происхождение от множества народов Средиземноморья. У западносемитских народов не сложилась единая для всех этих этнических групп система мифологических представлений, не смотря на языковую близость, общность важнейших элементов культуры и постоянные контакты. В отдельных обществах складывались свои мифологические циклы, типологически тождественные, а иногда сюжетно близкие; наряду с существованием общих культов имелись и местные, локальные божества; на первый план могли выдвигаться разные боги, в их облике преобладали те или иные черты, появлялись новые. Наличие уже на раннем этапе общих мифов и богов (в т.ч. верховных) не привело к формированию единого пантеона; наоборот, в поздней западносемитской мифологии местные боги играли первенствующую роль и становились верховными божествами, воспринимая атрибуты более ранних верховных богов. Имена богов часто были табуированы (!) Например, Ваал в реальности не имя бога, а его эпитет – «хозяин, владыка», Мильком – «царь, хозяин», Адон – «господь», Шем – «имя», Илу – «сильный, могучий». Один апеллятив мог применяться к нескольким богам, составляющим один мифологический класс. Имена богов часто обозначали соответствующий предмет или явление: Рашап – «пламя», Йамму – «море», Йарих – «луна». В сочетаниях с именами часто встречаются термины родства (аб – «отец», ах – «брат», амму – «дядя»), что указывает на представление о богах, как о сородичах, очевидно первопредках. Некоторые боги мыслились как основатели и владыки определенных городов, о чем свидетельствуют топонимы: Иерихон – «город Йариха», Сидон – «Цида», Иерусалим – «построенный Шалиммом». Большое место в западносемитской мифологии занимали календарные мифы, важную роль играл культ богов плодородия. На раннем этапе верховным богом повсеместно почитался Ил (Эл). Супруга Илу – Асират (Ашера) – праматерь и владычица богов. В угаритском списке богов Илу предшествует Илу-Отец (Баалшамем – владыка неба). Умирающему и воскресающему угаритскому богу бури и плодородия Балу посвящен важнейший мифологический цикл, в котором описывается борьба за власть разных поколений богов (ср. хеттские и греческие мифологические сюжеты). В борьбе с богом смерти и подземного мира Муту Балу гибнет, но Анат убивает Муту, и Балу воскресает. Балу побеждает также бога водной стихии Йамму и бога плодородия Астара (олицетворение планеты Венера). В Угарите регулярно устраивалось храмовое действо, инсценирующее миф о рождении Илу от священного брака богов вечерней и утренней зари Шахару и Шалимму, в результате которого пробуждаются силы природы. В храме финикийского Берита хранились записи мифов, посвященных богу-прокровителю этого города Йево (Яхве). Вероятно этот же бог был покровителем Эдома на южном Синае. У него были две супруги – Хохма (богиня мудрости) и Анат (богиня охоты и битвы). Он борется с богом моря Йамму и Левиафаном. Кстати, эти сюжеты встречаются в египетских источниках, описывающих ханаанейскую мифологию, но ни о каком монотеизме в тех краях в XIII-VI вв. до н.э. эти источники не сообщают (что странно, и резко контрастирует с античными источниками периода эллинизма, которые более-менее правдоподобно дают сведения о еврейских монотеистических верованиях, современных им). Финикиец Санхонйатон, живший где-то во второй половине II тысячелетия до н.э. в Берите или Тире, попытался систематизировать все эти верования в своем труде, дошедшем до грекоязычного писателя конца I – начала II вв. н.э. Филона Библского. Последний пишет о том, что Санхонйатон пользовался т.н. «письменами аммунеев» (возможно, несохранившимися священными книгами храмов Берита, составленными Гиеромбалом – жрецом в храме Йево). В Карфагене особо почитался Баал-Хаммон и его супруга Тиннит. Там же существовали культы и других западносемитских богов (прежде всего Астарты). Таким образом, еврейские верования XIII-VI веков до н.э. представляют собой политеистическую систему верований, а культ громовержца Яхве – лишь «старший среди равных». Богиня огненной любви крылатая Лилит пытается соблазнить Яхве, но безуспешно. Астарта, Ваал, Таммуз и прочие западносемитские боги пользовались почитанием евреев (в т.ч. в иерусалиском храме). Отдельные еврейские «колена» имели своих тотемных животных (Иуда – львенок, Иссахар – осел, Дан – змея, Неффалим – олень, Вениамин – волк). Также почти во всех еврейских домах археологи находят идольчиков-керубов (духов-хранителей) – сам по себе сюжет с фигурками богов, похищенных Рахилью из отцовского дома (Книга Бытия, 31:19), показывает сильное хурритское влияние. Некоторые библейские персонажи также являлись первоначально божествами. Например, Самсон – это бог солнца, сын Ваала, Шуламита – финикийская богиня и супруга бога плодородия Шалема. История Дины, похищенной царем Сихема, который в отместку осаждают ее братья Симеон и Левий, заимствована из угаритского эпоса – «Поэмы о Карату» (Немировский А.И. Мифы и легенды Древнего Востока. М.1994, с. 98), в котором бог Илу приказывает царевичу Карату осадить город Удум (Эдом) Великий, где его будущая супруга, красавица-хурритянка, удерживается влюблённым в неё царём города (Мифы народов мира. М.,1991. Т 1, с 456-459).

Реальная история еврейских племен связана с амореями, которые называли себя также сутиями – потомками Сути (Сифа). Сутии выделились из родственной семитской племенной среды на южных рубежах Месопотамии в начале III тысячелетия до н. э., когда от них отселились на запад предки ханаанеев. В эту эпоху они известны как южные соседи шумеров. Около начала XXII в. до н.э. сутии широко расселяются вдоль Евфрата на северо-запад, занимая нагорье Джебель-Бишри (ставшее теперь их центром) и сопредельные области Сирии, где ассимилируют местный западно-семитский народ эблаитов, ослабленный аккадскими походами предыдущего столетия; после этого на сутиев переходит месопотамское название «амореи» (букв. «западные люди»), как ранее называли именно эблаитов. В ходе этого расселения выделилось три племенных союза сутиев: собственно сутии (они же диданы) на северо-западе, ханеи в центре и бини-ямина на юге и юго-востоке (некоторые исследователи полагают, что от последних происходит израильское колено Вениамина). Во второй половине XXI в до н.э. пастушеские племена амореев, гонимые засухой из вытоптанной овцами Сирийской степи, стали переходить Евфрат, угрожая оседлым поселениям Месопотамии. Цари III династии Ура построили стену вдоль края «гипсовой» пустыни от Евфрата до Тигра, которая была предназначена защитить Нижнюю Месопотамию с севера. Но аморейские пастухи, не пытаясь прорваться на юг через эту пустыню и построенную царскими работниками стену, перешли Верхнюю Месопотамию поперек, с запада на восток, переправились через Тигр, затем через Диялу и начали вторгаться на поля Нижней Месопотамии с востока на запад. Не следует думать, что племена амореев в Месопотамии образовывали какое-то единство. Напротив, они разделились на множество совершенно независимых друг от друга и нередко враждовавших племён. На реке Хабур обитала одна часть племени идамарац, на Среднем Евфрате пасли своих овец среди прочих — бини-сим’ала, ханейцы (‘анейцы) и бини-ямина, причём их ответвления под особыми названиями держались также и гораздо южнее; так между Евфратом и Тигром в Южном Двуречье кочевали племена амнанум, яхрурум, рабабум, а может быть и ряд других и в то же время они составляли часть бини-ямина и ханейцев. Часть племени амнанум пасла скот даже далеко на юге страны, возможно, в степи Ан-эдена, между Уруком и Уммой, а севернее их в Центральном Двуречье, восточнее и западнее Ниппура держалось племя нумхум. Пастбища же вдоль Тигра и за Тигром были заняты ниже долины реки Диялы племенами мутиябаль и ямутбала, а выше Диялы, до гряды Джебель-Хамрин — второй частью племени идамарац. Около 2000 года до н.э. на развалинах державы III династии Ура были созданы следующие государства: аккадское царство Иссин, которое возникло ещё до крушения государства Ура и на первых порах было бесспорным гегемоном в Двуречье, и аккадское царство Эшнунна (хотя в этом городе временно также правили и амореи). Это царство также образовалось ещё до падения Ура. Чуть позже возникли аморейские царства в Ларсе и Дере. В начале XIX в. до н. э. вожди аморейских племён, следуя правителям Ларсы, стали захватывать один за другим города, как в Сирии и Верхней Месопотамии, так и в Южном Двуречье. Можно отметить города-государства Мари и Рапикум, сыгравшие довольно значительную роль в истории. В Нижней Месопотамии между 1900 и 1850 годами до н.э. образовались самостоятельные царства с аморейскими династиями: по Евфрату к северу от Иссина и Ниппура возникло царство Сиппар и Киш, к югу от Иссина и Ниппура основано царство Кисура-Шуруппак, ещё южнее, позже прочих возникло царство Урук, на канале Аоахту — Вавилон, на канале Ме-Энлила — Казаллу-Марад, по Тигру возникло царство Малгиум, здесь же находился неизвестный независимый город — богом-покровителем которого был, как и в Уре — Нанна. Может быть это был Акшак, а также по реке Дияле — царство Тутуб. Наряду с этим продолжали существовать царства Иссин, Ларса и Эшнунна. Но если в Верхней Месопотамии множество приобретших независимость царств носило, в общем, скорее характер именно городов-государств или номовых государств, то в Нижней Месопотамии, где каждый захвативший власть принимал возможно более пышные титулы, претендуя на роль приёмника династий Иссина и Ура, происходил беспорядочный делёж страны и всеобщая борьба за власть над нею. Понятно, что в Нижней Месопотамии большинство аморейских царств оказались непрочными, так царства в Кисуре (созданное вождем аморейского племени рабабум) и в Тутубе были совсем эфемерными, а царства в Сиппаре, Кише и, видимо, в Малгиуме переходили из рук в руки и были независимы лишь в течение коротких периодов времени. Укрепиться удалось лишь только царям Вавилона и отчасти Казаллу (причем действительно сильным стал лишь Вавилон). Таким образом, во 2-й половине XXI в. до н. э. происходит великое переселение сутиев-амореев, ставшее важнейшим рубежом в истории древнего Ближнего Востока: они заселяют всю Месопотамию (где им удалось сломить шумеро-аккадскую державу III династии Ура) и Сирию, Заиорданье (где библейские тексты полторы тысячи лет спустя упоминает их под именем «Сынов Шета»), вторгаются в Финикию и Ханаан, предавая огню и мечу богатые города на своем пути. При этом в Сирии, Заиорданье и части Ханаана расселились диданы (в том числе их ведущее племя рапаиты, в библии имеющее славу великих мудрецов и героев древности), а в Месопотамии жили представители всех трех сутийских союзов. В ходе столь широкого расселения эти союзы распались на отдельные независимые племена, сохранившие лишь общую память о своем происхождении. Во второй половине XX – первой половине XIX вв. до н. э. аморейские вожди захватывают власть в Месопотамии и основывают там множество царств (самое раннее – Ларса в 1932 году до н. э., самые знаменитые: Вавилон в 1895 году до н. э. и Мари около 1850 года до н. э.; эти три царства контролировали долину Евфрата), впоследствии объединенные аморейской же династией Хаммурапи. В XIX в. до н. э. сложились и два других крупных аморейских царства: Ямхад в Сирии со столицей в Алеппо и часто, но неверно именуемая Староассирийской, держава удачливого завоевателя Шамши-Адада I (1810—1780) в Верхней Месопотамии. Создание империи Хаммурапи и экспансия хурритов в XVIII-XVII вв. до н. э. стали поворотным этапом в судьбе амореев. Отныне зонами их сплошного обитания остаются только Нижняя Месопотамия, Сирийская степь и Заиорданье (царство Васан и союз «Сынов Шета»), в то время как в северной, уже заселенной преимущественно хурритами, части этого ареала, остаются только отдельные аморейские племена. Тем не менее, за территориями современных Ливана и Сирии к западу от Евфрата закрепилось название «Амурру» (то есть страна амореев). Около 1400 года до н.э. вавилонский царь Кадашман-Харбе I изгоняет амореев из Месопотамии и частично Сирийской степи; от этих изгнанников, устремившихся к окраинам Ханаана, и происходят непосредственно древнееврейские племена. (История Древнего мира. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. Часть 1. М., 1983)

В библейском тексте все эти события сохранились лишь в качестве истории о переселении Авраама из Месопотамии. В этой связи возникает вопрос: а можно ли считать «священные тексты» различных религий историческими источниками в строго научном смысле слова? Для теологов это вполне допустимо, и они полагают, что если в какой-либо «священной истории» упоминается реальный исторический деятель: Понтий Пилат или безымянный фараон (коранические сказания с теологической убедительностью утверждают, что Фираун – это имя), значит, вся остальная информация, содержащаяся в этом источнике, априори достоверна. Как это может выглядеть «со стороны», видно на следующем примере. В среде русской секты скопцов бытовало твердое убеждение в том, что император Александр I был тайным скопцом. Рассказывали легенду: раз будят Александра I сенаторы. Говорят ему хмуро: «Мы слышали, что вы, ваше величество, — скопец. Это никуда не годится, чтобы русский царь был скопец. Поедемте в Сенат, там снимете штаны, чтобы правду узнать». Делать нечего, поехал царь в Сенат и там снял штаны, и все увидели: да, действительно скопец. Сенаторы разозлились и хотели его там же удавить. Но в этот момент к Сенату подъезжает Константин, человек невероятной физической силы, тоже скопец (по легенде). Говорит гвардейцу: отвори ворота. Тот: не велено пускать. Константин вырывает у него шашку и одним движением ему голову с плеч. Вбегает и рубит всех, кто под руку подвернулся, в том числе и злодеев-сенаторов. А спасенному Александру говорит: эх ты, курицы испугался! (Волков Н.Н. Секта скопцов. Л.,1930) Данное сказание удовлетворяет всем требованиям богословия, чтобы быть признанным в качестве исторического источника: здесь упоминаются два русских императора, а также государственный орган – Сенат. И далее уже срабатывает не качество исторических знаниий, а внутреннее убеждение читателя – желает ли он признавать данный источник достоверным или нет. А также возможность убедить в этом окружающих. Деление же библейской литературы на каноническую и апокрифическую совершенно условно, поскольку даже самый сильный аргумент защитников каноничности, заключающийся в том, что хотя в апокрифической литературе упоминаются персонажи канона, она полна противоречий с каноническими книгами, не может быть признан состоятельным, поскольку ровно такие же неразрешимые противоречия обнаруживаются внутри канона, однако экзегетика издавна умела примирять, либо обходить их, и в случае принятия всех апокрифических произведений в канон, она отлично справилась бы и с этой задачей. К примеру, Пастырь Ерма, созданный римским христианином во II веке, признавался Иринеем Лионским, Климентом Александрийским и Оригеном вполне каноническим произведением, и лишь в IVвеке Евсевий Кесарийский и Иероним Стридонский отнесли его к числу апокрифов (Книга об Антихристе. М.,2007, с 142).

Все вышеизложенное наглядно демонстрирует, что автор Пятикнижия не мог быть современником описываемых событий. Тора, как и другие основные книги ветхого завета, были созданы Эзрой в третьей четверти V века до н.э. И хотя в основе ветхого завета лежат древнееврейские мифы и подлинные исторические хроники (составляющие наиболее древние «слои» текстов), несамостоятельность, зависимость конечных текстов от других источников бросается в глаза. Миф о сотворении мира (точнее один из этих мифов, поскольку в первых главах Книги Бытия содержатся два подобных мифа, и они склеены самым неуклюжим образом: например, согласно первому мифу, Яхве творит мужчину и женщину одновременно (Книга Бытия 1:27), а согласно другому мифу – женщина сотворена из ребра мужчины гораздо позже, когда мужчина уже жил в Эдемском саду (Книга Бытия 2:18-23), ряд библеистов объясняют это тем, что Книга Бытия была составлена на основе двух разных кодексов – т.н. Элохвиста и Яхвиста) происходит из древнешумерских сказаний, перешедших впоследствии в древневавилонские. В шумерской мифологии (как и в библии) первобытный океан – богиня Намму окружает порожденные ею землю и небо. С момента расшифровки шумеро-вавилонских текстов и установления факта прямых заимствований авторами ветхого завета у вавилонян, обусловленных хотя бы большей древностью шумеро-вавилонских источников по сравнению с ветхим заветом (даже если упрямо верить в авторство Моисея, жившего, якобы, в XIV веке до н.э.), ортодоксальные библеисты как только не пытались примирить эти научные данные со своими верованиями в аутентичность библейских текстов – вплоть до почти фоменковских попыток пересмотреть хронологию Древнего Шумера или Египта (Велиховский) и даже теорий о сговоре «врага рода человеческого» с археологами. Мотив о вылепливании животных и первых людей из «праха земного», соответствует шумерским мифам о создании живых существ из глины (Когда Ану сотворил небо. М.,2000, с 364). Миф о потопе также списан Эзрой из вавилонских источников – скорее всего из Эпоса о Гильгамеше, который, хотя и был создан в XXII веке до н.э., но и в первом тысячелетии до н.э. сохранял популярность в ассиро-вавилонском обществе. Вот текст 11 таблицы Эпоса (в переводе Дьяконова):

Утнапишти ему вещает, Гильгамешу:

«Я открою, Гильгамеш, сокровенное слово

И тайну богов тебе расскажу я.

Шуриппак, город, который ты знаешь,

Что лежит на бреге Евфрата,—

Этот город древен, близки к нему боги.

Богов великих потоп устроить склонило их сердце.

Совещались отец их Ану, Эллиль, герой, их советник,

Их гонец Нинурта, их мираб Эннуги.

Светлоокий Эа с ними вместе клялся,

Но хижине он их слово поведал:

«Хижина, хижина! Стенка, стенка!

Слушай, хижина! Стенка, запомни!

Шуриппакиец, сын Убар-Туту,

Снеси жилище, построй корабль,

Покинь изобилье, заботься о жизни,

Богатство презри, спасай свою душу!

На свой корабль погрузи все живое.

Тот корабль, который ты построишь,

Очертаньем да будет четырехуголен,

Равны да будут ширина с длиною,

Как Океан, покрой его кровлей!»

Я понял и вещаю Эа, владыке:

«То слово, владыка, что ты мне молвил,

Почтить я должен, все так и исполню.

Что ж ответить мне граду — народу и старцам?»

Эа уста открыл и молвит,

Мне, рабу своему, он вещает:

«А ты такую им речь промолви:

«Я знаю, Эллиль меня ненавидит,—

Не буду я больше жить в вашем граде,

От почвы Эллиля стопы отвращу я.

Спущусь к Океану, к владыке Эа!

А над вами дождь прольет он обильно,

Тайну птиц узнаете, убежища рыбы,

На земле будет всюду богатая жатва,

Утром хлынет ливень, а ночью

Хлебный дождь вы узрите воочью».

Едва занялось сияние утра,

По зову моему весь край собрался,

[............].........[.............]

[..............]..............[........]

Всех мужей я призвал на повинность —

Дома сносили, разрушали ограду.

Ребенок смолу таскает,

Сильный в корзинах снаряженье носит.

В пятеро суток заложил я кузов:

Треть десятины площадь, борт сто двадцать локтей высотою,

По сто двадцать локтей края его верха.

Заложил я обводы, чертеж начертил я:

Шесть в корабле положил я палуб,

На семь частей его разделивши ими,

Его дно разделил на девять отсеков,

Забил в него колки водяные,

Выбрал я руль, уложил снаряженье.

Три меры кира в печи расплавил;

Три меры смолы туда налил я,

Три меры носильщики натаскали елея:

Кроме меры елея, что пошла на промазку,

Две меры елея спрятал кормчий.

Для жителей града быков колол я,

Резал овец я ежедневно,

Соком ягод, маслом, сикерой, вином и красным и белым

Народ поил, как водой речною,

И они пировали, как в день новогодний.

Открыл я благовонья, умастил свои руки.

Был готов корабль в час захода Солнца.

Сдвигать его стали — он был тяжелым,

Подпирали кольями сверху и снизу,

Погрузился он в воду на две трети.

Нагрузил его всем, что имел я,

Нагрузил его всем, что имел серебра я,

Нагрузил его всем, что имел я злата,

Нагрузил его всем, что имел живой я твари,

Поднял на корабль всю семью и род мой,

Скот степной и зверье, всех мастеров я поднял.

Время назначил мне Шамаш:

«Утром хлынет ливень, а ночью

Хлебный дождь ты узришь воочью,—

Войди на корабль, засмоли его двери».

Настало назначенное время:

Утром хлынул ливень, а ночью

Хлебный дождь я увидел воочью.

Я взглянул на лицо погоды —

Страшно глядеть на погоду было.

Я вошел на корабль, засмолил его двери —

За смоление судна корабельщику Пузур-Амурри

Чертог я отдал и его богатства.

Едва занялось сияние утра,

С основанья небес встала черная туча.

Адду гремит в ее середине,

Шуллат и Ханиш идут перед нею,

Идут, гонцы, горой и равниной.

Эрагаль вырывает жерди плотины,

Идет Нинурта, гать прорывает,

Зажгли маяки Ануннаки,

Их сияньем они тревожат землю.

Из-за Адду цепенеет небо,

Что было светлым,— во тьму обратилось,

Вся земля раскололась, как чаша.

Первый день бушует Южный ветер,

Быстро налетел, затопляя горы,

Словно войною, настигая землю.

Не видит один другого;

И с небес не видать людей.

Боги потопа устрашились,

Поднялись, удалились на небо Ану,

Прижались, как псы, растянулись снаружи.

Иштар кричит, как в муках родов,

Госпожа богов, чей прекрасен голос:

«Пусть бы тот день обратился в глину,

Раз в совете богов я решила злое,

Как в совете богов я решила злое,

На гибель людей моих войну объявила?

Для того ли рожаю я сама человеков,

Чтоб, как рыбий народ, наполняли море!»

Ануннакийские боги с нею плачут,

Боги смирились, пребывают в плаче,

Теснятся друг к другу, пересохли их губы.

Ходит ветер шесть дней, семь ночей,

Потопом буря покрывает землю.

При наступлении дня седьмого

Буря с потопом войну прекратили,

Те, что сражались подобно войску.

Успокоилось море, утих ураган — потоп прекратился.

Я открыл отдушину — свет упал на лицо мне,

Я взглянул на море — тишь настала,

И все человечество стало глиной!

Плоской, как крыша, сделалась равнина.

Я пал на колени, сел и плачу,

По лицу моему побежали слезы.

Стал высматривать берег в открытом море —

В двенадцати поприщах поднялся остров.

У горы Ницир корабль остановился.

Гора Ницир корабль удержала, не дает качаться.

Один день, два дня гора Ницир держит корабль, не дает качаться.

Три дня, четыре дня гора Ницир держит корабль, не дает качаться.

Пять и шесть гора Ницир держит корабль, не дает качаться.

При наступлении дня седьмого

Вынес голубя и отпустил я;

Отправившись, голубь назад вернулся:

Места не нашел, прилетел обратно.

Вынес ласточку и отпустил я;

Отправившись, ласточка назад вернулась:

Места не нашла, прилетела обратно.

Вынес ворона и отпустил я;

Ворон же, отправившись, спад воды увидел,

Не вернулся; каркает, ест и гадит.

Я вышел, на четыре стороны принес я жертву,

На башне горы совершил воскуренье:

Семь и семь поставил курильниц,

В их чашки наломал я мирта, тростника и кедра.

Боги почуяли запах,

Боги почуяли добрый запах,

Боги, как мухи, собрались к приносящему жертву.

Как только прибыла богиня-матерь,

Подняла она большое ожерелье,

Что Ану изготовил ей на радость:

«О боги! У меня на шее лазурный камень —

Как его воистину я не забуду,

Так эти дни я воистину помню,

Во веки веков я их не забуду!

К жертве все боги пусть подходят,

Эллиль к этой жертве пусть не подходит,

Ибо он, не размыслив, потоп устроил

И моих человеков обрек истребленью!»

Эллиль, как только туда он прибыл,

Увидев корабль, разъярился Эллиль,

Исполнился гневом на богов Игигов:

«Какая это душа спаслася?

Ни один человек не должен был выжить!»

Нинурта уста открыл и молвит,

Ему вещает, Эллилю, герою:

«Кто, как не Эа, замыслы строит,

И Эа ведает всякое дело!»

Эа уста открыл и молвит,

Ему вещает, Эллилю, герою:

«Ты — герой, мудрец меж богами!

Как же, как, не размыслив, потоп ты устроил?

На согрешившего грех возложи ты,

На виноватого вину возложи ты,—

Удержись, да не будет погублен, утерпи, да не будет повержен!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше лев бы явился, людей поубавил!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше волк бы явился, людей поубавил!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше голод настал бы, разорил бы землю!

Чем бы потоп тебе делать,

Лучше мор настал бы, людей поразил бы!

Я ж не выдал тайны богов великих —

Многомудрому сон я послал, и тайну богов постиг он.

А теперь ему совет посоветуй!»

Поднялся Эллиль, взошел на корабль,

Взял меня за руку, вывел наружу,

На колени поставил жену мою рядом,

К нашим лбам прикоснулся, встал между нами, благословлял нас:

«Доселе Утнапишти был человеком,

Отныне ж Утнапишти нам, богам, подобен,

Пусть живет Утнапишти при устье рек, в отдаленье!»

Увели меня вдаль, при устье рек поселили.

Сравнение с библейской версией (Книга Бытия 6:5 – 8:21) выявляет множество сходств: тема презрения к миру и необходимости спасения в момент потопа, кубическая форма ковчега-корабля, гора – как цель плавания при потопе, птицы-вестники, жертвоприношение, совершенное героем после потопа, радующее божества. Другой пример явного заимствования – история о плавании Моисея в плетеной корзине по Нилу, которая аккуратно списана с автобиографии Саргона (Шаруккена) I, правившего в 2316-2261 годах до н.э. в Аккаде. Согласно этой автобиографии, мать Саргона, будучи жрицей, которой не разрешалось иметь детей, тайно родила его и, положив новорожденного в просмоленную тростниковую корзину, пустила ее по реке Евфрат. Водонос Акки, выловил корзину и воспитал ребенка, ставшего также садовником, а затем богиня Иштар полюбила Саргона и помогла ему сделаться царем. Сюжет о получении Моисеем заповедей от бога Яхве на горе, где обитал Яхве, точно соответствует сюжету о получении вавилонским царем Хаммурапи скрижалей с его знаменитыми законами от бога Мардука, также не вершине горы (Веллард Д. Вавилон. М.,2004, с 148), что случилось на 500 лет ранее ветхозаветной истории. Все это не позволяет всерьез рассматривать первые пять книг ветхого завета в качестве источника, повествующего о реальных исторических событиях, хотя повседневная жизнь полукочевых древнееврейских племен (еще до завоевания Ханаана), описанная в Книге Бытия, выглядит вполне реалистично. Попытки вычленить из библейских текстов аутентичные еврейские сюжеты и отсечь все заимствования представляются при этом почти невозможным делом, поскольку эти заимствования встречаются в самых неожиданных местах. Вот, к примеру, сюжет жертвоприношения Авраама (Книга Бытия 15:6-18):

«Аврам поверил Господу, и Он вменил ему это в праведность. И сказал ему: Я Господь, Который вывел тебя из Ура Халдейского, чтобы дать тебе землю сию во владение. Он сказал: Владыка Господи! по чему мне узнать, что я буду владеть ею? Господь сказал ему: возьми Мне трехлетнюю телицу, трехлетнюю козу, трехлетнего овна, горлицу и молодого голубя. Он взял всех их, рассек их пополам и положил одну часть против другой; только птиц не рассек. И налетели на трупы хищные птицы; но Аврам отгонял их. При захождении солнца крепкий сон напал на Аврама, и вот, напал на него ужас и мрак великий. И сказал Господь Авраму: знай, что потомки твои будут пришельцами в земле не своей, и поработят их, и будут угнетать их четыреста лет, но Я произведу суд над народом, у которого они будут в порабощении; после сего они выйдут с большим имуществом, а ты отойдешь к отцам твоим в мире и будешь погребен в старости доброй; в четвертом роде возвратятся они сюда: ибо мера беззаконий Аморреев доселе еще не наполнилась. Когда зашло солнце и наступила тьма, вот, дым как бы из печи и пламя огня прошли между рассеченными животными. В этот день заключил Господь завет с Аврамом, сказав: потомству твоему даю Я землю сию, от реки Египетской до великой реки, реки Евфрата».

Эта фантазия, как не странно, также имеет свой источник за пределами библии. Геродот описывает совершенно аналогичный прием «жертвоприношения» в своей «Истории», презентация которой состоялась на 17 лет ранее презентации Торы: «В пути подошел к Ксерксу лидиец Пифий и сказал так (он был в страхе от небесного знамения, и царские дары придали ему смелости): «Владыка! Я желал бы попросить тебя о том, что тебе легко исполнить, и для меня будет очень важно твое согласие». Ксеркс же, ожидая от него любой другой просьбы, кроме того, что Пифий действительно попросил, обещал исполнить и повелел говорить, что ему нужно. Услышав ответ царя, Пифий ободрился и сказал так: «Владыка! У меня пять сыновей. Им всем выпало на долю идти с тобой в поход на Элладу. Сжалься, о царь, над моими преклонными летами и освободи одного моего старшего сына от похода, чтобы он заботился обо мне и распоряжался моим достоянием. Четырех же остальных возьми с собой, и я желаю тебе счастливого возвращения и исполнения твоих замыслов». А Ксеркс в страшном гневе отвечал ему такими словами: «Негодяй! Ты еще решился напомнить мне о своем сыне, когда я сам веду на Элладу своих собственных сыновей, братьев, родственников и друзей? Разве ты не раб мой, который обязан со всем своим домом и с женой сопровождать меня? Знай же теперь, что дух людей обитает в их ушах: если дух слышит что либо благостное, то он наполняет тело радостью; услышав же противоположное, дух распаляется гневом. Ты сделал мне, правда, доброе дело и изъявил готовность сделать подобное же, но не тебе хвалиться, что превзошел царя благодеяниями. А ныне, когда ты выказал себя наглецом, ты все-таки не понесешь заслуженной кары, но меньше заслуженной. Тебя и четверых твоих сыновей спасает твое гостеприимство. Но один, к которому ты больше всего привязан, будет казнен». Дав такой ответ, царь тотчас же повелел палачам отыскать старшего сына Пифия и разрубить пополам, а затем одну половину тела положить по правую сторону пути, а другую по левую, где должно было проходить войско. Палачи выполнили царское повеление, и войско прошло между половинами тела» (Геродот. История. VII 38-40).

Еще один яркий пример заимствования в ветхом завете – это история об Эсфири, Мардохее и Амане. Согласно ветхозаветному сказанию, Эсфирь (Гадасса) была родственницей и воспитанницей еврея Мардохея (Мордехая), жившего в Сузах и однажды спасшего жизнь царю. Когда царь выбирал себе новую жену, вместо отвергнутой им гордой Астини (Вашти), выбор его пал на красавицу Эсфирь. Возвышение иудейки возбудило зависть и злобу у некоторых придворных и особенно у Амана-амаликитянина, пользовавшегося властью с крайним высокомерием и деспотизмом. Раздражённый тем, что Мардохей относился к нему без раболепства, Аман решил погубить не только его самого, но и весь его народ, и добился согласия царя на издание указа об истреблении евреев. Узнав об этом, Мардохей потребовал от Эсфири, чтобы она заступилась перед царём за свой народ, угрожая ей. Эсфирь под страхом потерять своё положение и жизнь, вопреки строгому придворному этикету явилась к царю без приглашения и убедила его посетить приготовленный ею пир, во время которого и обратилась к нему с просьбой о защите. Узнав в чём дело, царь приказал повесить Амана на той виселице, которую он приготовил было для Мардохея, а в отмену указа об истреблении иудеев разослан был новый указ: о праве их противиться исполнению первого. В силу этого указа иудеи, с оружием в руках, восстали на защиту своей жизни и избили множество врагов, в том числе десять сыновей Амана (Книга Эсфири). В воспоминание об этом у евреев был установлен особый праздник Пурим. Еврейские и христианские историки, видевшие в этом сюжете едва ли подлинное историческое повествование и даже вычислявшие точные даты описываемых событий, были бы удивлены, если бы узнали, что перед нами всего лишь ассирийско-вавилонский мифологический сюжет: Мардохей это верховный бог Вавилона Мардук, Эсфирь – богиня Иштар, а Аман сыграл роль злого гения из ассиро-вавилонской поэмы XI века до н.э. «Царь всех обиталищ…» за авторством Кабтилани-Мардука, сына Дабиду, посвященной богу чумы Эрру (Когда Ану сотворил небо. М.,2000, с 363). Эрра обманом захватил власть у Мардука и едва не погубил людей чумой:

Как прогневался Эрра, к страны разоренью

И к людей истребленью свой лик склонил он,

Но советник Ишум его успокоил, и спаслись остатки –

Кабтилани-Мардуку, сыну Дабибу, что составил это писанье,

Он явил в ночном сновиденье. Поутру повторяя, ничего не забыл он,

Ни одной строки не прибавил,

Эрра услышал и дал одобоенье,

Советнику Ишуму это приятно,

Все боги с ним вместе это хвалили.

(Поэма о боге чумы Эрре. V 40-47).

Конец поэмы не сохранился, но, по всей видимости, с помощью Иштар Мардук вернул себе власть и победил Эрру. Таким образом, «еврейское историческое сказание», в очередной раз доказывающее могущество еврейского землячества в столице Персидской империи, оказывается пересказом чужой поэмы.

продолжение следует

 

Другую проблему для желающих видеть в ветхом завете точный исторический источник составляет ее хронология. Если даже не пытаться сопоставить библейскую хронологию с реальной, а заняться исключительно библейской, это не уменьшит количество противоречий и несостыковок. Буквально каждый христианский или еврейский историк, который брался за это неблагодарное дело, вычислял свою особую дату сотворения мира, отличающуюся от других, причем все остальные даты также блуждают по хронологической шкале относительно даты сотворения мира. Одним словом, четкого ответа на вопрос, когда же сотворен мир, «язычник» от христианина не получит. Еще в XVIII веке французский католический проповедник де Виньоль, потратив на вычисления 40 лет, насчитал до 200 вариантов этого ответа: от 6984 до 3483 года до н.э. Вот, например:

(Все даты до н.э.)

Православная (константинопольская) эра, появившаяся в VII веке и применявшаяся в Византии с IX века:

Сотворение мира 5508

Потоп 3242

Призвание Авраама 2040

Рождение Исаака 2015

Исход из Египта 1610

Повесть Временных Лет (Нестор, XII век)

Сотворение Адама 5453 (хотя при этом Нестор ведет летоисчисление по константинопольской эре – от 5508 года до н.э. означает ли это, что Адам был сотворен через 55 лет после сотворения мира?)

Потоп 3211

Призвание Авраама 2129

Исход из Египта 1699

Воцарение Давида 1098

Вавилонский плен 650

Александр Македонский 332

Рождество Христово 1 год н.э.

Другие православные и католические даты сотворения мира вычислялись:

Ипполитом Римским и Секстом Юлием Африканом – 5500;

Климентом Александрийским – 5472 (варианты 5624, 5501 и 5493), применявшаяся в Византии до IX века;

Иеронимом – 3941, применялась в Вульгате – латинском переводе библии IV века;

Феофилом Антиохийским – 5696 (варианты 5515 и 5507) – т.н. Антиохийская эра (II век).

Августином – 5351 (Августин. О граде божием. XV. 11);

Евсевием Кесарийским – 5198 (согласно имеющейся у него версии Септуагинты – греческого перевода ветхого завета (Catholic Encyclopedia. New York, 1913, art. Biblical Chronology)).

У того же Евсевия смерть Авраама датируется 1740 годом до н.э.

Интересен также Юлий Африкан – римский грекоязычный христианский писатель III века. Он датирует библейские и небиблейские события следующим образом:

Сотворение Адама 5500

Потоп 3238

Приход Авраама в Ханаан 2223

Смерть Иосифа в Египте 1937

Древнегреческого Огига Африкан считает современником Моисея, синхронизируя т.н. Огигов потоп с исходом евреев из Египта.

Конец света Африкан планировал на 500 год н.э. (Книга Антихриста. СПб.,2007, с 188-189)

Согласно одному из первых вариантов Септуагинты сотворение мира датировано 5872 годом до н.э.

Согласно Беде Достопочтенному, мир был сотворён 18 марта 3952 года до н. э.

Англиканская хронология (созданная епископом Джеймсом Ашшером в XVII веке):

Сотворение мира 4004

Потоп 2349

Призвание Авраама 1921

Рождение Исаака 1897

Рождение Иакова 1837

Переселение в Египет 1706

Рождение Моисея 1571

Исход из Египта 1491

Основание Иерусалимского храма 1012

Современная американская библейская хронология (подробный вариант):

Начало времени – сотворение Адама (Книга Бытия 5) 4004 год до н.э.

Ною 600 лет, когда наступил потоп (Книга Бытия 7:11) 2348 год до н.э.

Авраам призван Богом, чтобы принести в жертву Исаака. 1876 год до н.э.

Иосиф предан своими братьями в возрасте 17 лет (Книга Бытия 37:2) 1728 год до н.э.

Иакову 130 лет, когда он прибыл в Египет чтобы там жить (Книга Бытия 47:9) 1706 год до н.э.

Исход 1446 год до н.э.

Иисус Навин умер в возрасте 110 лет (Книга Иисуса Навина 24:29), (Книга Судей 2:8) 1377 год до н.э.

Саул становится первым царём Израиля и правит 40 лет 1050 год до н.э.

Совсем другая хронология у Иосифа Флавия в «Иудейских древностях»:

Сотворение мира 4897

Потоп 2635

Исход 1669

Начало завоевания Палестины 1629

Избрание Саула царем 1159

Разгром Ассирией Израиля 773

Разрушение Иерусалима вавилонянами 581

Согласно официальной хронологии, принятой в современном Израиле:

Сотворение мира 3761

Потоп 2105

Смерть Авраама 1889 (http://www.eleven.co.il/article/14567)

Летосчисление в период первого храма чаще всего датирует события годами правления монархов Иудейского или Израильского царств, а в период персидского владычества — годами царствования персидских властителей. В эпоху эллинизма евреи стали вести счет годам по летосчислению Селевкидов (от 7 декабря 312 года до н.э.), которое приводилось нередко с указанием соответствующего года по другим системам летосчисления. Несколько раз на протяжении этой эпохи вводилось также другое летосчисление: от начала правления Симеона Хасмонея (142 год до н.э.), от первого года Иудейской войны (66 года н.э.) и восстания Бар-Кохбы («эра Свободы Израиля», 131 год н.э.) В раввинистической литературе встречается счет лет от года разрушения второго храма, то есть от 69/70 годов н.э. В VIII веке н.э. евреи начали вводить упоминаемое в Талмуде летосчисление «от сотворения мира», однако летосчисление Селевкидов удерживалось в еврейских общинах Европы до XII века, а восточных странах — до XVI века. Счет годам от начала мироздания, принятый ныне всеми еврейскими общинами мира, происходит из данных «Седер олам раба» - еврейской летописи II века н.э., в которой сведена воедино вся ветхозаветная и последуюшая хронология. В этой системе летосчисления момент новолуния первого месяца при сотворении мира приходился на 5 часов и 204 халаким (11 минут 20 секунд) пополудни второго дня недели (по юлианскому календарю понедельник в октябре 3761 до н.э.) (http://www.eleven.co.il/article/11929#05).

Согласно хронологии, приятой у самаритян, период от сотворения мира до потопа короче, чем в Септуагинте на 935 лет (Catholic Encyclopedia. New York, 1913, art. Biblical Chronology). Летосчисление самаритян (также «от сотворения мира») основано на нескольких хронологических источниках, согласно которым началом эры считаются 4292, 4321 и 4350 до н.э. (http://www.eleven.co.il/article/11929#05).

Можно представить себе, как будут разниться вычисления даты конца света, которые зависят от даты его сотворения. Ириней Лионский, Ипполит Римский, Лактанций и Августин считали, что конец света наступит в 6000 году от его сотворения (Книга Антихриста. СПб.,2007, с 188-189). Августин планировал его на 649 год н.э. Позже, в конце I – начале II тысячелетия новое поколение богословов: Георгий Кедрин, Григорий Коринфский, Никифор Каллист стали датировать конец света 7000 годом (Книга Антихриста. СПб.,2007, с 188-189) – т.е. примерно XV веком.

Если попробовать самостоятельно вычислить ветхозаветную хронологию на основании соответствующих текстов, получаем следующие датировки:

Адам (1-930 – годы жизни, считая от условной даты сотворения мира, а точнее от даты сотворения самого Адама, если конечно не стоять на суперфундаменталистской т.з. и не считать дни творения буквально днями (Книга Бытия 5:5))

Сиф (130-1042) (Книга Бытия 5:3-8)

Енос (235-1140) (Книга Бытия 5:6-11)

Каинан (325-1235) (Книга Бытия 5:9-14)

Малелеил (395-1290) (Книга Бытия 5:12-17)

Иаред (460-1422) (Книга Бытия 5:15-20)

Енох (622-987 – забран живым на небо) (Книга Бытия 5:18-24)

Мафусал (687-1656) (Книга Бытия 5:21-27)

Ламех (867-1644 (Книга Бытия 5:25-31) – эта пара Мафусал-Ламех повторяется дважды, в предыдущей главе они – потомки Каина, правда недатированные; учитывая, что имена патриархов не повторяются, здесь обычная для семитских генеалогий – особенно у арабов – путаница с предками, в зависимости от межплеменной дипломатии, когда два бедуинских племени, заключившие союз, тут же находят себе общего предка, а когда они ссорятся, они от этого общего предка немедленно отрекаются и ищут другого общего предка уже с новыми союзниками).

Ной (1049-1999 (Книга Бытия 5:29, 9:29); потоп, таким образом, датируется 1649-1650 гг., но вот что интересно – автор, точнее, компилятор Книги Бытия, понимая, что во время потопа выжил лишь Ной со своими детьми и их женами, вовремя умертвил Ламеха – на 778 году жизни, чтобы он не дожил до потопа, что удивительно, учитывая среднюю продолжительность жизни остальных допотопных персонажей и самого Ноя – 929 лет, а о Мафусале совсем забыл, и Мафусал где-то пересидел потоп (не в ковчеге!) и прожил еще 6 лет). В талмудическом масоретском варианте ветхого завета этот огрех исправлен. Между допотопными хронологиями церковно-славянского и современного греческого текстов Септуагинты есть одно разночтение – возраст, в котором Мафусал «родил» Ламеха: 167 или 187 лет. Из-за этого дата Потопа смещается на 20 лет. Вероятно, это различие связано с разными списками Септуагинты, с которых делался перевод. Например, согласно Ватиканскому кодексу (ок. 350 года) Септуагинты всемирный потоп был в 2242 году от сотворения мира (как в современном греческом тексте Септуагинты), а согласно Александрийскому кодексу Септуагинты (ок. 420 года) всемирный потоп был в 2262 году от сотворения мира (как в церковно-славянском переводе). В Синайском кодексе эти главы Книги Бытия не сохранились. Примечательно, что Иосиф Флавий, в целом следуя Септуагинте, приводит даты: 187 лет — возраст Мафусаила ко времени рождения Ламеха, 180 лет — Ламеха к рождению Ноя, в итоге от Адама до потопа получается 2256 лет, но ведь Мафусаил должен был умереть лишь в 2258 году (разница составляет 2 года). На расхождение в датировках обращалось внимание ещё в «Хронике Евсевия», которую по этой причине автор начал только с рождения Авраама.

С детьми Ноя также получается некоторая путаница. Ной родил их в возрасте 500 лет (Книга Бытия 5:29) – т.е. в 1549 году, но не совсем понятно, были ли они тройняшками, во всяком случае, Сим считался старшим братом Иафета. Один из сынов Иафета – Гомер, естественно, не имеет никакого отношения к Древней Греции, и мнение о том, что он и был родоначальником эллинов, выдает полное незнание исторической географии; в реальности в эпоху составления ветхого завета – в V и последующих веках до н.э. гомеритами греки (а «Гомер» здесь греческая фонетическая форма в переводе) называли химьяритов. Химьяр же (одно из арабских царств древнего Йемена) ни к Греции, ни к «Иллиаде» с «Одиссеей», естественно, ни малейшего отношения не имеет. Зато у семита Сима, ни с того, ни с сего, родился иранец Арфаксад (это все равно как если в обычной китайской семье в Сычуани вдруг рождается Иван Петрович). Впрочем, судя по именам сынов Сима – это не реальные люди, а эпонимы: Елам, Асур, Луд, Арам.

«…в форме, имитирующей генеалогии, приводится таблица народов, якобы происшедших от сыновей Ноя – Сима, Хама и Иафета (Книга Бытия 10); сюда под видом их потомков включены эпонимы стран, городов и народов. Эта таблица позднего происхождения (конца VII – начала VI вв. до н.э.) и отражает пристрастия какой-то политической группы в Иудейском царстве того времени, причем к сыновьям Сима в таблице причислены народы и государства, в тот момент дружественные этому царству (например, Элам, город Ашшур (в отличие от Ниневии и Кальху, попавших в число «сыновей Хама», выступал в VIII-VII вв. до н.э. против завоевательной политики ассирийских царей), Лидия, арамеи), к сыновьям Хама – враждебные (например, финикийские города, Египет, Вавилония, ассирийские города, помимо Ашшура, и др.), к сыновьям Иафета – нейтральные или просто отдаленные племена и государства Ирана, Малой Азии и Греции».

(История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. М.,1988, с 271-272).

Проверяем:

Книга Бытия, гл. 10.

«Вот родословие сынов Ноевых: Сима, Хама и Иафета. После потопа родились у них дети. Сыны Иафета: Гомер, Магог, Мадай, Иаван, Фувал, Мешех и Фирас. Сыны Гомера: Аскеназ, Рифат и Фогарма. Сыны Иавана: Елиса, Фарсис, Киттим и Доданим. От сих населились острова народов в землях их, каждый по языку своему, по племенам своим, в народах своих. Сыны Хама: Хуш, Мицраим, Фут и Ханаан. Сыны Хуша: Сева, Хавила, Савта, Раама и Савтеха. Сыны Раамы: Шева и Дедан. Хуш родил также Нимрода: сей начал быть силен на земле. Он был сильный зверолов пред Господом; потому и говориться: сильный зверолов, как Нимрод, пред Господом. Царство его вначале составляли: Вавилон, Эрех, Аккад и Халне, в земле Сеннаар. Из сей земли вышел Ассур, и построил Ниневию, Реховофир, Калах. И Ресен между Ниневию и между Калахом; это город великий. От Мицраима произошли Лудим, Анамим, Легавим, Нафтухим, Патрусим, Каслухим, откуда вышли Филистимляне, и Кафторим. От Ханаана родились: Сидон, первенец его, Хет, Иевусей, Аморей, Гергесей, Евей, Аркей, Синей, Арвадей, Цемарей и Химарей. Впоследствии племена Ханаанские рассеялись. И были пределы Хананеев от Сидона к Герару до Газы, отсюда к Содому, Гаморре, Адме и Цевоиму до Лаши. Это сыны Хамовы, по племенам их, по языкам их, в землях их, в народах их. Были дети и у Сима, отца всех сынов Еверовых, старшего брата Иафетова. Сыны Сима: Елам, Асур, Арфаксад, Луд, Арам. Сыны Арама: Уц, Хул, Гефер и Маш. Арфаксад родил Салу, Сала родил Евера. У Евера родились два сына; имя одному: Фалек, потому что во дни его земля разделена; имя брата его: Иоктан. Иоктан родил Алмодада, Шалефа, Хацармавефа, Иераха, Гадорама, Узала, Диклу, Овала, Авимаила, Шеву, Офира, Хавилу и Иовава. Все эти сыновья Иоктана. Поселения их были от Меши до Сефара, горы восточной. Это сыновья Симовы по племенам их, по языкам их, в землях их, по народам их».

Потомки Иафета:

Гомер – это конечно не легендарный создатель «Илиады» и «Одиссеи», а эпоним гомеритов – древнего народа Йемена.

Магог – так, по мнению древних комментаторов, евреи именовали скифов, с которыми впервые соприкоснулись во второй половине VII века до н.э.

Мадай – эпоним одного из мидийских племен (ср. Умма-Манда – ассирийское название Мидии).

Иаван – а вот это действительно эпоним греков, но происходящий из… Индии (явана – санскритское название греков и македонцев).

Фувал – эпоним Табала – княжества к востоку от Киликии.

Мешех – эпоним грузинских месхов.

Фирас – эпоним персов.

Рифат – эпоним еврейского названия пафлагонцев.

Фогарма – близко к обозначению правящей в Армении VII века до н.э. династии Тогарма.

Елиса – вероятно, ионийская часть Греции.

Фарсис – греческий порт на Черном море.

Киттим – древнее название Крита.

Доданим – эпоним столицы Эпира Додоны.

Потомки Хама:

Хуш – эпоним Эфиопии.

Мицраим – семитское название Египта.

Фут – эпоним одного из ливийских племен близ египетской границы.

Ханаан – эпоним ханаанеев.

Дедан – область на северо-западе совр. Саудовской Аравии – южнее Мадиана.

Нимрод – царь Ассирии и Вавилона.

Патрусим – эпоним южного (верхнего) Египта.

Каслухим – возможно, Киликия.

Кафторим – древнее название Кипра.

Сидон – крупнейший на тот момент город Финикии.

Хет – эпоним хеттов, чей этноним в те времена перешел на лувийские и субарейские династии Северной Сирии.

Иевусей – эпоним иевусеев (кавказоязычного населения Палестины в IV-III тысячелетиях до н.э.)

Аморей – эпоним амурру – племен Южной Сирии II тысячелетия до н.э.

Потомки Сима:

Елам – эпоним Элама.

Асур – эпоним ассирийского города Ашшур.

Арфаксад – явно иранское имя, учитывая, что именно его потомками были Авраам и все остальные его потомки, получаем доказательство, обладающее обстоятельностью и убедительностью цветного сна, что евреи – иранского, арийского происхождения (если, конечно доверять библии).

Луд – эпоним Лидии.

Арам – эпоним арамейских племен совр. Сирии, а также синоним Дамасского царства.

Шева – божество западносемитской мифологии.

Уц – вероятно, имя легендарного основателя Дамаска.

Офир – что касается таинственной страны Офир в еврейской традиции, то это, скорее всего, не Африка, куда ее помещали историки XIX века, а Индия, точнее Офир (Софир) – это эпоним порта Супара в 60 километрах севернее Бомбея (в иврите терминология ценных пород деревьев санскритская – История Древнего мира. М.,1989, Ч 1, с 355).

А теперь попробуем все это картографировать.

Желтым цветом обозначены потомки Хама.

Розовым цветом – потомки Сима.

Голубым цветом – потомки Иафета.

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

Это действительно дипломатическая карта VII в до н.э., поскольку этнически, например, у «потомков Сима»: евреев-семитов, индоевропейцев-лидийцев и дравидов-эламитов ничего общего нет и быть не может. Эти государства противостоят коалиции Египта, Эфиопии, Ассирии, Вавилонии и ряда более мелких государств. Ассирия воевала с Эламом (это, видимо, главный фронт данного противостояния) в 665-653 и 652-646 гг. до н.э. Причем именно в первую войну Вавилония была полностью подчинена Ассирии и фактически выступала союзником в войне с Эламом. То же касается Финикии, Киликии и Хамата в Сирии. Что касается, Египта и Эфиопии, то в 671 году до н.э. ассирийский царь Асархаддон завоевал Нижний Египет и присвоил себе полный титул египетских фараонов – царей Египта, Верхнего Египта и Эфиопии, что выражало лишь его геополитические претензии. Эфиопия и Верхний Египет в реальности находились под властью царей Куша (Эфиопии). Таким образом, здесь геополитическая антиэламская коалиция во главе с Ассирией (причем один из ассирийских городов-государств выступает в этой войне в прямой оппозиции по отношению к войне с Эламом, но мог помочь ему чисто платонически, равно как и другие «союзники» Элама – Иудея, Арам и Лидия). В 665 году в Иудее правил царь Менаша, который стремился, хотя и крайне неудачно, выступить против Ассирии. В Лидии правил царь новой династии Мермнадов – Гигес, который в 661 году до н.э. воспользовался помощью ассирийцев для изгнания из Малой Азии киммерийцев. Была ли эта помощь условием разрыва Лидии с Эламом? Таким образом, легенда о трех братьях – якобы родоначальниках всего послепотопового человечества придумана (давайте уж называть вещи своими именами) около 665 года до н.э. Столь же молода и легенда о «вавилонской башне». Ее построили в возрожденном Вавилоне усилиями того же Асархаддона в 670-х гг. до н.э. – это знаменитый зиккурат Этеменаки.

Далее, Сим «рожает» Арфаксада в возрасте 100 лет, но эти 100 лет почему-то датируются 2 годом после потопа – т.е. 1651 – не ранее. Значит, Сим родился не в 1549, а в 1551 от «сотворения мира» (очередная, хоть и мелкая, хронологическая несостыковка).

Сим (1551-2151) (Книга Бытия 11:10-11)

«Истинный ариец» Арфаксад (1651-2089) (Книга Бытия 11:11-13)

Сала (1686-2119) (Книга Бытия 11:12-15)

Евер (1716-2163 (Книга Бытия 11:14-17), которого некоторые историки считают эпонимом всех «заречных» племен – «иври» - т.е. израильтян, аммонитов, моавитян и идумеев).

Фалек (1750-1989) (Книга Бытия 11:16-19)

Рагав (1780-2019) (Книга Бытия 11:18-21)

Серух (1812-2042) (Книга Бытия 11:20-23)

Нахор (1842-1980) (Книга Бытия 11:22-25)

Фарра (1861-2065) (Книга Бытия 11:24-26)

Аврам (1931-2106) (Книга Бытия 11:26, 25:7)

Датировки смертей послепотоповых патриархов идут вразнобой (складывается впечатление, что все они погибли случайно). Объяснение еще более простое: автор попытался скомпилировать две системы хронологии – египетскую (лунную, согласно которой, «год» равен 29 суткам) и вавилонскую (согласно которой, лунно-солнечный год равнялся 354 суткам), перепутал их, и, будучи поражен «долголетием» допотопных патриархов и малолетием, по сравнению с ними, своих современников, попытался представить дело как постепенный переход от 900-летнего возраста к 200-летнему, а затем к 50-60-летнему для его современников. Это можно также сравнить со сверхъестественным долголетием шумерских царей, согласно Беросу, продолжавших править своими городами десятки тысяч лет. Аврам вышел из Харрана в возрасте 75 лет – т.е. в 2006 году библейской хронологии (интересно, что большая часть его послепотоповых предков была еще жива). Мотив с выдаванием Авраамом в Египте своей жены за сестру звучит с т.з. египтологии более чем странно. Дело в том, что в Египте были нередки браки на родных и двоюродных сестрах (причем, не только в семье фараонов), и с точки зрения египтян родство с Авраамом ничуть не мешало Сарре быть его женой. Это лишний раз выдает невежество и неосведомленность автора ветхого завета в предмете его повествования. Пребывание Авраама в Египте закончилось самым неожиданным образом. После Египта он с Саррой и Лотом ушли поначалу на юг – т.е. в Эфиопию (современный Судан). Потом все же вернулись на север – в Ханаан (Книга Бытия. 13:1). На 2010-е гг. библейской хронологии падает, согласно библии, правление царя Сеннаарского Амрафела. Сеннааром евреи называли Шумер – южную часть Междуречья. Однако, ни энциклопедия Брокгауза и Ефрона, ни позднейшие библеистические словари не могут его идентифицировать ни с одним из исторических правителей региона. Тут же упоминается Кедорлаомер – царь Элама. Элам, напомню, это относительно небольшое царство на территории современного юго-западного Ирана (иногда оно распадалось на несколько княжеств). Как мог Элам покорить Палестину и окрестности (Содом, Гоморру, Адму, Севоим, Бела-Сигор) и удерживать в течение 12 лет (Книга Бытия 14:4), остается загадкой. Из текста следует (не много ни мало), что Элам в этот момент был гегемоном всей Передней Азии – ему подчинялся даже Шумер. Однако, этот гегемон почему-то проиграл сражение аврамовой дружине численностью 318 человек (Книга Бытия 14:14). У автора явно плохо с представлением о реальных масштабах описываемых им событий (ну, ему-то в V веке до н.э. это простительно).

В это же самое время, согласно ветхому завету, хетты владели землями в Ханаане. В реальности хетты впервые проникли в Ханаан не ранее XV века до н.э. Ужасные анахронизмы преследуют читателя, ищущего в ветхозаветном тексте историческую истину, на каждом шагу! Филистимляне перемещены во времена Аврама, туда же перемещены хетты. При этом хетты добросовестно перепутаны с субарейцами-хурритами, поскольку автор ветхого завета мог иметь информацию только о хеттских княжествах послетроянского периода (XII-VIII веков до н.э.), которые располагались в Сирии, управлялись хеттскими, индо-арийскими и субарейскими династиями и имели в основном семитическое население.

Исаак (2031-2211)

Иаков (2091-2238, который переселился в Египет в 2221 году).

Рождение Иосифа, как и прочих его братьев, вообще не датировано. Он предстает перед фараоном в возрасте 30 лет, а до того более двух лет сидит в тюрьме. Затем случается история с «тучными» годами, которые падают на 2213-2219. Значит, дата рождения Иосифа – 2182 год нашего условного летоисчисления. Далее – как вы полагаете, кто продал Иосифа в египетское рабство? Нет, не братья. Одного Иосифа продали Потифару мадианитяне (Книга Бытия 37:36), а другого Иосифа продали тому же Потифару измаильтяне (Книга Бытия 39:1). Автор-компилятор напрочь забыл о том, что писал 15-ю главами ранее – о том, что мадианитяне и измаильтяне – это не синонимы, и их предки не происходили один от другого. Мадиан называется в библии сыном Аврама от Хеттуры (хеттской женщины?), а Измаил вообще сын Аврама от другой женщины – Агари. Т.о. двух Иосифов одному Потифару продали два разных племени: измаильтяне и мадианитяне. В масоретском тексте еврейской Торы этот огрех не исправлен. Очередной переписчик понял, что здесь написана глупость, и вписал пояснение: купцы мадиамские продали Иосифа измаильтянам, а те отвели его в Египет (Книга Бытия 37:28), однако категорическое утверждение о том, что мадианитяне продали Иосифа непосредственно в Египет лично Потифару, забыл исправить.

Иосиф (2182-2292) (Книга Бытия 50:26).

На этом заканчивается Книга Бытия.

продолжение следует

 

Таким образом, внутреннюю хронологию Книги Бытия мы составили. Но теперь ее надо привязать к хронологии других книг библии. А с этим определенная проблема. Внутри Книги Исхода почти нет датировок. Правда, в 6 главе вновь появляются генеалогии, но они совершенно нехронологизированы. Левий – третий сын Иакова прожил 137 лет, но родился он гораздо ранее Иосифа – т.е. ранее 2182 года – видимо, не менее чем 5-ю годами ранее – в 2177, и, стало быть, умер не позднее 2314 года. Среди его сыновей называется Кааф, который прожил 133 года, но нет информации, на каком году жизни Левия он родился. Далее идет Амран – сын Каафа. Не ясно, на каком году жизни Каафы он родился. Амран – отец Аарона и Моисея; их мать (и по совместительству тетка самого Амрана) – Иохаведа. Амран сам прожил тоже 137 лет. Остается также неясным – на каком году Левий, Кааф и Амран «родили» своих детей. В самом тексте никаких упоминаний об этом нет, но есть упоминания об общей продолжительности жизни этих трех людей. Далее упоминается, что все время, в течение которого израильтяне были в Египте, составляло 430 лет (Книга Исхода 12:40). Эту цифру надо прибавить к 2221 году – дате переселения Иакова и еще 69 человек в Египет. Получаем 2651 год внутрибиблейской хронологии. В этом же году Аарону исполнилось 83 года, а Моисею – 80 лет. Значит, Моисей родился в 2571 году, а Аарон – в 2568.

Если верить библии, израильтян из Египта вышло 600 тысяч «пеших мужчин, кроме детей» (Книга Исхода 12:37). Мало кто обращает внимание на следующий стих, из которого следует, что вместе с израильтянами вышло еще множество «разноплеменных людей». На какой коэффициент отношения взрослых мужчин ко всему населению мы не умножали бы эти цифры, получаем не менее 3 миллионов человек (автор, зная примерное количество населения Египта в V веке до н.э., даже предположил, что евреи были многочисленнее египтян (Книга Исхода 1:9)). Походный лагерь 3 миллионов израильтян и иноплеменников можно представить, если вообразить город, размером с современный Неаполь или Афины. И этот город 40 лет бродит по пустыне. Зенон Косидовский, пытаясь найти хоть какие-то рациональные основания этой сказки, правда, робко заметил, что тут просто лексическая ошибка, и речь идет о шести тысячах семейств (Косидовский З. Библейские сказания. Сказания евангелистов. М.,1991, с 110). Впрочем, цифра «шесть» здесь каббалистическо-магическая, и имеет отношение к реальности не больше, чем «тридевятое царство» из русских сказок, так что израильтян не могло быть ни 500 тысяч, ни 700 тысяч, а только 600 тысяч. Закон жанра.

Дата исхода из Египта, т.о. – 2651 год условной хронологии «от сотворения мира». Моисей умирает в возрасте 120 лет – т.е. в 2691 году (даты его жизни: 2571-2691).

Уже в 2692 году начинается завоевание Ханаана (никакой Палестины еще нет, это название возникает позже, когда там появляются филистимляне, хотя филистимляне, согласно Книге Иисуса Навина, в этот период уже владеют своими традиционными пятью городами – очередной анахронизм).

Автор Книги Иисуса Навина считал завоевание израильскими племенами Ханаана одномоментным событием, в котором принимали участие все израильские колена. Однако, к XIII веку до н.э. (наиболее вероятной дате завоевания евреями Ханаана) еврейские племена Якуб-эль и Иосеф-эль уже давным-давно жили в Ханаане в районе Сихема. Племя Иосеф-эль (буквально: Иосиф-бог), согласно последующей еврейской фольклорной традиции, включало два «колена» - Манассию и Ефрем. Насчет племени Якуб-эль (буквально: Иаков-бог) можно строить какие угодно предположения, однако то, что в последующей еврейской фольклорной традиции именно Иаков считался прародителем всех древнеизраильских «колен», говорит в пользу того, что племя Якуб-эль играло роль национального консолидатора израильского племенного союза. «Колено» Вениамина многие исследователи связывают с аморейскими сутиями бини-ямина, даже не племенем, а целой группой племен, которые кочевали на Нижнем Евфрате в XXII-XV вв. до н.э. Около 1400 года до н.э. вавилонский царь Кадашман-Харбе изгоняет амореев из Месопотамии и частично Сирийской степи, и в месопотамских источниках исчезает упоминание о бини-ямина. Мифический путь Авраама из Ура Халдейского до Ханаана как раз совпадает с траекторией перемещения этой группы племен в XIV-XIII веках до н.э. Остается установить связь бини-ямина с племенем под руководством Иисуса Навина, располагавшимся на самом юге Сирии и севере Иордании в 30-20-х годах XIV века до н.э. Согласно, Книге Чисел (13:9), Иисус Навин был руководителем «колена» Ефрем, но это уже поздняя традиция. Согласно амарнским документам, в 1330-х годах до н.э. Иисус Навин вторгся в Ханаан, но был отбит египтянами. К событиям следующего века он, естественно, отношения уже не имел. Еще ряд израильских «колен», которые впоследствии возводили свою родословную к Иакову и Лии: Иссахар, Завулон, Иуда, Рувим и Симеон появляются в Ханаане только в конце XIII века до н.э., переходя Иордан с востока (более точно это датируется 1220-ми годами до н.э.) Можно ли их приход в Ханаан считать именно тем завоеванием, которое имеется в виду в Книге Иисуса Навина? И можно ли считать их тем самым Израилем, который был разгромлен фараоном Мернепта в 1247 году до н.э.? Или же это относится к Якуб-элю и Иосеф-элю? В первом случае речь идет о событиях к востоку от Иордана, во втором – к западу. Сама по себе надпись Мернепта, будто бы, говорит в пользу второго варианта:

«Ханаан разорен всяческой бедой, Аскалон и Гезер захвачены, Иеноам сравняли с землей, Израиль уничтожен, и семени его больше нет, Хурри стала вдовой из-за Египта» (История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. М.,1988, Ч 2, с 280).

Но география похода столь обширна (она охватывает все пространство от Аскалона до Тивериады), что вполне можно предположить дополнительный поход в Заиорданье. Еще четыре израильских «колена» - Асир, Гад, Дан и Нефалим, чьи предки-эпонимы считались в еврейской фольклорной традиции потомками Иакова от наложниц, скорее всего, изначально не были членами израильского союза и лишь позже приняты в его состав (эпоним Гад может быть связан с культом западносемитского бога счастья и удачи Гада, которому евреи поклонялись в период первого храма (Книга Исайи 65:11)). Это аморейские племена, проникавшие в Ханаан независимо от израильтян. Из этого следует, что подлинная консолидация израильского племенного союза происходит лишь в Ханаане, а до того различные племена – «колена» жили своей, независимой от других жизнью и имели свою собственную оригинальную «историческую память», которая впоследствии перемешалась под пером компиляторов ветхого завета.

Смерть Иисуса Навина недатирована (правда, это единственный из персонажей ветхого завета, который упоминается в Амарнском архиве и может быть, таким образом, привязан к реальной хронологии). Дальше начинается совсем «темный период» - эпоха судей. Отдельные даты, встречающиеся в Книге Судей, никак не связать друг с другом, а если их просто прибавить – периоды всевозможных «пленов» к периодам «покоя», получаем довольно продолжительный период.

Власть над евреями месопотамского царя Хусарафема, – 8 лет (Книга судей 3:8).

«Покой» при Гофонииле – 40 лет (Книга судей 3:10-11).

Власть над евреями моавитского царя Еглона – 18 лет (Книга судей 3:14).

«Покой» при Аоде и Самегаре – 80 лет (Книга судей 3:30-31).

Власть над евреями ханаанского царя Иавина – 20 лет (Книга судей 4:2-3).

«Покой» при Вараке – 40 лет (Книга судей 5:31).

Власть над евреями мадианитян – 7 лет (Книга судей 6:1).

«Покой» при Гедеоне – 40 лет (Книга судей 8:28).

Царствование Авимелеха – 3 года (Книга судей 9:22).

«Покой» при Фоле – 23 года (Книга судей 10:2).

Власть над евреями филистимлян и аммонитян – 18 лет (Книга судей 10:7-8).

«Покой» при Иеффае – 6 лет (Книга судей 12:7).

Далее правление судей:

Есевона – 7 лет (Книга судей 12:8-9).

Елона – 10 лет (Книга судей 12:11).

Авдона – 8 лет (Книга судей 12:13-14).

Власть над евреями филистимлян – 40 лет (Книга судей 13:1).

Таким образом, от смерти Иисуса Навина до провозглашения царем Саула (заметим, не первого израильского царя) прошло, согласно этим расчетам, 368 лет. Вопрос, сколько же лет прошло от начала завоевания израильтянами Ханаана до смерти Иисуса Навина? В тексте Книги Иисуса Навина есть упоминание о том, что Иисусу Навину было не менее 40 лет, когда начался исход из Египта, а когда он «состарился», ему было уже 85 лет. Значит, основная фаза завоевания Ханаана приходится на 2692-2697 годах условной библейской хронологии (Книга Иисуса Нвина 14:10). А Иисус Навин умирает в возрасте 110 лет (Книга Иисуса Навина 24:29) – в 2722 году от «сотворения мира». Зато никаких датировок периода между смертью Иисуса Навина и нашествием Хусафарема нет. И тут открывается простор для самых разных прикидок. Но этот период не был, как будто, слишком большим – максимум 2-3 года. Другая хронология присутствует в 3 Книге Царств (6:1), датирующей закладку первого храма в Иерусалиме 480 годом от исхода израильтян из Египта. Само строительство датируется 4-11 годами правления Соломона (3 Книга Царств 6:37-38), и таким образом 480 год от исхода – т.е. 3131 год внутрибиблейской хронологии соответствует 4 году правления Соломона. Эта датировка никак не сочетается с хронологией Книги судей, которая существенно длиннее (к ее 368 годам следует прибавить 28 лет правления Саула, 40 лет правления Давида, 4 года правления Соломона, а также 40 лет исхода и 70 лет правления Иисуса Навина (в том числе 5 лет завоевания Ханаана) – получается не 480, а 550 лет. Если вернуться к хронологии Книги судей, можно датировать эпоху судей:

Власть над евреями месопотамского царя Хусарафема, – 2725-2733 гг. библейской хронологии.

«Покой» при Гофонииле – 2733-2773.

Власть над евреями моавитского царя Еглона – 2773-2791.

«Покой» при Аоде и Самегаре – 2791-2871.

Власть над евреями ханаанского царя Иавина – 2871-2891.

«Покой» при Вараке – 2891-2931.

Власть над евреями мадианитян – 2931-2938.

«Покой» при Гедеоне – 2938-2978.

Царствование Авимелеха – 2978-2981.

«Покой» при Фоле – 2981-3004.

Власть над евреями филистимлян и аммонитян – 3004-3022.

«Покой» при Иеффае – 3022-3028.

Далее судьи:

Есевон – 3028-3035.

Елон – 3035-3045.

Авдон – 3045-3053.

Власть над евреями филистимлян – 3053-3093.

Эта последовательность 9 судей, даже если мы пользуемся в качестве единственного источника ветхим заветом, все равно имеет слишком много неясностей. Эти данные наводят на предположение, что хронология книги Судей использует два вида чисел — схематические (10, 20, 40, 80), основанные на отсчете поколений (типично библейская длительность поколения — 40 лет), и точные (3, 22, 23 и т.д.), почерпнутые библейскими редакторами из неизвестного источника (http://www.eleven.co.il/article/14567). Во-первых, не вполне понятно, были ли периоды «плена» частью годов правления соответствующих судей? По идее, в эпоху «плена» у израильских племен не могло быть независимого судьи (тем более, что указанные периоды правления судей имеются периодами покоя). Но, допустим, периоды плена совпадали с периодами правления соответствующих судей (это достоверно, по меньшей мере, в отношении последнего – филистимского плена). Во-вторых, пятикратное повторение длительности правления первых пяти шофетов ровно в 40 лет (если, конечно, мы не предположим, что 40 лет – это максимальный срок древнееврейской легислатуры, после которого шофет уходил на покой) вызывает естественное недоверие. Выражение «сорок лет» может обозначать здесь просто «много лет», или же это обозначение поколения, т.е. Гофониил, Аод, Варак и Гедеон и Фола принадлежали к пяти последовательным поколениям, но период поколения в реальности составлял не более 20 лет (если, конечно, мы не допускаем, что древние евреи не имели способностей к деторождению до 40 лет; та же самая проблема – с датировками правления первых Рюриковичей: Рюрик не мог родиться позже 842 года, Игорь – позже 869 (здесь датировки вполне вероятны), но если это так, то Игорь женится в 34 года, а Святослав рождается у него в возрасте 70 лет (около 940 года) от не менее чем 47-летней Ольги; первый свой поход Святослав совершает в возрасте 24 лет: единственное возможное толкование этой несостыковки: брак Ольги с уже престарелым Игорем не в 903 (Нестор), а около 935 года, когда ей – согласно преданиям 10 лет, в 945 ей уже двадцать, а в год поездки в Константинополь – 30 лет, когда она «красива лицом и разумна»: Святослав же – сын от любимой (последней по счету) жены, он и наследует власть). Второе возражение – непонятна локализация власти судей. В принципе говорится, что они были судьями всего Израиля, однако, если проследить перипетии деятельности каждого шофета, выясняется, что они властвовали лишь над одним или несколькими коленами и не претендовали на власть над всеми израильтянами (возможно, они даже были современниками). Прежде всего, это касается Иеффая, который правил заиорданскими землями, а Иордан был западной границей его владений (история с «сиболетом»). Варак властвовал лишь над коленами Завулона и Неффалима. Гедеон, видимо, воевал во главе своего колена Манассии и враждовал с коленом Ефрем, его сын провозгласил себя царем всего Израиля, но большинство племен его не признало, и вскоре он был свергнут. Наконец, Самсон, чей образ возник на основе культа еврейского бога Солнца – это вообще не судья, а партизанский вожак, израильский Шамиль Басаев, чей образ скорее сказочно-анекдотичен, чем историчен.

Другое дело, когда мы начинаем более внимательное рассмотрение шести периодов плена: едомский, моавитянский, ханаанейский, мадианитянский, аммонитянский и филистимлянский. Также упоминается еще и седьмой: месопотамский плен, которому израильтяне подвергались в течение 8 лет еще в самом начале эпохи судей. Интересен термин «плен», которым в данном случае именуется зависимость от иного народа, обитавшего поблизости (возможно, и египетский «плен» - всего лишь длительная египетская оккупация?) Интересно также, что плен по отношению к каждому из противоборствующих народов однократен, и впоследствии они не повторяли попыток пленить. Религиозная мотивация начала плена четко проговаривается в каждом случае – это следствие «деланья злого пред очами господа». Месопотамский плен объясним легче всего: в конце XIII – начале XII вв. до н.э. после падения Хеттской Империи и ослабления Египетской Ассирия в течение нескольких десятилетий была сильнейшим государством Ближнего Востока и вполне могла простереть свое влияние до Средиземного моря и Синая. Владычество это было, как видно, непродолжительное, и главную роль в его завершении сыграли не только израильтяне, но и другие народы Сирии и Ханаана, отбросившие Ассирию от Средиземноморья. Его можно датировать (если мы придерживаемся научной хронологии древней истории, ориентированной на длинную хронологию Египта) 1180-ми годами до н.э. Это, по всей видимости, и есть годы деятельности Гофониила, боровшегося против Ассирии. Однако и здесь историка, ищущего в Книге Судей хоть какие-то реальные исторические события, ждет разочарование: из всех ассирийских царей XIII-XI веков до н.э., только Тиглатпаласар I (1115-1077 годы до н.э.) в самом конце XII века до н.э. проник в «страну Амурру», перешел через Ливанский хребет по перевалу от современного города Хомса; здесь он велел нарубить кедра для постройки двойного храма с зиккуратами богов Ану и Адада в Ашшуре; отсюда он прошел значительную часть Финикии – от Арвада до Сидона, даже предпринял морскую прогулку на корабле и охотился на дельфина (История Древнего Востока. Зарождение древнейших классовых обществ и первые очаги рабовладельческой цивилизации. М.,1988, Ч 2, с 109). Но никаких завоеваний Ханаана этим царем не было. Ханаанейский плен – это успешное сопротивление местного доеврейского населения Палестины, родственного финикийцам, еврейским завоевателям (большинство населения Ханаана евреи составляют только в эпоху Давида, а все попытки завоевать Иерусалим до 1000 года до н.э. были безуспешны). Едомский, моавитянский, мадианитянский и аммонитянский плены – всего лишь нашествия (вероятно, все же неоднократные) этих малочисленных (по сравнению с населением Ханаана) племен, когда «пленению» подвергались лишь отдельные местности, населенные израильтянами (в случае аммонитян опасность угрожала лишь Заиорданью). Победить их не составляло большого труда (к примеру, Гедеон идет в поход всего с 300 воинами). Кстати, не стоит обольщаться относительно колоссальных цифр, сообщаемых в позднейших источниках. Население всего Ханаана к 1200 году до н.э. не могло превышать 400000 человек, причем страна после ухода из региона египтян оказалась раздробленной на несколько десятков враждующих княжеств. Если верить библейской цифре (40000 воинов, штурмовавших Иерихон) то получаем общую численность израильтян в начале вторжения не менее 200000 человек, но скорее всего это очередное фольклорное преувеличение («сорок» - синоним слова «много»). Даже двухсоттысяный (а тем более трехмиллионный) народ не мог блуждать по пустыням Ближнего Востока. И в реальности израильтяне, пришедшие в Ханаан не столько завоевывали, сколько расселялись в самых неплодородных землях, не нужных местным жителям, чтобы со временем бороться против них, захватывая город за городом, а поэтому их первоначальная численность не могла быть большой. Ко временам Давида общее количество жителей Ханаана составляло не более 500000 (из них не более 250000 израильтян). Средняя численность одного израильского племени – 10000-12000 человек, из которых воинов набиралось не более 1000 (учитывая то, что во времена судей израильтяне уже не варвары, и у них значительная часть мужского взрослого населения не получала военной подготовки и не могла выступить в составе ополчения; постоянного войска до времен Саула не было). А вот филистимский плен это довольно продолжительная (недаром он длится 40, т.е. «много» лет) зависимость большей части израильтян от филистимлян. Его вполне можно датировать 1060-1020 годами до н.э. Причем он как раз подтверждается археологически. Хотя столь колоссальное событие, как вторжение в регион «народов моря», по странному недосмотру, вообще не упомянуто в ветхом завете, и читатель, который задается вопросом о происхождении филистимлян, обнаруживает, что, согласно Пятикнижию, они всегда жили в Ханаане. К этому периоду относится деятельность Илии и Самуила. Возможно, именно в эту эпоху в Заиорданье с аммонитянами воевал Иеффай.

Далее – датировки правлений отдельных царей:

Саул 3093-3121

Иевосфей 3121-3123

Давид 3121-3161

Соломон 3161-3201

Ровоам 3201-3222 (далее следуют только иудейские цари)

Авия 3222-3224

Аса 3224-3265

Иосафат 3265-3287

Иорам 3287-3294

Охозия 3294

Гофолия 3294-3300

Иоас 3300-3339

Амасия 3339-3368

Озия 3368-3395

Иофам 3395-3403

Ахаз 3403-3419

Езекия 3419-3448

Манассия 3448-3493

Амон 3493-3495

Иосия 3495-3527

Иоахаз 3527

Иоаким 3527-3538

Иехония 3538

Седекия 3538-3549

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

Стало быть, между коронацией Саула и разрушением первого храма, согласно опять же библейской хронологии, прошло 456 лет. Год 3549 по внутрибиблейской хронологии соответствует 587 году до н.э. – научно-исторической дате разрушения Иерусалима. Таким образом, 1 год условной библейской хронологии соответствует 4136 году до н.э. Получилась еще одна хронология, отличная от всех вышеперечисленных. Даты с 1 по 2722 и с 2725 по 3549 годы выстраиваются более-менее последовательно. Промежуток 2722-2725 годов условен, поскольку в источнике не содержится информация о его продолжительности.

Основные вехи (если полностью доверять библии) в переводе на принятую в наши дни хронологию:

Всемирный Потоп – 2487 год до н.э.

Переселение Иакова в Египет – 1915 год до н.э.

Исход евреев из Египта – 1485 год до н.э.

Завоевание евреями Ханаана – 1444 год до н.э.

Коронация Саула – 1043 год до н.э.

Все даты, кроме последней, абсолютно противоречат современной научной хронологии Древнего Мира, поэтому библейская хронология Книг Бытия и Исхода не может быть признана исторической. А если уж мы настолько доверяем древним источникам, то следует также доверять фантастическим хронологиям Бероса и Манефона, которые столь же беспощадно раскритикованы современной исторической наукой.

Не обязательно быть историком, чтобы обнаружить, что почти ни одна из книг ветхого завета не принадлежит ее заявленному автору. На это указывают очевидные анахронизмы в текстах, особенности языка и плохая осведомленность авторов в исторических реалиях описываемого времени. Почти все книги ветхого завета созданы на столетия позже описываемых в них событий. Первоначально существовало два жреческих кодекса: Яхвист и Элохвист. В них фигурировали два разных божества – Яхве и Элохим (причем, Элохим – множественная форма, что лишний раз говорит о древнем политеизме). Ил – единственное число от Элохим – западносемитское божество, демиург и первопредок. Яхве – западносемитское божество, покровитель города Берита в Финикии. Яхве первоначально был богом колена Иуды, поэтому Яхвист составлен на юге Израиля. Оба кодекса созданы не позднее IX века до н.э. (Шахнович М.И. Библия в современной борьбе идей. Л.,1988, с 58), и повествовали о сотворении мира и первых людях. Впоследствии – в V веке до н.э. они механически объединены в одну Книгу Бытия, приписанную Моисею, что объясняет множество противоречий и повторений в ее первых главах. Поздний Жреческий Кодекс, на основе которого составлялись книги Исхода, Левит и Чисел, возник в начале VI века до н.э. Книга Плач Иеремии, Книга пророка Авдия, Книга пророка Аггея, Книга пророка Амоса, Книга пророка Иезекииля, Книга пророка Иеремии, Книга пророка Иоиля, Книга пророка Михея, Книга пророка Наума, Книга пророка Осии, Книга пророка Софонии, скорее всего, созданы в период вавилонского пленения. В конце V века до н.э. Эзрой окончательно составлен основной кодекс ветхого завета: Тора и Книги Царств. На базе Книги войн Яхве была составлена книга Иисуса Навина – ее древнейший слой датирован началом IX века до н.э., а на основе Книги доблести, по всей видимости, Книга судей. Таким образом, в каноне ветхого завета, зачитанном в 428 году до н.э. было 22 книги.

Далее появились:

Книга пророка Аввакума – кон. V века до н.э.

Книга Ездры – нач. IV века до н.э. (Книги Ездры, Неемии и Паралипоменон написаны одним автором).

Книга Неемии (она же 2-я книга Ездры) – нач. IV века до н.э.

Книги Паралипоменон – нач. IV века до н.э.

Книга пророка Малахии – нач. IV века до н.э.

Книга Иова – IV век до н.э. (переработанное шумерское сочинение (Шахнович М.И. Библия в современной борьбе идей. Л.,1988, с 79))

Книга Руфь – IV век до н.э. (содержит явную полемику с религиозной политикой Ездры).

Книга Эсфири – IV век до н.э.

Книга пророка Захарии – кон. IV века до н.э.

Книга Притч – III век до н.э.

Книга Псалтырь – III век до н.э.

Книга пророка Ионы – III век до н.э. (Мифы народов мира. М.,1991, Т 1, с 555)

Книга пророка Исайи – III век до н.э.

Книга Премудрости Иисуса* - нач. II века до н.э.

Книга Товита – начало II века до н.э. (Мифы народов мира. М.,1991, Т 2, с 516)

Книга Даниила – около 167-163 годов до н.э. (влияние Гесиода с его концепцией смены металлических царств). (Книга об Антихристе. СПб.,2007, с 48-49).

Книга Юбилеев* – после 160 года до н.э. (Книга апокрифов. СПб.,2007, с 10).

Книга Екклесиаста – начало II века до н.э. (сильное влияние греческой стоической философии).

Книга Еноха – II век до н.э. (Мифы народов мира. М.,1991, Т 1, с 435)

Книга Песни песней – II век до н.э.

Книга Премудрости Соломона* – II век до н.э. (Книга об Антихристе. СПб.,2007, с 178) (влияние египетского сочинения XI века до н.э. «Поучение о жизни и обучение благу» (Шахнович М.И. Библия в современной борьбе идей. Л.,1988, с 56)).

1-3 Книги Маккавеев – I век до н.э.

Книга завещания двенадцати патриархов, сыновей Иакова* – I век до н.э. (Апокрифические сказания. СПб.,2007, с 87).

Книга Псалмов Соломона* – конец I века до н.э. (Книга об Антихристе. СПб.,2007, с 85).

Книга мученичества и вознесения Исайи* – около 1 года н.э. (Апокрифические сказания. СПб.,2007, с 260).

Книга Вознесения Моисея* – начало I века н.э. (Апокрифические сказания. СПб.,2007, с 202).

4 Книга Маккавеев* – нач. I века н.э.

Книга притч Еноха* – I век н.э. (Апокрифические сказания. СПб.,2007, с 213).

Книга жития Адама и Евы* – I век н.э.

Апокалипсис Баруха (2 книга Баруха) * – конец I века н.э. (Книга об Антихристе. СПб.,2007, с 107).

3-я книга Ездры* – около 100 года н.э. (Книга об Антихристе. СПб.,2007, с 97).

(звездочкой помечены апокрифы).

Автор проделал эту большую «археологическую» работу по раскапыванию ветхозаветных сюжетов и установления хоть маломальской связи их с реальными событиями, лишь с целью наглядно показать искусственность большинства ветхозаветных исторических данных и невозможность пользоваться им в качестве исторического источника. Причем, скептический взгляд на фундаменталистическое толкование ветхозаветных сюжетов существовал всегда (он не является достоянием лишь «безбожного» ХХ века): «Вы хотите, чтобы мы верили подобным вещам, а вы не верите тому, что Гомер говорит об алоадах, что они вознамерились взгромоздить три горы на другую, чтобы приступом небо взять (Одиссея XI, 3/6). А я говорю, что и это столь же сказочно, как и то. Вы же признавая первое, на каком основании ради Бога, отвергаете сказание Гомера? А уже о невежестве этих людей, я думаю и говорить не стоит: если бы даже все люди на всей земле имели один язык и одну речь, они не сумеют построить башню, доходящую до неба, даже если бы они употребили на кирпич всю землю: ибо потребуется бесчисленное число кирпичей, размером во всю землю, чтобы можно было добраться до орбиты Луны. Если допустить, что собрались все люди, что у них один язык, что они превратили всю землю в кирпич и в тесанные камни, то когда бы башня могла достигнуть до неба, если бы даже люди выстроившись гуськом, вытянули ее тоньше иглы?» (Ранович А.Б. Античные критики христианства. М.,1990., с 432). Это написано императором Юлианом, жившим в IV веке н.э. Что же касается содержательной стороны, то можно с уверенностью утверждать, что классический иудаизм с монотеизмом и прочими его признаками сформировался лишь в V веке до н.э. – в момент кодификации ветхого завета Эзрой, под сильным влиянием зороастризма. Исторические книги ветхого завета, при некотором подражании по форме геродотовой «Истории» (Геродот презентовал свою «Историю» в Афинах на 17 лет раньше), не являются историей в прямом смысле слова. Это не история людей и народов, каковой является «История» Геродота, а поэма о прямом участии еврейского бога в делах людей (в чем-то схожая с гомеровскими поэмами). На эту ось нанизываются все сюжеты и в этом духе они комментируются. Всем древнеизраильским царям и героям (от Иисуса Навина до Соломона) приписываются монотеистические верования, которых у древних евреев в те времена быть не могло. Иудаизм периода первого храма – типичный политеизм с элементами генотеистического типа и выраженным старшинством верховного бога. Ни о каком монотеизме, тем более ветхозаветном, и речи в ту эпоху быть не может. Перечисляя все вышеназванные противоречия и заимствования в иудаизме, автор ни в коем случае не желает сказать, что противоречив и несуразен исключительно иудаизм. Все остальные религии, если столь же подробно заняться их изучением, обнаруживают столь же большое количество противоречий в своих «священных книгах» и заимствований из самых неожиданных источников, что, впрочем, ничуть не мешало им всем претендовать на аутентичность и «первую и последнюю истину».

продолжение следует

 

Основателем джайнизма в V веке до н.э. считается Джина Махавира. Как и буддизм, джайнизм зародился в среде кшатриев. Биография его основателя на удивление схожа с биографией Будды. Вардхамана, прозванный Махавирой, основатель джайнизма, принадлежал к царскому роду. Он был вторым сыном Сиддхартхи, кшатрия из княжества Вайшали в стране Видехе (Бихар). Дата его рождения точно не установлена; шветамбары – буквально «одетые в белое» (одно из направлений джайнизма) считают, что он родился в 599 году до н.э., в то время как дигамбары – буквально «одетые воздухом» (вероятно именно с ними беседовал Александр Македонский и они в греческой традиции именовались гимнософистами – «нагими философами» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. I 1)), соперничающее с первым направление джайнизма, относят его рождение на шестьдесят лет раньше. Обе традиции соглашаются, что в возрасте тридцати лет он отрекся от мира и присоединился к монашескому ордену Парасванатха. Но жизнью странствующего монаха он жил недолго. Махавира решил, что дисциплина монахов недостаточно строга, и через год он ушел от них, чтобы странствовать в одиночку. В течение двенадцати лет скитальческой жизни он не задерживался ни в одной деревне более чем на одну ночь. На тринадцатый год Вардхамана поселился неподалеку от холмов Парасванатха. Здесь он достиг кевала-джняны, «всеведения», и его стали называть Джина – победитель кармы. Поэтому его последователи стали именоваться джайнами. Суть учения Махавиры заключается в том, что неважно кем и в какой касте родиться и что цель жизни – освобождение от пут кармы, которое достигается посредством праведной жизни и аскетических упражнений, и что величайший грех – нанесение вреда живым существам. В течение тридцати лет Махавира распространял учение джайнизма, а на семьдесят втором году жизни во время пребывания в Павапури в качестве гостя царя Хастипалы он ушел из жизни, «оставшись наедине с самим собой, разрубив узы рождения, старости и смерти». В конце I тысячелетия до н.э. джайнизм широко распространяется в Северной Индии и даже в Афганистане. И хотя после I века н.э. его влияние стало сокращаться, а большая часть джайнов переселилась на юг Индостана, на севере джайнизм кое-где оставался массовой религией. В последний раз джайнизм сделался государственной религией Гуджарата при царе Кумарапале, обращенном в эту веру известным джайнским ученым Хемачандрой в XII в. Кумарапала запретил в своем царстве убиение животных и построил несколько храмов. Основой философии джайнизма, как дхармической религии, является вера в череду перерождений (дхармачакра), возможность освобождения от самсары (мокша), строгий аскетизм, неизменная ценность каждой жизни (в каждой форме её проявления), и, как следствие, непричинение им вреда — ненасилие (ахимса). Джайнизм проповедует, что любое существо (джива) является индивидуальной и вечной душой и самостоятельно отвечает за свои действия. То есть постулируется такой образ жизни, при котором уделяется наивысшее возможное уважение к каждой форме жизни. Бог для джайнов обусловливается такими понятиями как Бесконечное Знание, Бесконечное Восприятие, Бесконечное Осознание и Бесконечное Счастье (т.е. здесь чисто философская концепция). Таким образом, джайнизм не включает в свою философию понятия бога как всемогущего сверхсущества, но воспринимает отдельные божества как неизбывное мироздание, управляемое законами природы, которые, в свою очередь, зависят от взаимодействия атрибутов (гун) сущностей, составляющих Вселенную. Ещё одним отличительным аспектом джайнизма является анекантавада — учение о существующей множественности видения объектов и феноменов разными субъектами, эти объекты и феномены наблюдающими (в соответствии со Съядвадой — «Доктриной правил»). Т.е. мы имеем в большей степени дело с философией, чем с религией (как и в случае с пифагореизмом). Джайны, как и буддисты, верят в то, что жизнь есть, по сути, страдание, и цель – освобождение от него. Но, если буддисты считают, что освобождение от оного достигается посредством правильного действия, то, по мнению джайнов, наиболее оптимальный способ – это аскеза и отстранение от деятельности. К тому же разрыв с ведической традицией у джайнов менее решительный и сводится преимущественно к отрицанию системы варн и главенства брахманов. Этика джайнизма тесно связана с его теорией познания. Особую роль в теории познании играет доктрина неединственности (анэканта-вада), предполагающая условность и неполноту всякого высказывания об объекте познания. Уничтожение кармы может быть достигнуто только через подвижничество, а предотвращение нового притока «кармического вещества» обеспечивается строгой дисциплиной. Она сводится к соблюдению основных обетов: ненасилия, правдивости, неприсвоения чужого, целомудрия, отказа от собственности и воздержания от привязанностей. Обеты понимаются буквально и строго. Джайнам не разрешается заниматься сельским хозяйством, т.к. оно сопряжено с уничтожением растений и убийством насекомых и мелких животных в почве. Им предписывается строгая вегетарианская диета. Воду для питья надлежит процеживать, рот прикрывать повязкой, чтобы сохранить жизнь мелким существам, живущим в воде и воздухе. Правоверные джайны носят с собой специальные метелки, сметая с дороги муравьев и других насекомых, а с наступлением темноты вообще не выходят из дома. Джайнские монахи должны неукоснительно следовать всем суровым требованиям устава. Для мирян правила менее жесткие, но полное освобождение от них невозможно. (Народы и религии мира. М.,1999, с 712-713). Подобные нормы и правила аскетики характерны для большинства религий, и в т.ч. для христианства, где монашество особенно часто ассоциировалось с необходимостью ненасилия и воздержания (в т.ч. вегетарианства). Здесь мы видим очень странный парадокс: столь трепетное отношение к сохранению жизни даже мельчайших живых существ (а если бы джайны могли обойтись без растительной пищи, они с готовностью отказались и от нее) сопряжено с ненавистью к реальному миру живой природы, для которого как раз характерен принцип невоздержания и перманентного насилия одних живых существ над другими с целью выживания. Следовательно, монах желает уйти из жизненных цепочек потребления в силу понимания природного миропорядка как неправильного – т.е. «греховного» и своей личной «чуждости» природе. Т.о. налицо ненависть религии к реальной действительности – бунт против нее. Хотя, если мы опять же посмотрим на все это с т.з. бытия, определяющего сознание, подобные «гиперэкологические», хотя на самом деле «антивиталистические», настроения появляются на фоне роста в рамках той или иной цивилизации относительного перенаселения, при котором существующий уровень развития производительных сил не в состоянии обеспечить потребности населения.

Возникает вопрос: а куда же в результате возникновения религий делась мифология? Никуда она не делась. Она сохранилась в религиозном сознании как его компонент. Можно сказать, что т.н. «народная религиозность» всецело мифологическая. Причем, как и всякое мифологическое сознание, народная религиозность имеет тенденцию к синкретизации верований. Отсюда обвинения «идейными» религиозными интеллигентами «темных народных масс» в непонимании «чистоты христианства», которые в наше время столь же распространены, как и в первые века христианства. Для «возвращения к чистоте» религии возможен только один путь: вновь превращение христианства в мелкую секту «единомышленников». А вот здесь встает проблема монотеизма как такового. Монотеизм – это система, в которой человек и бог находятся лицом к лицу, и больше ничего нет. Но разве есть хоть одна религия, где ничего нет, кроме бога и человека? Такой религии нет. В христианстве, кроме того, что бог троичен (что понятно лишь высокообразованным богословам, да и то не всем, раз принимается как догмат, а не разумно, в то время как в народном понимании наблюдаются три личности – три бога, общающиеся внутри себя не менее сложно, чем греческие боги на Олимпе), присутствуют также ангелы (согласно Иоанну Златоусту (347-407) число ангелов реально не имеет предела, что соперничает с бесконечностью христианского бога (Мифы народов мира. М.,1991. Т 1, с 77)), богоматерь (Владимир Соловьев, опираясь на народную мифологию и труды некоторых отцов церкви, добавил к ней Софию – премудрость божию), сонм святых, бесы и т.д. И вся эта многоголосая и многоликая картина практически заслоняет от человека экзистенциальное видение единственного божества. Не только бесы, но и святые – это духи, контролирующие материальные объекты (святые покровители городов, к примеру). В общем, получается яркая картина, схожая с обычной мифологией. А судя по количеству молитв святым, ангелам и т.д., а не лично богу, христиане не считают их такими уж второ- или третьестепенными. В исламе как будто этого нет – есть один Аллах, и нет бога кроме него. Не тут-то было! Те же ангелы, демоны, джинны, пэри, сонм святых шейхов и имамов, конь Пегас, переименованный в Бурака, на котором пророк Мухаммед летал в Иерусалим. Весь яркий и пестрый мир арабских сказок. Иудаизм тоже не так уж «пуст» и «одномерен». Иудаистическая демонология средневековья очень разнообразна и многопланова (и это при том, что современный талмудический иудаизм – гностическое верование, и назвать его религией можно с очень большой натяжкой). Ко всему прочему, есть иудаистические секты, которые признают переселение душ, обожествляют святых – цадиков и ребе (вплоть до примитивного фетишизма их личных вещей). Из этого делаем вывод: монотеизм как «чистая линия» взаимоотношений «бог – человек» невозможен в принципе. Человек перестанет быть человеком, если потеряет фантазии, которые населяют мир множеством вымышленных существ. А если начать искать «перводвигатель», «первопричину» мира, так ведь и в греческой мифологии все порождено из Хаоса, но мы же не считаем верования древних греков монотеистическими.

Если мифологические системы вырождаются путем их синкретизации, то у идейных религий опасность прямо противоположная – это вероятность заблудиться в дебрях религиозной философии, потерять связь с «кровью и почвой» - с теми самыми «народными суевериями», которые религиозные авторитеты клеймят как примитив и глупость, но без которых полноценная религия невозможна. Поэтому без народной мифологии «языческого» происхождения религия быстро превращается в гностическую секту. Такова история возникновения талмудического иудаизма – на базе монотеистического иудаизма второй половины I тысячелетия до н.э., и манихейства – на базе зороастризма в III веке н.э. Ряд современных протестантских сект (иеговисты, адвентисты и др.) также можно считать гностическими сектами на базе христианства (а вот мормоны – в противоположность иеговистам – учитывая их этноконфессиональный характер, являются религиозным верованием, «вернувшимся» на грань мифологической системы; редко, но это бывает). Разумеется, различая политеистический и монотеистический иудаизм, следует помнить, что в XIII-VI веках до н.э. как такового иудаизма не существовало, а была западносемитская мифология – комплекс верований и культов западносемитских племен (арамеев, финикийцев и ханаанеев, амореев, евреев, а также карфагенян, с небольшими вкраплениями остатков ранних яфетидов (иевусеи), хурритов, митаннийцев и хетто-лувийцев) от Синая до Оронта. При чтении Ветхого Завета (если встать на позицию позднейшего монотеизма) оказывается, что древние евреи только то и делали, что маниакально поклонялись другим богам. На самом деле это была нормальная практика, причем, не только евреи поклонялись общесемитским богам (Ваалу, Астарте и др.), но и другие окрестные народы поклонялись громовержцу Яхве, и никто не видел в этом ничего зазорного – превращающего их тут же в «народ божий». Философский аппарат, появившийся независимо друг от друга в Индии и Греции, уже в эллинистическую эпоху был востребован новоявленными религиями, но там, где он «вышел из под контроля», появились гностические секты. Интересно, что в случае зороастризма мы не наблюдаем сколько-нибудь развитой внутрииранской философской системы, поэтому здесь возможно перекрестное влияние индийского и греческого центров философии (хотя можно предположить, что иранская философия просто хуже сохранилась на уровне источниковедческой базы, и в иранской среде не нашелся свой Диоген Лаэртский). Греки, во всяком случае, были весьма высокого мнения о «персидских мудрецах».

Когда утверждается прямое происхождение христианства от иудаизма, забывается, что сходство это заключается лишь в некоторых чисто обрядовых моментах. В христианском ритуале можно выделить ряд элементов, заимствованных из иудаизма. Чтение отрывков из ветхого и нового заветов во время богослужения — христианский вариант чтения торы и книги пророков в синагоге. Важное место, которое занимают псалмы в христианской литургии. Некоторые ранние христианские молитвы представляют собой заимствование или переработку еврейских оригиналов: «Апостольские постановления» (7:35-38); «Дидахе» («Учение 12 апостолов») главы 9-12; молитва «Отче наш» (ср. еврейская молитва «Каддиш»). Очевидно еврейское происхождение многих молитвенных формул: например, «аминь (амен)», «аллилуя (галилуйа)» и «осанна (хошана)». Можно обнаружить общность некоторых христианских обрядов (таинств) с еврейскими, хотя и преобразованными в специфически христианском духе. Например, таинство крещения (ср. обрезание и миква). Важнейшее христианские таинство — евхаристия — основано на предании о последней трапезе Иисуса с учениками (Тайная вечеря, отождествляемая с пасхальной трапезой) и включает такие традиционные еврейские элементы, как преломляемый хлеб и чаша вина. Вот собственно и все, при том, что крещение в христианстве – обычная обрядовая инициация, свойственная практически всем религиям и многим мифологическим практикам, а обрезание исторически принято было не только у евреев, да и вино с хлебом как продукты, употребляемые при богослужении в качестве причастия, характерны опять же не только для иудаистического культа. Именно это заставляет сделать предположение, что раннее христианство восприняло лишь некоторые иудейские ритуальные формы, которые в их среду занесли люди типа апостола Павла. Если это был исторический персонаж (а из его посланий половина признана критической школой библеистики принадлежащими одному и тому же автору), то именно он (точнее, люди его круга) «юдаизировал» христианские обряды, будучи при этом ярым сторонником христианских идей. А эти идеи – содержание христианских верований – коренным образом отличаются от иудаизма – как монотеистического рубежа эр, так и позднейшего гностического. Основное различие между иудаизмом и христианством (помимо самого представления о воплощении божества, в принципе невозможного в иудаизме, как ортодоксальном, так и еретическом) составляют три главные догмы христианства: первородный грех, второе пришествие Иисуса и искупление грехов его смертью. Для христиан эти три догмы призваны разрешить проблемы, которые в противном случае были бы неразрешимы. С точки зрения иудаизма, этих проблем просто не существует. Христианское разрешение проблемы первородного греха — принятие Христа через крещение. Согласно представлению иудаизма, всякий человек рождается невинным и сам делает свой моральный выбор — грешить или не грешить, что близко к зороастризму. До смерти Иисуса пророчества Ветхого Завета о Мессии не были исполнены. Христианское разрешение проблемы — Второе Пришествие. С иудаистической точки зрения, это не проблема, поскольку у евреев никогда не было основания верить, что Иисус был Мессией, а если Мессия действительно придет, ему не потребуется Второе Пришествие для реализации своих задач. Христианское решение проблемы, связанной с тем, что люди не могут добиться спасения своими делами — смерть Иисуса искупает грехи тех, кто верит в него. Согласно иудаизму, люди могут добиться спасения посредством своих поступков. В разрешении этой проблемы христианство, признающее невозможность для человека самостоятельного достижения совершенства, полностью отличается от иудаизма. Разумеется, не может всерьез восприниматься в качестве доказательства происхождения христианства от иудаизма позднейшие принятие еврейских пищевых запретов и т.д. протестантскими сектами или маргинальными православными группами.

Кажется немного странным, что христианству так уж понадобилось устанавливать связи с иудаизмом. Но, во-первых, это произошло скорее случайно, чем преднамеренно, а во-вторых, создатели первохристианства были просто малосведущи в этом предмете (к тому же, их запутал Павел – или тот, кто писал под его именем). Предположим вполне современную ситуацию: христианские миссионеры проникают к некому африканскому «языческому» племени и рассказывают о Христе как о божьем сыне. У слушателей сразу же возникает картина: Иисус Христос – сын верховного бога местного пантеона, он вписывается в существующие верования, и происходит синкретизация христианства (приверженцы синкретических афро-христианских сект составляют десятую часть всех африканских христиан, а синкретические настроения в той или иной мере характерны практически для всех африканских христиан). Аналогично здесь наблюдается синкретизация иудаизма (еще негностического) и первохристианства, чье появления связано с малоазийскими культами умирающих и воскресающих богов. Если евреи заявляли о своем поклонении «единому богу», а Иисус Христос и был этим «единым богом», с т.з. первохристиан, то они были отождествлены (причем павловцы – так назовем небольшую еврейскую группу в составе первохристиан – эти настроения всячески распространяли). Помимо вышеназванных обрядовых заимствований, христианство и иудаизм не связаны ничем, и даже в Никейском символе веры IV века н.э. о евреях, ветхом завете, Яхве и т.д. нет ни слова. Православный символ веры звучит следующим образом:

«Верую во единого Бога Отца Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. И во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, единородного, рождённого от Отца прежде всех веков, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рождённого, не созданного, одного существа со Отцем, чрез Которого всё сотворено; для нас людей и для нашего спасения сошедшего с небес, принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы и сделавшегося человеком, распятого за нас при Понтие Пилате, страдавшего и погребённого, воскресшего в третий день согласно с писаниями, восшедшего на небеса и седящего одесную Отца, и опять имеющего придти со славою судить живых и мёртвых, царству Которого не будет конца. И в Святого Духа, Господа, дающего жизнь, исходящего от Отца, покланяемого и прославляемого равночестно с Отцем и Сыном, говорившего чрез пророков. И во единую, святую, вселенскую и апостольскую Церковь. Исповедую единое крещение во оставление грехов. Ожидаю воскресения мёртвых и жизни будущего века. Аминь». (Народы и религии мира. М.,1999, с 794-795)

Католицизм прибавляет к этому тексту т.н. «филиокве» - т.е. исхождение святого духа не только от бога-отца, но и от бога-сына:

«Верую во единого Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, видимого всего и невидимого, и во единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия Единородного, от Отца рождённого прежде всех веков, Бога от Бога, Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рождённого, несотворённого, единосущного Отцу, через Которого всё сотворено. Ради нас, людей, и ради нашего спасения сошедшего с небес и воплотившегося от Духа Святого и Марии Девы и ставшего Человеком; распятого за нас при Понтии Пилате, страдавшего и погребённого, воскресшего в третий день по Писаниям, восшедшего на небеса и сидящего одесную Отца, вновь грядущего со славою судить живых и мёртвых, и Царству Его не будет конца. И в Духа Святого, Господа Животворящего, от Отца и Сына исходящего, Которому вместе с Отцом и Сыном подобает поклонение и слава, Который вещал через пророков. И во единую, Святую, Вселенскую и Апостольскую Церковь. Исповедую единое крещение во отпущение грехов. Ожидаю воскресения мёртвых и жизни будущего века. Аминь».

В Аугсбургском символе веры, принятом в 1530 году будущими лютеранами, та же картина:

«Непобедимый император, цезарь Август, милостивейший государь! Поскольку Ваше Императорское Величество созвали Рейхстаг здесь, в Аугсбурге, для обсуждения мер против мусульман, отвратительных, заклятых и древних врагов Христианства, а именно — [для решения того] каким образом эффективно противостоять их нападкам, осуществив надлежащую военную подготовку; а также [Вы созвали его] для рассмотрения разногласий в нашей святой религии и христианской вере, чтобы мнения и суждения сторон могли быть выслушаны в присутствии друг друга, рассмотрены и обдуманы со взаимным милосердием, снисходительностью и доброжелательностью — чтобы после устранения и исправления того, что понималось иначе в трудах и писаниях каждой из сторон, эти вопросы могли быть учреждены и возвращены к единой простой истине и христианскому согласию, чтобы в будущем единая чистая и истинная религия могла быть постигнута нами и получила нашу поддержку, чтобы, поскольку все мы подвластны Христу и сражаемся под Ним, мы были способны также жить в согласии в единой Христианской Церкви. Так как мы, подписавшиеся ниже курфюрст, князья и другие, присоединившиеся к нам, были, так же, как другие курфюрсты, князья и сословия, призваны на вышеупомянутый Рейхстаг, мы, повинуясь императорскому предписанию, незамедлительно прибыли в Аугсбург и — что утверждаем без хвастовства и самопревознесения — были одними из первых прибывших сюда. Соответственно, поскольку даже здесь, в Аугсбурге, в самом начале заседания Рейхстага, Вы, Ваше Императорское Величество, предложили курфюрстам, князьям и иным сословиям империи, помимо прочего, выразить и представить на рассмотрение свои мнения и суждения по-немецки и по-латыни и поскольку в прошедшую среду, после надлежащего тщательного обсуждения, Вашему Императорскому Величеству был дан ответ о том, что мы со своей стороны представим Артикулы нашего вероисповедания в следующую среду, повинуясь воле Вашего Императорского Величества, мы предлагаем на рассмотрение Вероисповедание наших проповедников, которое является и нашим вероисповеданием, показывая, какое учение из Священных Писаний и Чистого Слова Божьего излагалось до сих пор на наших землях, в наших княжествах, графствах и городах, и чему учили в наших церквях. И если другие курфюрсты, князья и сословия империи, согласно вышеупомянутому предложению императора, представят подобные писания, то есть на латинском и на немецком языках, выразив свое мнение по данному вопросу религии, мы, вместе с упомянутыми князьями и единомышленниками, здесь, в присутствии Вашего Императорского Величества, нашего милосерднейшего господина, готовы обсудить в атмосфере дружелюбия все возможные способы и пути того, как мы могли бы собраться вместе, постольку поскольку это может быть сделано с почтением, и вопрос наш может быть обсужден мирно, без оскорбительных препирательств, разногласие, с Божьей помощью, может быть ликвидировано, и все может быть возвращено к единой, истинной и созвучной религии. Ибо, так как все мы подчинены одному Христу и ведем сражение под Его властью, нам, согласно лейтмотиву указа Вашего Императорского Величества, следует исповедовать единого Христа, и все должно делаться согласно истине Божьей, и это именно то, о чем мы пылко и ревностно умоляем Бога. Однако что касается остальных курфюрстов, князей и сословий, представляющих противоположную сторону, если не будет наблюдаться никаких сдвигов к лучшему, никаких результатов не будет достигнуто в процессе рассмотрения данного религиозного дела, так, как Вы, Ваше Императорское Величество, мудро установили, а именно — в результате обоюдного представления писаний и спокойного обсуждения дела между собой, то мы, по крайней мере, оставляем вам ясное свидетельство, что никоим образом мы не уклоняемся здесь ни от чего, что могло бы способствовать достижению христианского согласия — такого [согласия], которое могло бы быть достигнуто с Богом и с доброй совестью, — и Ваше Императорское Величество, а также другие курфюрсты и сословия империи, и все, побуждаемые искренней любовью и усердием к религии, и также те, кто беспристрастно относятся к данному вопросу, милостиво соизволят принять во внимание и понять все из этого нашего Вероисповедания, которое является и Вероисповеданием наших единомышленников. Ваше Императорское Величество уже ранее неоднократно, на Рейхстаге в Шпайере, состоявшемся в 1526 году по Р.Х., согласно формы Вашего имперского указания и поручения, данного и предписанного, в результате чего это было констатировано и публично провозглашено, любезно давало понять курфюрстам, князьям и сословиям империи, что Ваше Величество, имея дело с данным религиозным делом, по определенным причинам, приписанным имени Вашего Величества, не желаете принимать решения и не можете определить чего-либо, но что Ваше Величество будет стараться убедить папу римского в необходимости созыва Вселенского Собора. Этот же вопрос уже публично выдвигался и подробно обсуждался год назад, на последнем Рейхстаге, который собирался в Шпайере. Там Вы, Ваше Императорское Величество, через Его Высочество Фердинанда, короля Богемии и Венгрии, нашего друга и милосерднейшего господина, а также через имперских уполномоченных велели, помимо прочего, рассмотреть следующее — что Ваше Императорское Величество заметили и обдумали решение имперского представителя Вашего Величества, председателя, имперских советников и представителей от других сословий, собиравшихся в Регенсбурге, относительно созыва Совета, и что Ваше Императорское Величество также посчитали целесообразным созвать Совет. А также — что Ваше Императорское Величество не сомневались, что папа римский мог бы быть побужден к созыву Вселенского Собора, потому что вопросы, которые необходимо урегулировать между Вашим Императорским Величеством и папой римским, касались согласия и христианского примирения. Таким образом, Вы, Ваше Императорское Величество, сами упоминали о том, что Вы могли бы попытаться обеспечить согласие и указание папы на скорейший созыв такого Вселенского Собора при участии Вашего Императорского Величества. Если [в Аугсбурге] результат будет таков, что различия между нами и другими сторонами по вопросу о религии не могут быть урегулированы в дружественной атмосфере, тогда здесь, перед Вашим Императорским Величеством, со всей покорностью, мы вносим предложение в добавление к тому, что мы уже сделали, что мы все явимся и будем защищать наше дело на таком всеобщем, свободном христианском Соборе, ибо созыв такого Собора всегда вел к согласию курфюрстов, князей и других сословий империи на всех имперских рейхстагах, во все времена правления Вашего Величества. До этого мы в должной манере и законной форме уже обращались к собранию Вселенского Собора и одновременно к Вашему Императорскому Величеству по этому наиважнейшему делу. Мы по-прежнему придерживаемся того, о чем указывали в этом обращении к Вашему Императорскому Величеству и к Собору. Мы не намерены, и это невозможно для нас, оставить это, покуда разногласия между нами и противной стороной не будут урегулированы, успокоены и приведены к согласию, в дружественной и благожелательной атмосфере в духе последних имперских посланий. И это мы здесь торжественно и публично удостоверяем».

Далее следуют 28 принципов:

(I) Вера в Триединого Бога (на основе Никейского Собора), (II) Вера в первородный грех, вследствии которого человек рождается испорченным. (III) Вера в Иисуса Христа, распятого и воскресшего, который есть Слово и Богочеловек, грядущий судить живых и мертвых, как сказано в Символе Веры. (IV) Вера в оправдание верой как даром Божьим. (V-VI) Вера в Евангелия и Таинства. (VII-VIII) Вера в Единую Церковь (собрание святых) при разнообразии обрядов («Нет нужды в том, чтобы человеческие традиции, то есть обряды или церемонии, учрежденные людьми, были везде одинаковыми»). (IX) Вера в святость крещения, в т.ч. и крещения детей. (X) Вера в «присутствие» Тела и Крови Христа во время Причастия. (IX, XXV) Вера в исповедь, при необязательности перечисления грехов. (XV, XXVI, XXVII) Критика монашеских обетов и постов. (XVI) Благословление светской жизни и государственного устройства. (XVII) Вера в Конец Света, когда придет Иисус Христос. (XVIII) Августинианская концепция свободы воли, которая обретает силу только при помощи Бога. (XXI) Критика почитания святых, при хранении памяти о них. (XXII) Необходимость причащения из чаши. (XXIII) Критика целибата. (XXIV) Акцент на просветительском характере обрядов («обряды нужны только для того, чтобы неученые были научены») (XXVIII) Ограничение власти священников, за которыми сохраняется лишь проповедь и отправление таинств («церковь не вмешивается в дела гражданского управления»; «Власть Церкви имеет собственное предназначение — учить Евангелию и отправлять Таинства»).

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

Самый древний из христианских символов веры – т.н. апостольский – впервые зафиксированный письменно в VI веке н.э. у Цезаря Арльского, но, скорее всего, восходящий ко II веку н.э., поскольку очевидна его направленность против христианской ереси докетизма, также не содержит никаких указаний на связь христианских верований с ветхозаветными:

«Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли, и в Иисуса Христа, Единого Его Сына, Господа нашего, Который был зачат от Духа Святого, родился от Марии Девы, страдал при Понтии Пилате, был распят, умер и погребён, сошёл в ад, в третий день воскрес из мертвых, восшёл на небеса, сидит одесную Бога Отца Всемогущего, оттуда придёт судить живых и мертвых. Верую в Духа Святого, Святую Вселенскую Церковь, святых общение, оставление грехов, воскресение плоти, жизнь вечную. Аминь».

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

Таким образом, вполне ортодоксальное христианство может без всякого для себя ущерба вообще отказаться от ветхого завета – это ничуть не повлияет ни на его догматы, ни на картину мира в представлении христиан. Правда, в никейском символе содержится ссылка на писания. Однако – что интересно – эти писания никак не обозначаются – ни этнически, ни теологически. Причем, предсказания пришествия в мир «бога-спасителя» неоднократно встречаются в античной литературе в период возникновения христианства. Например, в «Буколиках» Вергилия:

ЭКЛОГА IV

Музы Сицилии, петь начинаем важнее предметы!

Заросли милы не всем, не всем тамариск низкорослый.

Лес воспоем, но и лес пусть консула будет достоин.

Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской,

Сызнова ныне времен зачинается строй величавый,

Дева грядет к нам опять, грядет Сатурново царство.

Снова с высоких небес посылается новое племя.

К новорождённому будь благосклонна, с которым на смену

Роду железному род золотой по земле расселится

Дева Луцина! Уже Аполлон твой над миром владыка.

При консулате твоем тот век благодатный настанет,

О Поллион! – и пойдут чередою великие годы.

Если в правленье твое преступленья не вовсе исчезнут,

То обессилят и мир от всечасного страха избавят.

Жить ему жизнью богов, он увидит богов и героев

Сонмы, они же его увидят к себе приобщенным.

Будет он миром владеть, успокоенным доблестью отчей.

Мальчик, в подарок тебе земля, не возделана вовсе,

Лучших первин принесет, с плющом блуждающий баккар

Перемешав и цветы колокассий с аканфом веселым.

Сами домой понесут молоком отягченное вымя

Козы, и грозные львы стадам уже страшны не будут.

Будет сама колыбель услаждать тебя щедро цветами.

Сгинет навеки змея, и трава с предательским ядом

Сгинет, но будет расти повсеместно аммом ассирийский.

А как научишься ты читать про доблесть героев

И про деянья отца, познавать, что есть добродетель,

Колосом нежным уже понемногу поля зажелтеют,

И с невозделанных лоз повиснут алые гроздья;

Дуб с его крепкой корой засочится медом росистым.

Все же толика еще сохранится прежних пороков

И повелит на судах Фетиду испытывать, грады

Поясом стен окружать и землю взрезать бороздами

Явится новый Тифис и Арго, судно героев

Избранных. Боле того: возникнут и новые войны,

И на троянцев опять Ахилл будет послан великий.

После же, мужем когда тебя сделает возраст окрепший,

Море покинут гребцы, и плавучие сосны не будут

Мену товаров вести – все всюду земля обеспечит.

Почва не будет страдать от мотыг, от серпа – виноградник;

Освободит и волов от ярма хлебопашец могучий;

Шерсть не будет хитро различной морочить окраской, -

Сам, по желанью, баран то в пурпур нежно-багряный,

То в золотистый шафран руно перекрашивать будет,

И добровольно в полях багрянец ягнят принарядит.

«Мчитесь, благие века!» – сказали своим веретенам

С твердою волей судеб извечно согласные Парки.

К почестям высшим гряди - тогда уже время наступит, -

Отпрыск богов дорогой, Юпитера высшего племя!

Мир обозри, что плывет под громадою выгнутой свода,

Земли, просторы морей обозри и высокое небо.

Все обозри, что вокруг веселится грядущему веку,

Лишь бы последнюю часть не утратил я длительной жизни,

Лишь бы твои прославить дела мне достало дыханья

Не победить бы меня ни фракийцу Орфею, ни Лину,

Если и матерью тот, а этот отцом был обучен -

Каллиопеей Орфей, а Лин Аполлоном прекрасным

Даже и Пан, пред аркадским судом со мной состязаясь,

Даже и Пан пред аркадским судом пораженье признал бы.

Мальчик, мать узнавай и ей начинай улыбаться, -

Десять месяцев ей принесли страданий немало.

Мальчик, того, кто не знал родительской нежной улыбки,

Трапезой бог не почтит, не допустит на ложе богиня.

Христианские писатели видели в этой эклоге пророчество о рождении Христа, и на ней главным образом основана распространенная в средние века вера в Вергилия как в волшебника. При этом следует помнить, что синкретизация верований была процессом всеобъемлющим, и затрагивала не только процесс соединения религии и религии, но и заимствования из «нерелигиозных» источников – фольклора, художественной литературы и др. Вообще, с научной т.з., нельзя делить культуру на «духовную» и «светскую», возводя между ними совершенно непроходимые стены – в реальности этого не наблюдается, наоборот, очевиден единый «плавильный котел», где происходят самые причудливые реакции. В ветхом завете содержится ряд совершенно сказочных сюжетов (в прямом смысле слова «сказка»), например, сказочный сюжет о Самсоне, чья сила содержится в его волосах (почти точное совпадение по сюжету со славянскими сказками о Кащее Бессмертном, чья жизнь (иголка) содержится в яйце, в утке, в зайце, в сундуке, на дубе, на острове в море-океане; правда, в ветхозаветном варианте сказка рассказана от лица самого Кащея – отсюда острое желание реванша в завершающей сцене). Существует целая школа библеистики, которая пытается дать самым фантастическим чудесам (остановка солнца по молитве Иисуса Навина, воскрешение мертвых в евангелиях и т.д.) вполне правдоподобные объяснения, не противоречащие научному представлению о природе. Однако, эта метода возлагает на них бремя доказательства реальности также и любых других сказочных сюжетов, в т.ч. самоходной печи и говорящей щуки из сказки о Емеле, и если самоходная печь может быть интерпретирована как преломление в народном сознании образа первых паровозов, говорящая щука требует гораздо более изощренной апологетики.

продолжение следует

 

Булат, РЕСПЕКТ! И за книгу, и за труд, и за размещение на форуме. Проставил ПЛЮС!

Но! В списке литературы я не заметил В.Я.Проппа. Его гипотеза о первичности веры в Силы Природы, эволюционно, вместе с развитием психики и общественного производства, трансформировавшаяся в пантеон языческих богов, олицетворявших СВОЙСТВА человека и взаимоотношений людей, ИМХО адекватна, хотя никем и не развита.

Мифологическому сознанию русского этноса, к сожалению, не довелось пережить высший уровень язычества, на этапе веры в Силы Природы, его ИСКУССТВЕННО заставили перешагнуть эволюционный этап и революционно вбросили в монотеизм. Любое перешагивание этапов и вброс в неестественную для возраста этноса состояние вредны. Второй пример тому - пренебрежение эволюцией начала капитализма с огромными остатками феодализма в высшие его этапы с ЕСТЕСТВЕННЫМ перерастанием в первую фазу социализма.

Христианство и Социализм - архиважные периоды в жизни этноса оказались противоестественны из-за поспешности властей.

 

Почему? Собственно, анимизм - и есть пересказ этой теории, только проще, чем у Проппа (я не взял его, поскольку он, на мой взгляд "относится" к первобытному периоду).

ДАЛЕЕ:

Это очень показательно, если мы хотим понять процессы формирования новых религий в эллинистическом ареале в последние века до н.э. и первые века н.э. Синкретизация была нормой. К примеру, монотеистический иудаизм, появившийся в V веке до н.э., немыслим без влияния зороастризма, зороастризм же эллинистических и последующих времен – от синкретических форм парфянской эпохи до классического варианта сасанидской эпохи испытывал сильное влияние греческой философии, а многие маргинальные его формы несут на себе отпечаток буддийского влияния (манихейство).

Зороастризм по праву следует считать первой пророческой и монотеистической религией в истории человечества. Дата и место жизни Ашо Спитамы Заратуштры точно не установлены. Различные исследователи датируют жизнь Заратуштры в период от начала II тысячелетия до н. э. до VI века до н. э. Современные зороастрийцы ведут летосчисление по календарю «фасли» от года принятия царём Виштаспой зороастризма от самого Заратуштры и считают, что это событие произошло в 1738 году до н. э. Однако, как мы уже обнаружили на примере других религий, здесь типичное удревнение религиозной традиции, не подкрепленное никакими источниками, и в реальности зороастризм не старше 600 года до н.э. Другие гипотезы поселяют Заратуштру в современной Средней Азии, где в IX-VII вв. до н.э. существовало довольно обширное государство – Арьйошайана (Арьянам-Вайджо) (История Древнего мира. М.,1989, Кн 1, с 397-400). На карте 700 года до н.э. темно-красной линией показаны предполагаемые границы Арьйошайаны:

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

В конце жизни он был убит кочевниками-хионитами (хьяуна), разгромившими Арьйошайану. Вскоре после гибели Заратуштры часть его учеников переселилась в Мидию и обратила в свою веру одно из мидийских племен – магов. «Первая вера» — традиционный эпитет Мазда Ясны – самоназвания зороастризма. Проповедь Заратуштры носила ярко выраженный этический характер, осуждала несправедливое насилие, восхваляла мир между людьми, честность и созидательный труд, а так же утверждала веру в единого бога. Критике подвергались современные пророку ценности и практика кавиев — традиционных вождей арийских племён, совмещавших жреческие и политические функции. Заратуштра говорил о фундаментальной, онтологической оппозиции добра и зла, по этой причине зороастризм называют первой дуалистической религией, послужившей основой развитию позднейших дуалистических учений и дуалистических элементов других религий. Все явления мира представляются в зороастризме в виде борьбы двух изначальных сил — добра и зла, бога Ахура-Мазды и злого демона Анхра-Майнью. Ахура-Мазда в Конце Времён победит Анхра-Майнью (и здесь мы уже можем наблюдать т.н. «смысл истории» - т.е. представление о генеральном направлении развития исторических событий (прогрессе), которое библеисты почему-то приписывают исключительно иудаизму и христианству). Монотеистический характер зороастризма несомненен:

Ты, Мазда, - я это исповедаю -

Есть творец и источник всякого бытия,

Отец праведного духа,

Истинным наитием я познаю тебя,

Творца святого Аши,

Тебя, Господа мира и всех дел его.

(Ясна. 31:8)

Кто, как не ты, Ахура,

Удерживает и от падения небесные силы,

Кто хранит воды и растения,

Кто дал ветрами облакам силу и скорость движения,

Кто, как не ты, виновник мысли, разума,

Скрытого во всем этом, во всех явлениях мира.

(Ясна. 43:4)

Скажи мне, кто этот великий художник,

Кто дал нам свети тьму, сони бодрствование,

Дни и ночи? Кто одарил нас, вместе с тем,

И разумом для постижения законов жизни?

Кто вложил в нас любовь и связал людей узами живой привязанности?

Ты – единственный источник всякого блага.

(Ясна. 43:4)

Я изрек то слово

Чрез которое создана Вселенная.

Доныне продолжают уста мои

Произносить это мощное слово.

(Ясна. 28:2)

Зороастрийцы не считают Анхра-Майнью божеством, поэтому зороастризм иногда называют асимметричным дуализмом. При этом человек, согласно зороастрийским верованиям, изначально свободен – т.е. лично способен выбирать между добром и злом. Зороастрийцы видят смысл своего существования не столько в личном спасении, сколько в победе сил добра над силами зла. Жизнь в материальном мире, в глазах зороастрийцев, не испытание, а сражение с силами зла, которое человеческие души добровольно избрали до воплощения. В отличие от дуализма гностиков и манихеев, зороастрийский дуализм не отождествляет зло с материей и не противопоставляет ей дух. Если первые стремятся освободить из объятий материи свои души («частицы света»), то зороастрийцы считают земной мир лучшим из двух миров, который был изначально сотворён святым. По этим причинам в зороастризме нет аскетических практик, направленных на угнетение тела, ограничений в питании в виде постов, обетов воздержания и безбрачия, отшельничества, монастырей. Победа над силами зла достигается через совершение благих дел и соблюдение ряда нравственных правил. Три основные добродетели: благие мысли, благие слова и благие дела (хумата, хухта, хвартша). Каждый человек в состоянии определить, что есть добро и что есть зло при помощи совести (чиста):

Выбор невозможен без свободной воли:

Когда твоею властию и в твоей мудрости

Ты одевал душу ее собственным телом,

Тогда ты даровал деяния и закон,

Дабы каждый избирал в полной свободе своей воли.

(Ясна. 31:11)

Каждый должен участвовать в борьбе против Анхра-Майнью и всех его прислужников (в этой борьбе вместе с людьми участвуют ангелы Ахура-Мазды). На этом основании зороастрийцы уничтожали всех храфстра — «омерзительных» животных — хищников, жаб, скорпионов и пр., якобы созданных Анхра-Майнью. Спасается только тот, чьи добродетели (подуманное, сказанное и сделанное) превышают злодеяния (злые поступки, слова и мысли — дужмата, дужухта, дужвартшта). Важным условием жизни любого зороастрийца является соблюдение ритуальной чистоты, которая может быть нарушена соприкосновением с оскверняющими предметами или людьми, болезнью, злыми мыслями, словами или делами. Наибольшей оскверняющей силой обладают трупы людей и благих творений. К ним запрещено прикасаться и даже не рекомендуется на них смотреть. Люди, подвергшиеся осквернению, должны пройти сложные обряды очищения. Наибольшими грехами считаются: сжигание трупа на огне, анальный секс, осквернение или тушение священного огня, убийство мобеда или праведника. По представлениям зороастрийцев, с рассветом третьего дня после смерти человека его душа отделяется от тела и отправляется к Мосту Чинвад, Мосту Разделения (Мосту Решения), ведущему на небеса (в «Дом песен»). У моста над душой происходит посмертный суд, в котором со стороны сил добра выступают язаты: Сраоша, Митра и Рашну. Суд проходит в форме состязания между силами добра и зла. Силы зла приводят список злых дел человека, доказывая, своё право забрать его в ад. Силы добра приводят список благих дел, совершённых человеком, чтобы спасти его душу. Если добрые дела человека хотя бы на волосок перевесили злые, душа попадает в «Дом песен». Если перевесили злые дела, душу утаскивает в ад дэв Визареша. Если благих дел человека недостаточно для его спасения, то язаты выделяют часть добрых дел из каждой выполненной бехдинами обязанности. У моста Чинвад души умерших встречают Даэну — свою веру. Праведникам она представляется в виде прекрасной девушки, помогающей перейти мост, негодяям она встречается в виде страшной ведьмы, сталкивающей их с моста. Те, кто упадут с моста, ввергаются в ад. Зороастрийцы верят, что в мир должны прийти 3 саошьянта (спасителя). Первые два саошьянта должны будут восстановить учение, данное Заратуштрой. В конце времён, перед последней битвой придёт последний саошьянт. В результате битвы Ариман и все силы зла будут разбиты, ад будет разрушен, все мёртвые – праведники и грешники, воскреснут для последнего суда в виде испытания огнём (огненной ордалии). Воскресшие пройдут через поток расплавленного металла, в котором сгорят остатки зла и несовершенства. Праведным испытание покажется купанием в парном молоке, а нечестивые сгорят. После последнего суда мир навечно вернётся к своему изначальному совершенству.

Если вернуться к вопросу об историческом мироощущении зороастризма, то оно совершенно явно и имеет законченную форму. Согласно «Авесте», существуют три эпохи в истории вселенского противоборства добра и зла, изначальных сил творения (Ахура-Мазды и Ангро-Майнью): золотой век, царство первочеловека и культурного героя Йимы сменяется эпохой ожесточённой борь¬бы между духами добра и зла и их приверженцами на земле; эта борьба закончится мировой катастрофой; пе¬ред концом света наступит чудовищ¬ная зима, вырвется из пут дракон Ажи-Дахаки, мир погибнет в огне, но затем возродится в изначальном состоянии (эсхатологические представления в ранней «Авесте» близки другим индоевропейским традициям, особенно германо-скандинавской). По истории вселенной, разработан¬ной жрецами эпохи Сасанидов в поздней «Авесте» и в «Бундахишне», первые три тысячелетия мир пребывал в идеальном духовном состоянии: царство света и Ахура-Мазда на небесах были отде¬лены от царства тьмы и Ангро-Майнью) в преисподней; они сосуществовали, не сталкиваясь друг с другом. Тогда же Ахура-Мазда создал семерых небожителей Амеша Спента (Спента Манью, Воху Мана, Аша Вахишта, Хшатра Вайрья, Армайти, Арметат и Аурвайт – которые являются старшими ангелами зороастризма, а также персонализацией определенных принципов – соответственно Святой Дух (творческая ипостась Ахура-Мазды), Благая Мысль, Истина, Царство Божие, Благочестие, Бессмертие и Здравие (Мифы народов мира. М.,1991, Т 1, с 67); помимо этого старшего разряда ангелов существуют также низшие ангелы – язаты, некогда бывшие богами иранского пантеона до зороастризма: Митра, Веретрагна, Ардвисура Анахита, Мах и другие). Ангро-Майнью, обнаружив царство света, возненавидел его и захотел уничто¬жить, но всеведущий Ахура-Мазда священ¬ным словом привёл в оцепенение ду¬ха зла. В начале второго трёхтысячелетнего цикла Ахура-Мазда создал духовную сущность (фраваши) Заратуштры, по¬местив её в ствол древа жизни хаомы, и сотворил весь материальный мир, разместившийся между царства¬ми света и тьмы, в т.ч. первобыка и первочеловека, которым в поздней традиции оказывается уже не Иима, а Гайомарт. На земле утвердился золотой век. В третьем трёхтысячелетнем перио¬де Ангро-Майнью и сотворённые им дэвы начали борьбу против Ахура-Мазды и царства света; он убил первобыка и Гайомарта, но из их семени произошли животные и первая человеческая пара (Мартйа и Мартйанаг). В последнем, четвёртом цикле Заратуштра получает телесное воплощение и пе-риодически возрождается на земле в облике саошйантов — «спасителей мира». Последний цикл завершается победой добра над злом, воскресением из мёртвых и страшным судом, вер¬шимым Ахура-Маздой: праведники обретут вечное блаженство на земле, греш¬ники — вечные муки в преисподней:

Он разума глазами

Окинет все творенья

Без безобразной Лжи,

Весь мир увидит плотский

Глазами благодати,

И сделает бессмертным

Взгляд этот плотский мир.

(Яшт 19:93).

В зороастризме очевидна тенденция к историзации мифологического прошлого, наделению хронологических эр особы¬ми значениями этического порядка. В поздней «Авесте» многообразные взаимоисключающие схемы священ¬ной истории сведены в канон — от первочеловека (Гайомарта) до саошйанта (эсхатологического спасителя). Первочеловек в начале необратимого исторического цикла предвосхищал, а саошйант в конце его повторял образ и функции Заратуштры, занимавшего место в центре мирового времени и мирового пространства. Судя по сообщениям ранних греческих авторов (Ксанфа Лидийского, Феопомпа, Евдокса и др.) о том, что Зороастр жил за 6000 лет до Платона или за 5000 лет до Троянской войны, а также о двух Зороастрах, канон «от Гайомарта до саошйанта» стал известен грекам не позже V века до н. э. Однако этот канон не вытеснил других исторических мифов: в «Яште» (XIII) Заратуштра помещён не в сере¬дине мирового цикла, а в его начале; по «Хом-яшту», вселенская история, напротив, завершалась появлением Заратуштры. Детально разработан¬ная историософия была сразу и источ¬ником, и конечным продуктом вторич¬ного мифотворчества на заключи¬тельных этапах развития зороастризма. Наряду со священной историей вселенской борьбы добра и зла зороастризм со¬держит легендарную историю, повест¬вующую о смене поколений земных властителей. Владыку золотого века Ииму (Джамшида) одолевает трёх¬главый дракон Ажи-Дахака (Зах-хак), побеждённого распиливают по¬полам. Герой третьего поколения Траэтаона (Феридун) побеждает дра¬кона. Подобные мифологические цик¬лы известны в хеттской, вавилонской, греческой и других мифологиях. В ве¬дийской мифологии трёхглавого мон¬стра также убивает «третий» герой Трата: третий (по счёту) побеждает тройственного (по природе). Став владыкой мира, Траэтаона делит землю между тремя своими сыновьями: согласно поздним источ¬никам и «Шахнаме», Сельм получа¬ет западные страны (Рум), Тур, родоначальник туранцев — Восток, Иредж, младший и наиболее достой¬ный сын — Иран. Завистли¬вые старшие братья идут войной на младшего и убивают его. Дальнейшая легендарная история — история борь¬бы иранцев во главе с праведными царями — Кейянидами, богатырями Рустамом, Исфандияром и другими и их врагов — туранцев во главе с Афрасиабом, хионитов во главе с Арджаспом и т.д. При этом в одной только «Авесте» изложено не менее четырёх различных вариантов леген¬дарной истории и трёх систем хроно¬логии; один и тот же «Яшт» (XIX) описывает и тщетные попытки Афрасиаба-Франграсйана завладеть фарном (нимбом — символом царской вла¬сти), и представляет его обладателем фарна. Таким образом, когда христианские и иудейские богословы заявляют о том, что историческое сознание – исключительная прерогатива библейской традиции, будем думать, что это лишь по незнанию и отсутствию элементарного любопытства.

В трактате «Бундахишн» («Сотворение основы»), окончательно оформленном между IX и XVI веками н.э. (последнюю версию оформил «в день Фравардин месяца Амордад года 936 Йездигерда, царя царей из рода Ахура-Мазды, (этот список) написал я, слуга веры, сын хербеда, Асдин Кака Дханпал Лахмидар Бахрам Лахмидар мобед Камдин Зардушт мобед Хормаздйар хербед Рамйяр, с рукописи учителя Пешотан Рам Камдин Шахрияра» (Бундахишн. XXXIV)), содержится наиболее полная хронология всемирной истории в интерпретации зороастризма:

1 год сотворение мира. Рождение Ахура-Мазды и Ангро-Майнью.

Период духовного состояния, когда творения были немысляшие, неподвижные и неосязаемые.

3000 царствование Рака.

4000 царствование Льва.

5000 царствование Девы.

6000 царствование Весов. Ангро-Майнью вторгся в мир.

6030 Ангро-Майнью убил Гайомарта.

6070 из семени Гайомарта выросло растение ревень.

6085 растение ревень превратилось в Машйа и Машйане – брата и сестру потомков Гайомарта. Из-за того, что они явились в мир сросшимися, нельзя было судить о том, сколько у них душ – одна или две.

6235 Машйа и Машйане стали мужем и женой. Сначала они признавали главенство Ахура-Мазды в мире и назывались «лучшими из рождений Спандармат», т.е. выступали лучшими порождениями благочестия. Затем в них вошел дух противоречия, и они объявили Ангро-Майнью творцом миропорядка, за что и поныне пребывают в аду, откуда выйдут только после страшного суда. Сначала Машйа и Машйане питались одной водой, но затем, развращаемые злым духом, перешли на козье молоко, потом убили овна, развели огонь трением двух пород дерева и изжарили мясо. Из шкуры овна они сделали одежду. Машйа в знак поклонения демонам вылил молоко на север, запретную сторону света ортодоксального зороастризма (в этом жесте, видимо, отразились древнейшие «языческие» ритуалы: древние иранские племена почитали север). Падение Машйа и Машйане завершилось познанием таинств супружества. Своих первенцев Машйа и Машйане съели. Остальных детей спасло вмешательство Ахура-Мазды. От потомков Машйа и Машйане населился весь обитаемый мир, причем помимо обычных людей Машйа и Машйане создали и монстров с ушами или глазами на груди, хвостатых, волосатых и т. д.

6328 начало царствования Хошанга.

6368 начало царствования Тахмурупа.

6398 начало царствования Йимы.

7000 царствование Скорпиона. Правление Адждахака.

8000 царствование Стрельца. Правление Феридуна.

8500 начало правления Манушчихра.

8620 начало правления Узава, сына Тахмаспа.

8625 начало правления Кай Кавада

8640 начало правления Кай Кавуса

8515 Кай Кавус отправился на небо и вернулся назад.

8590 начало правления Кай Хосрова.

8650 начало правления Кай Лохраспа.

8770 начало правления Кай Виштаспа.

8800 принятие Кай Виштаспом зороастризма.

8890 начало правления Вахмана, сына Спендада.

9002 начало правления Хумай, дочери Вахмана.

9032 начало правления Дарая, сына Чихразад, дочери Вахмана.

9044 начало правления Дарая, сына Дарая.

9058 начало правления Искандера Румийского.

9072 смерть Искандера Румийского.

Аршакиды правили 284 года, Сасаниды – 460 лет.

Подобно ветхозаветной хронологии более древняя часть зороастрийской хронологии тонет в мифологических образах, а более близкая к нам имеет ряд очевидных анахронизмов. Царствования Рака, Льва, Девы и т.д. – естественно астрологические символы эпох, и приход в мир, созданный Ахура-Маздой, его злого брата-близнеца Ангро-Майнью вполне естественно происходит в период Весов, символизирующих равновесие между началами. «Грехопадение» Машйа и Машйаны схоже с историей Адама и Евы (что вполне естественно, учитывая влияние зороастризма на составителей ветхого завета) в истории о сакральном непослушании и в том, что грехопадение сопровождается соитием между ними (впрочем, миф о сакральной паре перволюдей имеет широкое распространение, и не ограничивается лишь зороастризмом и иудаизмом, но дело здесь в схожей интерпретации данного сюжета). Принятие зороастризма датируется тремя поколениями до царствования Дарая, под которым подразумевается, несомненно, Дарий I (522-486 годы до н.э.), что вполне совпадает с датировкой появления зороастризма около 600 года до н.э. Кай Кавад, Кай Кавус, Кай Хосров и Кай Виштаспа, вероятнее всего, правили в арийских царствах Средней Азии (их образы дошли в фольклорной и исторической традиции до Фирдоуси – автора Шахнаме). Дарай I правит всего 12 лет вместо 36 в реальной истории. Образ его сына, согласно Бундахишну, Дарая, сына Дарая может быть связан с историческим Дарием III Кодоманом, поскольку сразу же за ним следует правление Искандера Румийского (Александра Македонского). Из хронологии выпадает период 486-336 – т.е. 150 лет. Дарий III Кодоман правил не 14, а всего 6 лет, а если к дате смерти Александра Македонского (323 год до н.э.) прибавить 14 лет, получаем 337 год – дату, почти совпадающую с датой смерти (336 год до н.э.) Филиппа II – его отца. Таким образом, если 9072 год зороастрийской хронологии соответствует 323 году до н.э., сотворение мира и рождение близнецов Ахура-Мазды и Ангро-Майнью приходится на 9395 год до н.э. (ранний мезолит), однако, реальная материальная жизнь началась на 3000 лет позже – в 6395 году до н.э. (на заре неолита), а сакральная пара Машйа и Машйана родились из ревеня в 3325 году до н.э. (период энеолита) и совершили грехопадение, заодно породив последующих людей, в 3160 году до н.э. Датировки правления парфянских Аршакидов столь же приблизительны. Эта династия правила Ираном с 248 года до н.э. по 227 год н.э. – т.е. 474 года, а не 284. Датировка династии Сасанидов почти совпадает с реальностью – 460 (в реальности 424 года). Естественно, как и в случае ветхозаветной хронологии, настроенный фундаменталистически историк-зороастриец рискует создать на базе «абсолютно достоверной» хронологии Бундахишна хронологию всемирной истории, совершенно не вяжущуюся с реальностью. Не стоит также забывать, что автора Бундахишна отделяло от эпохи Искандара Румийского более 1000 лет, а автора Пятикнижия от описываемых событий – 900 лет.

Интересен также ряд зороастрийских обрядов. Обряд принятия зороастризма — сэдрэ пуши (перс. букв. «одевание рубахи») или навджот (букв. новое рождение), который проводится мобедом. Во время обряда принимающий веру человек произносит зороастрийский символ веры, молитву Фраваран, надевает священную рубаху сэдрэ (судрэ) и повязывает священный пояс кушти. Обряд проводится обычно по достижении ребёнком совершеннолетия (15 лет), но может проводиться в более раннем возрасте, но не ранее, чем ребёнок сможет сам произнести символ веры и повязать пояс. При принятии зороастризма новообращённым в зрелом возрасте необходимо чтобы человек находился в здравом уме, не был наркозависим и не совершал неискупимых грехов. Будущий прозелит должен находиться в контакте с наставником не менее одного года до прохождения сэдрэ пуши. В это время он должен пройти обучение у мобедов или бехдинов. Обряд гахи — ежедневное пятикратное чтение молитв, названных по именам периодов в сутках – гахов. Обряд празднования Новруза — главный зороастрийский праздник, новый год. Новруз празднуется в день весеннего равноденствия. Началом нового года считается первый восход Солнца после астрономического равноденствия. Новруз, который впоследствии перешел из зороастризма в ислам, символизирует победу добра над злом и возрождение совершенного мира в конце времён. Обряд погребения — традиционным способом погребения у зороастрийцев является выставление. Труп оставляется на открытом, специально подготовленном месте или в специальном сооружении — «дахме» — для утилизации птицами и собаками. Такой обычай объясняется тем, что зороастрийцы не испытывают к трупу никакого почтения. По представлениям зороастрийцев труп — это не человек, а оскверняющая материя, символ временной победы Аримана в земном мире. Падъяб — ритуал омовения. Полное омовение (от головы до ног) совершается перед совершением важных ритуалов, утром после пробуждения, после отправления большой нужды, после потери ритуальной чистоты в результате контакта с рвотными массами, кровью, семенем, мочой, калом. Частичное омовение (руки, лицо) совершается перед приёмом пищи, после отправления малой нужды. Дрон — ритуал приготовления и освящения мобедом дрона – ритуального хлеба для зороастрийского причастия.

Невооруженным глазом заметны поразительные совпадения многих верований, представлений и обрядов зороастризма с аналогичными характеристиками иудаизма и христианства. Даже идеальность, духовность, принципиальная нематериальность Яхве в иудаизме позаимствована из зороастризма. Зороастрийский верховный бог – Ахура Мазда и ангелы не имеют зрительного образа, представлены абстрактно и имеют лишь свои ипостаси (Луконин В.Г. Древний и раннесредневековый Иран. М.,1987, с 77) (только Ардви-Сура-Анахита представлена в антропоморфном образе):

Явилась Ардви-Сура

Прекрасной юной девой,

Могучею и стройной,

Высокой и прямой,

Блестящей, родовитой,

Вкруг голенией обвитой

Тесьмою золотой.

(Яшт. 5. 64)

Остальные младшие боги и ангелы в зороастризме имеют лишь символы, которые иногда являются зооморфными образами (Луконин В.Г. Древний и раннесредневековый Иран. М.,1987, с 151) – что опять же характерно для иудаистической эстетики (четыре животных в видении пророка Иезекииля (Книга пророка Иезекииля 1:4-11)). Символом Митры был египетский солнечный диск с крыльями, а символом Ахура-Мазды – крылья или крылатое существо (Луконин В.Г. Древний и раннесредневековый Иран. М.,1987, с 46). Впоследствии на парфянских монетах встречается множество изображений животных, видимо также символизировавших зороастрийских ангелов (Луконин В.Г. Древний и раннесредневековый Иран. М.,1987, с 151). Причем хронологически зороастрийские верования и представления первичнее иудаистических. Впрочем, не стоит думать, что зороастризм не претерпел внутренней эволюции. В его истории четко выделяются два периода: ахеменидский и сасанидский, а также промежуточная эллинистическо-парфянская эпоха. Есть все основания полагать, что зороастризм ахеменидской эпохи отличался от классического зороастризма времени Сасанидов. Текст Авесты в полной редакции делится на четыре части: Ясна (от авест. йаз — «почитать», «поклоняться»; йашт, т.е. «моление», «ритуал»; тадж. чашн — «праздник» - молитвенные песнопения) включает молитвы, произносимые при жертвоприношениях и богослужении, восхваления и литургические обращения к божествам. Ясна состоит из 72 глав, именуемых «ха» (авест. хаити, хатай), в том числе 17 глав так называемых гат (тадж. гах — «музыкальный такт», «песня»), считающихся наиболее древней частью Авесты, хотя по содержанию некоторые яшты, возможно, древнее гат); Висперед («Все владыки» или «Гении благих существ» - литургические воззвания к разным богам), читаемый обычно во время празднования гахамбаров и в Ноу-руз, содержит молитвенные песнопения (типа акафиста), состоит обычно из 24 глав, именуемых «карде» (от авест. керети); число глав в разных рукописях колеблется, по содержанию примыкает к «Ясне», Вендидад (свод религиозных и юридических предписаний, примерный перевод – «Кодекс против дэвов»), текст которого состоит из 22 глав (афгард) и представляет собой диалоги между Заратуштрой и Ахура-Маздой, предписания о поддержании ритуальной чистоты (наряду с нарушением женской чистоты, признается тяжким грехом ранение собаки и дача ей неподходящей пищи), об искуплении греха и различные культовые указания; Яшты («почитание», «восхваление», от авест. йаз — «почитать») — хвалебные гимны, 22 песнопения, посвященные различным зороастрийским божествам, содержат особенно много мифологических элементов. Есть определенные совпадения в тексте религиозных гимнов Ригведы – первого известного памятника индийской литературы, относящегося к XII-Х векам до н. э., и гимнов, содержащихся в Яшт. Знаменитый напиток хаома, который используют последователи зороастризма, у индийцев называется сома. Более того, и в том и другом случае, речь идет о божествах Хаоме и Соме, призванных служить людям. Древнейшая часть Авесты — гаты (гимны) представляют собой часть Ясны. Составление их приписывается самому Заратустре. В отличие от гат, остальные части Авесты называют Младшей Авестой. Текст Авесты на древнеперсидском языке именуется «Садэ» - «чистая». Авеста на древнеперсидском с переводом на среднеперсидский и комментариями именуется Зенд-Авеста (от ср.-перс. Zand — комментарий). История создания текстов Авесты остается во многом неясной, можно лишь предполагать, что в селевкидское и раннепарфянское время еще не существовало современного письменного канона Авесты. В зороастрийских общинах сохранялись и редактировались лишь Ясна и отдельные Яшты. Их анализ позволяет обнаружить явный синкретизм, присущий тому времени. Первая кодификация Авесты была произведена при Аршакидах в I веке н.э., которые таким образом стремились укрепить свою политическую власть с помощью религии. Вторая кодификация и первый перевод (пехлевийский) были осуществлены при Сасанидах в III веке, также по политическим соображениям. При Сасанидах Авеста составляла уже 348 глав, сведенных в 21 книгу. («Авеста в русских переводах» (1861 - 1996) / Сост., общая редакция, примечания, справочный раздел И.В. Рак. – СПб; Журнал «Нева» - РХГИ, 1997). Учитывая факт острой борьбы в Сасанидскую эпоху ортодоксального зороастризма с различными ересями (от зурванизма до манихейства и маздакизма), можно предположить, что в ахеменидскую эпоху не было еще такой четкости верований, и они могли перекликаться с теми взглядами, которые позже заклеймили как еретические. Однако, основные идеи зороастризма сформулированы именно в начале его существования, что позволило ему с самого начала – VI века до н.э. – быть полноценной и адекватной самой себе религией (в этом убеждает Антидэвовская надпись Дария). Отсутствие первоначальной четкой кодификации священных текстов представляется существенным недостатком только с т.з. на религию как на некую тайную «подпольную» организацию, чьи адепты не связаны друг с другом ничем, кроме «священного текста», к которому в этих условиях предъявляются повышенные требования быть главным агитатором и организатором общин верующих (т.е. с т.з. сектантского подхода к оформлению религии). Зороастризм ахеменидского времени, по понятным причинам, в этом не нуждался. При этом зороастризм Ахеменидов был более пластичен, мог восприниматься другими народами и влиять на их верования (что видно на примере евреев, армян, малоазиатов). Затем, в качестве реакции на эллинизацию (почти как и в случае иудаизма), появились свои «фарисеи», которые попытались «очистить» «благую веру» и образ жизни верующих от всех инородных влияний. В отличие от непрочного Хасмонейского государства евреев, возрожденный Иран Сасанидов выдержал геополитическое давление соседних цивилизаций. А последующие события – особенно массовое распространение прозелитических религий в III веке уже нашей эры – подсказали зороастрийскому руководству единственно правильный выход: объявить зороастризм этноцентрической религией. Тем самым ставился заслон на попытках внедрения прозелитических иностранных религиозных учений, иранцы становились избранным народом Ахура-Мазды (подобная концепция высказывалась, несомненно, и ранее, но не играла такой роли в зороастрийском вероучении). И если бы не арабо-мусульманское завоевание, зороастрийский Иран вполне мог дожить сквозь все драмы полутора тысячелетий до наших дней, если не в качестве стабильной государственности, то хотя бы в качестве религиозно-культурной традиции.

Но вернемся к 600 году до н.э. Какова религиозная карта мира в этот момент? Прежде всего: в мире еще нет ни одной религии; все народы обладают мифологиями. Степень развитости этих мифологических систем зависит от древности культуры и непрерывности развития этноса. Наиболее развитые мифологические системы к 600 году: египетская, вавилоно-шумерская (являющаяся восточносемитской ветвью общесемитской мифологии), ведическая мифологическая система Индии. В Китае наблюдаем самую древнюю мифологическую среду традиционных додаосских и доконфуцианских верований: культ предков и персонификацию природных элементов, сходно с другими обычными мифологическими системами. До уровня развитых мифологических систем великих земледельческих цивилизаций к этому времени дорастают греческая, этрусская, западносемитская, иранская и ряд дальневосточных: корейская, вьетнамская. Более примитивны мифологические системы окраинных народов евразийско-африканской ойкумены: кельтов, иберов, ливийцев, скифов, балтов, арабов, жунов и т.д. Арабская мифология сходна с западносемитской и восточносемитской и отличается лишь степенью развитости (меньшей проработанностью пантеона, слабой универсальностью распространения культов общих богов в рамках этино-культурного ареала), но в Южной Аравии в развитых государствах – Маин, Саба, Катабан – должна была существовать развитая и достаточно оригинальная мифология, выделяющаяся в отдельную разновидность общесемитской. Мифологическая система дозороастрийских иранцев очень сходна с ведической мифологией Индии, при том, что уже в VII веке до н.э. формируются локальные варианты: мидийский, персидский, согдийский. Скифо-сарматская мифология, учитывая влияния окрестных и покоренных в процессе миграций народов, носит очень смешанный характер, и, например, земледельческие элементы мифологического сознания, усматриваемые специалистами в сообщаемых Геродотом сведениях о скифских верованиях, происходят, скорее всего, из II тысячелетия до н.э., когда, при большей степени увлажненности евразийских степей, андроновские и срубные племена сочетали скотоводство с мотыжным земледелием. Впрочем, не будет преувеличением сказать, что все индо-иранское пространство от Киевщины до Южной Индии и от Ирана до Тянь-Шаня на этот момент в мифологическом отношении достаточно однородно. Разумеется, наблюдаются очень интенсивные синкретические процессы: культы отдельных божеств получают распространение за пределами традиционных этно-мифологических ареалов, происходит сращивание образов богов и героев и т.д. Синкретизация мифологий происходила испокон веков по мере миграций, завоеваний, диффузий первоначальных культур. И к 600 году до н.э. этот процесс протекал с обычной интенсивностью. Так ведическая мифология древних индо-ариев вобрала множество черт доарийских дравидских, веддских, тибетских, малайских и прочих мифологий доарийской Индии. Восточносемитская мифология Двуречья использовала мифологическое наследие шумеров. Египетские культы богов распространялись вверх по течению Нила и заняли важное место в системе верований уже независимого Куша. В Малой Азии еще с хеттских времен функционировал «плавильный котел» самых разнообразных мифологий, чему способствовали постоянные миграции в этот регион самых разных народов – от фракийцев-треров до скифов и протоармян и сильные влияния западных и восточных семитов. Средний малоазиец продолжал поклоняться «тысяче богов», и эта практика распространяется вплоть до Закавказья. Финикийцы и греки разносили свои верования по всему Средиземноморью (культы некоторых западносемитских богов попадают к этрускам). Трудно что-либо определенное сказать о пантеоне Тартесса, но поскольку современная Андалузия на тот момент – наиболее развитая часть Испании, вполне можно ставить тартесскую мифологию вровень с древнегреческой и этрусской. В Средней Европе уже завершилась эпоха полей погребений, но мифологические системы кельтов, германцев, балтов, славян, иллирийцев находятся еще в стадии зарождения.

продолжение следует, это только 40 страниц из 140

 

Прошло 200 лет. 400 год до н.э. Здесь религиозная карта мира совершенно иная. Орфизм в Греции, зороастризм в Персии (причем, не только среди персов и других иранцев, но распространяется и среди армян, манейцев, древнегрузинских племен и далее – на запад Малой Азии, где он все больше предстает в синкретическом виде – ведь малоазийцам было не привыкать синкретизировать мифологические верования, и синкретизация самой великой в истории человечества религии произошла столь же успешно). Монотеистический иудаизм в еврейской среде (который наконец-то можно назвать именно иудаизмом, поскольку в предшествующую эпоху еврейское население Израиля и Иудеи практически никак не выделялось по своим верованиям из общего массива западных семитов), который еще не испытал влияния греческой философии, а если оно и было, то опосредованно через зороастризм, который дал толчок к его появлению. В Индии распространяется буддизм и джайнизм, хотя старые ведические верования еще сохраняют свои позиции. В истории ведизма наступает т.н. эпический период, когда были записаны первые версии древнеиндийских эпосов «Рамаяны» и «Махабхараты», хотя устно они передавались в течение многих веков до и после этого периода. В Китае первичное конфуцианство более похоже на систему этических правил, и его можно назвать религией с большой натяжкой. Даосизм пытается переработать традиционные китайские верования в своем русле. Существуют также другие философские школы, но именно философские, а не религиозные. В греческой среде существует парарелигиозная секта акусматиков – наследников пифагорейства. Расцвет греческой философии, которая в лице Платона признает единобожие, как господство единого принципа. Рядом продолжают существовать развитые мифологии вавилонян, египтян, греков, италиков, финикийцев и других народов. Синкретизация мифологий продолжается повсеместно: например, культ Астарты попадает от карфагенян к этрускам. Геродот сообщает об интересном культе Залмоксиса у гетов – фракийского племени, который имел развитые мистерии, учение о загробном мире и тяготел к монотеизму – за счет отождествления основателя – легендарного Залмоксиса, которого Страбон считал приближенным рабом Пифагора, с верховным божеством грозы фракийского пантеона – Гебелеизисом. Здесь мы сталкиваемся с явлением «двуипостасности» культа. Еще одна религия этой эпохи, причем, засвидетельствованная у не самого развитого в экономическом отношении народа.

Карта религий около 400 года до н.э.

Жирными линиями показаны:

Желтой – ареал буддизма и джайнизма;

Коричневой – ареал зороастризма;

Голубой – ареал иудаизма;

Черной – ареал расселения самаритян;

Зеленой – ареал культа Залмоксиса:

Белой – ареал орфизма;

Синей – ареал распространения пифагорейских общин

Коричневыми пунсонами отмечены наиболее крупные гражданско-храмовые общины на западе Персии

Границы государств даны на конец 400 года до н.э.

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

Прошло еще 200 лет. 200 год до н.э. Походы Александра Македонского соединили Европу и Азию. Нельзя сказать, что до того между ними стояла непреодолимая стена, и никаких заимствований не было, но с конца IV века до н.э. происходит колоссальный синтез культур и верований, который, на мой взгляд, еще не до конца осознан историками и культурологами. Религиоведению удобнее оперировать «постоянными величинами», в то время как религии – достаточно динамические явления. Происходит это вследствие суеверия, согласно которому религия появляется и существует в законченном виде, изменяясь лишь в методике воздействия на верующих. Однако, поскольку все религии имеют естественное историческое происхождение, они меняются вместе с создающими их людьми. То же самое касается культов богов. В эти века процессы синкретизации усиливаются, охватывают огромные территории и приводят к появлению весьма причудливых культов. Повсеместно к 200 году до н.э. кристаллизируются основные философские системы и школы – индийские (шесть ортодоксально-ведических: мимамса, веданта, санкхья, йога, ньяя и вайшешика, а также неортодоксальные: локаята, чарвака, адживика), китайские (конфуцианство, которое фактически становится в едином Китае династии Хань официальной идеологией, даосизм, моизм, легизм («фа-цзя»), школа имён («мин-цзя»), школа «инь-ян» (натурфилософы), - на примере конфуцианства, которое, будучи типичной философией, считается китайской «религией», видно, насколько разнятся сами образы мышления людей в разных странах, и насколько наивна т.з. некоторых христиан, согласно которой, «все люди по своему поклоняются единому Творцу»), греческие (пифагорейцы, академики, перипатетики, киники, эпикурейцы, стоики, скептики и др.) Попытка объединить Китай, предпринятая царством Цинь, воспринявшим «драконовскую» философию легизма, не увенчалась успехом, но после Цинь Ши-хуан-ди, проделавшего «грязную работу», пришел крестьянский вождь Лю Бан, который стал родоначальником новой всекитайской династии Ранней Хань – императором Гао-цзы. В Китае складывается культ У Ди – «пяти императоров», понимаемых как пять сторон света, пять первоэлементов и пять государей-первопредков. В иудаистической среде это момент господства пророческих школ, которые формируются вокруг имени какого-нибудь почитаемого пророка периода первого храма. Разумеется, именно в это время книги пророков принимают современный вид. Бок о бок с иудаизмом существует самаритянство. Эта религиозная группа, отрицающая учение еврейских пророков и практикующая более архаичные богослужебные формы, согласно библейскому представлению об истории евреев, формируется еще в VII веке до н.э., после уничтожения Ассирией Израильского царства. Однако, поскольку мы установили, что монотеистический иудаизм появляется в конце V века до н.э., история самаритян не простирается далее этого времени, но раскол их с иудеями произошел не позднее походов Александра Македонского, которого самаритяне активно приветствовали, уже будучи сформировавшейся группой. Зороастрийская религия по прежнему наиболее распространена в мире – от Индии до Греции, но подвергается сильнейшему влиянию греческой и индийской философии. Парфяне не были достаточно ортодоксальны, и Средний Восток несколько веков пребывает в состоянии религиозного брожения. Армяне наряду с зороастрийскими почитают своих традиционных богов, хотя в целом зороастризм прочно вошел в быт армянского народа (армянская богиня Анаит – иранского происхождения). Столь же сильным было зороастрийское влияние в Грузии, Алвании и на востоке Малой Азии. Буддизм в Индии побеждает традиционные верования (прежде всего, это выражается в политике Ашоки, сделавшего буддизм официальной религией и созвавшего III Буддийский Собор, принявший канон буддийского учения), проникает в совр. Афганистан и Иран. По количеству верующих буддизм на тот момент – крупнейшая религия мира (не менее половины из 100-миллионного населения Индостана). Причем, среди его последователей распространены преимущественно школы тхеравады (ряд ученых считает именно это направление наиболее близким к первоначальному учению Будды): бахушрутия, ватсипутрия, дхармагуптака, кашьяпия, махишасака, праджняптивада, пудгалавада. Джайнизм в Индии также кодифицирует свои верования в первичном каноне на первом соборе в Паталипутре. Существует даже своего рода конкуренция исторических свидетельств буддийских и джайнистских источников в вопросе о наибольшем влиянии в эпоху Ашоки и его империи (джайны считают Ашоку покровителем в больше степени джайнизма, чем буддизма, а его внук Сампрати, принявший джайнизм, якобы сделал на какое-то время эту религию более могущественной, чем буддизм, и способствовал ее распространению за пределы Индии). Однако старые ведические верования не исчезают полностью – наступает т.н. пуранический период ведизма (пураны – описания историй различных аватар, а также богов, их взаимоотношения с людьми и битвы с демонами). Орфизм в Греции сходит на нет, культ Залмоксиса у гетов сохраняется, но не выходит за их этнические пределы. В Малой Азии и Финикии заметны культы умирающих и воскресающих богов. Это культы страданий и искуплений, жертв и самооскопления. Это культ Таммуза у финикийцев, культ Адониса и греков и культ Аттиса у лидийцев. Таммуз восходит к шумерскому богу Думузи (обожествленному правителю Первой династии Урука, кстати, предшественнику Гильгамеша). На западе и в центре Европы в землях кельтов оформляются друидские коллегии. Продолжают существовать мифологии египтян (не смотря на заметное греческое влияние), вавилонян, финикийцев, скифов и сарматов и других народов Евразии и Африки.

В описании религиозно-мифологической карты 200 года до н.э. следует отметить появление ряда интересных синкретических культов. Во-первых, учрежденный еще Птолемеем I культ Сераписа, объединивший черты Осириса, Аписа, Зевса, Аида и Асклепия, причем он распространяется далеко за пределы Египта. С Сераписом ассоциировалась Исида (в качестве жены). Далее – широко – за пределы Малой Азии распространился культ Матери Богов – Кибелы, за пределы Месопотамии – культ богини Нанай, иранско-зороастрийской Анахиты. Из Греции на Ближний Восток пришел культ Геракла, олицетворявший физическую мощь и могущество. В том же направлении стал распространяться культ Диониса, образ которого трансформировался: из бога виноделия Дионис превратился также в умирающего и воскресающего бога. Еще орфики верили, что Дионис сначала был рожден Персефоной под именем Загрея, затем Загрей погиб, растерзанный вакханками (вариант, титанами), но воскрес уже под своим именем как сын Зевса и Семелы (по мифологической версии – смертной женщины, фиванской царевны, однако, имя это означает на фригийском языке "земля", вероятно Семела изначально – фригийская богиня плодородия). Также синкретизация происходила по пути возникновения локальных культов покровителей отдельных деревень. Такие божества носили имена верховных греческих богов и локальный эпитет (по названию местности). Невероятной популярностью пользуются культы богов-спасителей. Таковы культы Сераписа-Осириса, Диониса, Аттиса. Почитатели верили, что путем особых обрядовых действий – мистерий, во время которых представлялись сцены смерти и воскресения бога, они сами становились сопричастны богу и тем самым обретали бессмертие. Например, во время празднования в честь Аттиса жрец провозглашал: «Утешьтесь, благочестивые, подобно тому, как спасен бог, спасетесь и вы». Для культа Аттиса, как я уже отмечал, характерны оргиастические обряды и самооскопление жрецов. Для участия в мистериях необходимо было пройти посвящение. Культ Сераписа-Осириса просто поражает своей демократичностью и интернационализмом. Теперь право на получение посмертной награды с помощью Осириса получили не только все без исключения египтяне, но и представители других народностей: греки, римляне и др. Культ Осириса, следовательно, стал в это время превращаться в мировую, космополитическую религию. Одновременно усиливалась здесь идея загробного воздаяния. Широкое распространение получили представления, согласно которым без соблюдения нравственных принципов рассчитывать на блаженство в мире мертвых невозможно. Например, в притче о Си-Осирисе (датируемой 46-47 годами до н. э.), во многом сходной с евангельской притчей о богаче и нищем Лазаре (Евангелие от Луки 16:19-25), говорилось, что богач, несмотря на помощь жрецов заупокойного культа, после смерти попал в ад, а нищий, погребенный без отправления каких-либо обрядов, достиг рая. В этой притче недвусмысленно подчеркивалось, что «с тем, кто был хорошим на земле, поступят хорошо» и в загробном мире, а с тем «кто был злым на земле», там «поступят зло». В данном случае уже не обряды, не социальное положение, а только добрые и злые дела в их совокупности решали посмертную судьбу человека. (Струве В. В. Социальная проблема в заупокойном культе древнего Египта // Религия и общество. Л., 1926, с 24-27).

1 год н.э. Что изменилось в мире религий за очередное 200-летие? На западе Евразии возникает новая мировая империя, достаточно устойчивая, чтобы ее образ жизни укоренился на трех континентах и повлиял на все стороны существования 50 и даже 100 миллионов людей. Это привело к формированию т.н. «цивилитеистической мифологии». Этим термином я обозначаю особый уровень развития традиционной мифологии, при котором общественные потребности приводят к обожествлению не только природных явлений, но и явлений общественной жизни. Хотя эти тенденции существовали с самой глубокой древности, когда возникали первые цивилизации (в культах семейного очага, военной доблести, справедливого суда и т.д.), именно в Римской империи они достигают своей наивысшей степени развития (в связи с колоссальным развитием городской жизни и преобладания социальных факторов над природными в жизни отдельного человека) и выражаются в культах императоров. Подобные культы обожествленных правителей также характерны практически для всей мировой истории – со времен столь же развитой городской культуры Шумера – но в Риме культ правителя становится нормативом. В этой монументальной картине наблюдается один темный угол. Это Сивиллины книги, которые распространяются в Риме на рубеже эр. По римскому преданию, Сивиллины книги были приобретены еще царем Тарквинием Гордым в VI веке до н.э. и хранились в храме Юпитера Капитолийского, но в 83 году до н.э. их уничтожил пожар, и диктатор Сулла отправил на восток специальную комиссию для приобретения новых Сивиллиных книг. Даже если легенда о приобретении Сивиллиных книг при Тарквинии Гордом верна, мы все равно имеем на текущий момент лишь вторую редакцию. Из 12 современных Сивиллиных книг, созданных между II веком до н.э. и V веком н.э., лишь две (2 и 3) принадлежат еврейским авторам, остальные написаны греками и частью принадлежат христианам. Сивиллины книги навязчиво повторяют мысль о неминуемой гибели Римской империи, и римлянами воспринимались как сборник антиутопий и «кризисных сценариев» (выражаясь современным языком). На другом конце Евразии аналогичные процессы привели к превращению конфуцанства, официально принятого династией Хань, в цивилитеистическую религию Китая (хотя, по меркам Западной Евразии, конфуцанство – вполне атеистическое учение, не менее атеистическое, чем, например, современный марксизм, не смотря на все культы достославных людей). Даосизм как бы ушел в подполье, но успешно занял нишу частной жизни китайцев – стал своеобразным андерграундом китайской цивилизации. В Малой Азии зародилась, приобрела устойчивые формы и стала повсеместно распространяться еще одна великая мировая религия – митраизм. Митраизм был своеобразной супразороастрийской реакцией древних – еще индоиранских культов, причем наиболее успешной, и если в наше время последние митраисты – это небольшая община, затерянная в юго-западном Китае, то это следует считать скорее исторической случайностью, чем закономерностью. Зороастризм сохраняется в качестве элитарной иранской религии, равно как и господствующей религии Армении и Кавказской Алвании, хотя его эллинизация достигает апогея. Видимо, в эту эпоху в зороастрийской среде появляются секты зурванизма, но его распространение связано с более поздними временами – после воцарения Сасанидов. Вероятно, стремление последних к большей ортодоксальности зороастрийской религии привело к более решительному размежеванию зурванистов и зороастрийцев. В Дакии продолжает существовать элитарно-городская религия Залмоксиса. Видимо, она играла важную роль в попытке консолидации фракийских племен Буребистой в I веке до н.э. Иудаизм переживает антиэллинистическую реакцию в хасмонейском движении, но ход событий вновь приводит Иудею к потере независимости, и процессы эллинизации еврейского общества продолжаются, что приводит к фактическому расколу единой в III-II вв. до н.э. религии на ряд враждующих сект. Приблизительная схема развития этих сект такова (Мень А. История религии. М.,1993. Т 6, с 600):

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

Вместе с эллинизацией евреев наблюдается встречный процесс – появление в греческой среде групп иудействующих, хотя их количество и роль в истории слишком преувеличиваются современными еврейскими историками. Одновременно в Палестине и ряде крупных центров Восточного Средиземноморья проживают сотни тысяч самаритян. Филон Александрийский наивно-искреннее пытается соединить иудаизм и философию Платона. Концепция Филона не оргинальна – его современником был живущий в Александрии египетский жрец Херемон, написавший, подобно Манефону, свою историю Египта, комментируя египетские мифы столь же аллегорически. В целом же античная философия на тот момент представляет невообразимое эклектическое смешение школ и идей, при том, что в этот момент не было крупных оригинальных мыслителей, и вся эпоха представляет собой некую «седловину» между классическим периодом греческой философии и греческим возрождением II века н.э. В Индии буддизм продолжает господствовать во многих государствах севера субконтинента. Школа Вайбхашика, чье название произошло от трактата Махавибхаша («Великий комментарий»), написанного мыслителем Паршвой, учила, что всё существующее реально; все дхармы (прошлые, настоящие и будущие) реальны, и ничего более реального, чем дхармы, нет. Эта школа также утверждала, что дхармы обладают действительным онтологическим статусом (дравья сат), будучи одновременно и условными единицами языка описания психофизического опыта, то есть опять-таки дхарм (праджняпти сат). От этой школы отделилась школа Саутрантика. Название ее происходит от слова «сутра», так как ее последователи утверждали, что абхидхармисты (буддийские философы) должны опираться лишь на материал, содержащийся в сутрах (как словах самого Будды), и игнорировать иные источники. По ряду важных позиций они расходились с вайбхашиками, считая, например, многие дхармы (прежде всего, асанскрита дхармы, то есть «сверхмирские» дхармы, «не входящие в составы») лишь условными (праджняпти), а не реальными (дравья) единицами. Кроме того, признавая объективное существование внешнего мира, они отвергали учение вайбхашиков о полном соответствии образов мира, отражённых в нашем сознании, реальным вещам, рассматривая объектное содержание сознания в качестве представлений, репрезентаций, реальных вещей, которые могут и не совпадать с вещами «мира в себе». Т.е. мы имеем дело со спором, во многом аналогичном средневековому спору «реалистов» и «номиналистов» в Европе. Рубеж эр в Индии – это эпоха расцвета джайнизма и его наибольшего распространения – в т.ч. и за пределы Индии. Не смотря на кратковременное преследование буддистов царем династии Шунга Пушьяминром, правившим в 185-149 гг. до н.э., эта религия процветает повсеместно в Индии. Защитником буддизма выступает греко-индский царь Менандр I, правивший в 160-135 годах до н.э., и война – первая религиозная война в истории Индии – между буддистами, возглавляемыми греко-индской династией, и правоверными брахманами династии Шунга продолжалась до 110 года до н.э., о чем свидетельствует Столп Гелиодора. Буддизм также начинает распространяться в Средней Азии и Юго-Восточной Азии, играя важную роль культуртрегерской религии для бирманцев и тохаров. Также в Юго-Восточной Азии начинают распространяться традиционные индийские верования, которые уже вполне можно называть индуизмом. Наряду со столь заумными религиозно-философскими теориями повсеместно существовали древние мифологии. Римляне запретили деятельность друидских жреческих коллегий, но последние успешно сохранялись сначала в Британии, а после в Ирландии. К северу от римского лимеса процветают мифологии древних германцев, славян, балтов, сарматов, финнов и др. Синкретизированные египетские культы сохраняют свою популярность среди местного населения и находят адептов по всему Средиземноморью. Сохраняются мифологии финикийцев, эфиопов, аксумитов, арабов, сабейцев, арамеев, народов Кавказа и других племен Азии и Африки. Проникновение кельтов в Малую Азию в конце III века до н.э. и закрепление их в районе Анкары обогатило и без того пестрый малоазиатский мир мифов новыми персонажами и культами. Среди них необходимо выделить кельтского бога Езуса, жертвы которому вешались на дерево. Иконографически Езус – бородатый или безбородый мужчина около дерева с подобием топора. Этимологически «Езус» означает «добрый бог», «бог-господин» (Мифы народов мира. М.,1991, Т 1, с 430). Там же – в Малой Азии процветают культы умирающих и воскресающих богов, богов-страдальцев и целителей. Именно в этой среде в I веке до н.э. возникает культ умирающего и воскресающего, страдающего и исцеляющего «доброго бога» Исуса (Езуса), принесенного в жертву и повешенного на дерево. Но в этот момент, кроме небольшой общины, состоявшей из малоазиатского эллинизированного простонародья, никто еще не знает об этом культе, даже Филон Александрийский.

На Филоне Александрийском следует остановиться подробнее. Живший между 25 годом до н.э. и 50 годом н.э. в крупнейшем интеллектуальном центре античного мира, выдающийся представитель еврейского эллинизма, богослов, апологет иудаизма и религиозный мыслитель, оказавший большое влияние на последующее богословие своим экзегетическим методом и своим учением о логосе, Филон связывал догмы иудейской религии с греческой философией, специально разрабатывал учение о логосе, который он изображает то в виде высшей идеи, то в виде верховного архангела (наместника божьего). Египетский жрец Херемон, у которого Филон позаимствовал принцип аллегорического толкования, также использовал греческую философию (прежде всего, стоицизм) в интерпретации традиционной египетской мифологии и выдвинул концепцию «олицетворенной премудрости» - т.е. существования группы или сообщества людей, ведущий образцовую жизнь в соответствии с древним учением (с т.з. Херемона, это коллегии египетских жрецов). Одним из аргументов «истинности» жизни египетсктх жрецов, согласно Херемону, является то, что они принципиально не употребляют в пищу ничего выросшего или произведенного вне Египта (Апокрифические сказания: Патриархи, пророки и апостолы. СПб.,2007, с 21-23). Аналогично Филон описывает общину «терапевтов», как сообщество традиционной еврейской добродетели, в которой могут реализоваться философские представления о благе. Истинность платоновской и стоической философии заключается, согласно Филону, уже в Торе. Иудейские законы — законы природы, имеющие значение для всех людей. Человека он считал интеллектуальным существом, которое связано с телом, разрывающимся между алчностью и отвращением. Задачей человека является следование логосу и уподобление богу посредством экстаза. Как философ, Филон был сторонником процветавшего в Александрии эклектического платонизма, сильно окрашенного стоицизмом. Подобно другим современным ему эклектикам, он видит в таком учении общую суть всей греческой философии и, вместе с тем, подобно другим иудеям эллинистам, признает источником греческой мудрости священное откровение ветхого завета, из которого, по его мнению, черпали древние философы. Из этого следует, что в сознании эллинизированных евреев 1 года н.э. ужа прочно забылась роль Эзры в создании иудаизма в конце V века до н.э., а равно связь иудаизма с зороастризмом. Подобно тому, как во времена британского владычества в Индии, Рамакришна и Вивекананда тешили себя надеждой, что Запад – лишь подражание древней и подлинной индуистской традиции, Филон, с целью потешить свое еврейское патриотическое мировоззрение, не мог придумать ничего иного. Книги Моисея, боговдохновенные, по Филону, в каждой букве не только подлинника, но и того греческого перевода, которым пользуется Филон, содержат в иносказательной форме учение Платона, Пифагора, Зенона и Клеанфа. Поэтому наиболее значительные сочинения Филона представляют комментарий на Пятикнижие (главным образом на книгу Бытия), дающий истолкование их в духе популярной греческой философии того времени. Согласно Филону, сверхчувственная истина, приспособляясь к человеческой немощи, облекается в иносказательную форму; все писание есть аллегория, и задача толкователя — в том, чтобы раскрыть «духовный» смысл, скрытый в этой аллегории. Аллегорический метод, с т.з. Филона, должен был полностью очистить иудаистическую религию от древних суеверий, лишить еврейского бога Яхве последних черт антропоморфности. Ведь не смотря на все утверждения еврейских теологов о том, что Яхве нельзя увидеть, пророк Исайя, к примеру, явственно видит его, сидящего на престоле (Книга Исайи 6:1-5):

«В год смерти царя Озии видел я Господа, сидящего на престоле высоком и превознесенном, и края риз Его наполняли весь храм. Вокруг Него стояли Серафимы; у каждого из них по шести крыл: двумя закрывал каждый лице свое, и двумя закрывал ноги свои, и двумя летал. взывали они друг ко другу и говорили: Свят, Свят, Свят Господь Саваоф! вся земля полна славы Его! И поколебались верхи врат от гласа восклицающих, и дом наполнился курениями. И сказал я: горе мне! погиб я! ибо я человек с нечистыми устами, и живу среди народа также с нечистыми устами, и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа».

С другой стороны, лишая Яхве человеческих черт, Филон всего лишь превращает его в абстрактную философскую категорию, и в этом смысле филонизм, например, является антитезой иудеохристианству апостола Павла. Кстати, если говорить об отношении Филона Александрийского к христианству, то этот интеллектуал, который, к тому же, был дядей Тиверия Александра – римского губернатора Египта, ничего ни об Иисусе Христе, ни о христианской общине не сообщает. Вообще ничего. Хотя должен быть прекрасно информирован обо всем, что происходило в течение первых 50 лет нашей эры в Палестине. Здесь встает еще одна проблема экзегетики. Богословы очень часто объясняют факт отсутствия в источнике А информации, содержащейся в источнике Б, не тем, что автор источника А элементарно не знал (либо отрицал правдивость) информации источника Б, а лишь «умолчанием»: автор источника А знал об этом, но счел нужным умолчать. Мало того, что данная концепция анекдотична (у апостола Павла был мобильный телефон, и он даже пользовался им, хотя в своих посланиях об этом не упоминает), но она к тому же еще и антиномична, т.е. под нее можно подвести все, что угодно. Например, считать вслед за Блаватской, что все раннехристианские богословы были теософами, но по каким-то причинам «умалчивают» об этом. Однако, представляется, что полнота изложения сведений автором источника вполне правдоподобна, поскольку, никаких объективных причин знать о чем-либо, но «умалчивать» у автора не может быть. А из этого следует, что Филон Александрийский ничего об Иисусе Христе не знал. Не смотря на то, что «духовно-аллегорическое» евангелие от Иоанна наиболее близко к его концепции.

Здесь мы должны сделать остановку в нашей религиозной хронологии и произвести основательную рекогносцировку. Нет, 1 год нашей эры не есть самая критическая точка в реальной истории человечества, но этот наблюдательный пункт наиболее удобен для предмета нашего исследования. В предыдущих частях работы автор преимущественно занимался описанием различных верований и религиозных традиций и очень мало уделял внимания вопросу: а что такое религия, и почему она возникает? Каково содержание процесса? Ответы на эти вопросы, несомненно, будут даны. Но прежде всего необходимо дать качественную характеристику умонастроений эпохи.

Зачастую религиозные историки объясняют процесс христианизации Римской империи до примитивности просто: население 100-миллионой империи разуверилось в старых богах, их культы пришли в упадок, и естественным путем возникла необходимость в новой религии, которой и стало христианство. Более того, таким же образом пытаются объяснить и все остальные процессы христианизации – от крещения Руси до приобщения к христианству Доколумбовой Америки включительно. Но это уже явное преувеличение: нет никаких оснований полагать, что верования древних руссов или же инков и астеков пришли к моменту их христианизации в упадок. К тому же само по себе исчезновение древних культов не обязательно предполагает заимствования извне новой религиозной традиции, а вполне может привести к формированию на базе старой мифологии атеистической философии (конфуцианство в Китае, буддизм-тхеравада в Индии), которая вполне сможет удовлетворять все религиозные потребности людей. Тем более, что в реальности именно еврейская религиозная среда, откуда совершенно ошибочно выводят христианство, в I веке до н.э. – I веке н.э. оказалась в состоянии кризиса и упадка. Этот факт признают все историки: верующие христиане, верующие иудеи, атеисты. Разумеется, в каждом случае доминанты мировоззрения оказывают существенное влияние на объяснение причин и последствий этого кризиса, но сам факт никем не ставится под сомнение. Причины кризиса и упадка иудаистического религиозного мировоззрения вполне очевидны. Если вспомнить переход от политеистических верований периода первого храма к иудаизму второго храма, то он происходил, пожалуй, в самых болезненных обстоятельствах, особенно если сравнить с появлением других религий. Ни буддизм в Индии, ни орфизм в Греции не родились на таком неблагоприятном фоне. Пожалуй, лишь зороастризм (если мы принимаем гипотезу Дьяконова о зарождении этой религии в Арьйошайане (Арьянам-Вайджо), которую затем разгромили хиониты, и беженцы принесли учение Ахура-Мазды на запад – в Мидию) может сравниться с иудаизмом в степени трагизма своего генезиса. Еще пророки (точнее, школы, формирующиеся вокруг имен библейских пророков уже в вавилонском изгнании) осознали наивность веры в человекообразного бога – рядового громовержца, самодовольного царька, сидящего на своей горе, пирующего с женами и младшими богами, а время от времени ведущего израильские дружины в бой. Пришли народы из других земель, о которых даже и не слыхал среднестатистический еврей, разрушили храмы (сначала в Самарии, затем – в Иерусалиме), и Яхве оказался столь же беспомощен, как и боги других народов, против завоевателей и их богов, более того – попал в плен к этим богам. Перефразируя Солженицына, лестница Иакова, как оказалось, вела не на небо, а на чердак. Не случись этих столь фатальных поражений, евреи и сейчас жили бы в Палестине, поклонялись Яхве-громовержцу, равно как и другим богам этого круга, и элементы инородных культур, которые на текущий момент составляют подавляющую часть т.н. аутентичной еврейской культуры, чувствовались бы в ней на порядок слабее. Хотя в рамках религиозного сознания древних евреев, иноплеменники, как не чтущие закон бога, должны по этой причине все умаляться и в конце-концов исчезнуть с лица земли (ведь все пространство инопленных земель представлялось им как зона беззакония, а все иноплеменники только тем и занимались, что творили это беззаконие), поскольку это самое беззаконие онтологически не может привести ни к чему хорошему и положительному, реальность разбила эти расчеты: иноплеменники не только не исчезли, но и своей силой превзошли евреев. Еврейские интеллектуалы, угнанные в Вавилон, были вынуждены признать неизбежное и отказались от веры в Яхве-громовержца, а равно и от веры в остальных западносемитских богов и богинь. Принять веру в Мардука им не позволяло достоинство побежденных, но тут ситуация изменилась: с востока пришел новый бог – Ахура-Мазда, чей народ на удивление быстро – за четверть века – завоевал всю Азию. Эта магия успеха, естественно, покорила поколение пророка Даниила, и хотя они продолжали быть всего лишь землячеством национального меньшинства в мегаполисе, зороастризм становится религией еврейской элиты. Поэтому, когда в ветхом завете упоминается о том, что Киру все царства земли дал господь – бог небесный, и о вере в бога персидского царя Дария – это вера в «бога небесного» Ахура-Мазду, а вовсе не в Яхве. Кстати, история о т.н. валтасаровом пире содержит уж совсем неприличные анахронизмы: например, когда в 539 году до н.э. персы захватили Вавилон, царство Валтасара «принял» Дарий Мидянин (Дан. 5:30-31), который, согласно небоговдохновенным источникам, начал править только в 522 году до н.э.; здесь же автор Книги Даниила называет возраст Дария Мидянина – в 539 году до н.э. ему 62 года; если учесть, что Дарий в реальной истории умер в 486 году до н.э., получается, что он всего прожил 115 лет, хотя на самом деле в 539 году реальноисторическому Дарию было всего 11 лет (Рыжов К. Все монархи мира. Древний Восток. М.,2001,с 129); о существовании Кира, который, согласно Книге Ездры (1:1), в первый год своего царствования в Вавилоне (538) разрешил евреям восстановить храм Яхве в Иерусалиме, автор Книги Даниила знать не знает и ведать не ведает; это, не говоря уже о более мелких подробностях: Валтасар в реальной истории не был царем, хотя исполнял обязанности царя, убили его не «рабы в Вавилоне», а персидские воины в битве на западном берегу Тигра (Веллард Д. Вавилон. М.,2004, с 227); здесь мы не предъявляем к ветхозаветному тексту чрезмерных требований, а лишь предполагаем знание его авторами общеизвестных в ту эпоху фактов. Проблема, таким образом, перешла в плоскость вопроса: может ли Ахура-Мазда помогать еврейскому народу в большей степени, чем другим. Было сочинено большое количество анекдотов, в которых евреи торжествовали над своими конкурентами в борьбе за милость персидского монарха. Некоторые авторы этих анекдотов теряли чувство реальности настолько, что начинали приписывать евреям самые фантастические деяния, не сообразуясь ни с элементарной логикой, ни со знанием описываемого материала. Один из таких анекдотов, который впоследствии стал основой для Книги Ионы, утверждает, что в Ниневии «каялись», «постились» и «были покрыты вретищем» не только люди, но и скот. Перед нами архетип мышления скотоводов, долгое время сохранявшийся у древних евреев, согласно которому основной ценностью и едва ли не членами семьи человека являлись козы и овцы: не поэтому ли древнееврейские пророки настойчиво требуют от царей и военачальников приоритетного уничтожения «крупного и мелкого скота» противников, что совершенно не соответствует реальному укладу жизни ниневийцев – которые уже на протяжении тысячелетий были народом оседлых земледельцев, ремесленников и торговцев (самое первое оседлое поселение на месте Ниневии было основано в V тысячелетии до н.э. – на тысячу лет раньше сотворения мира еврейским богом, согласно официальному летоисчислению современного Государства Израиль) и настолько несоизмеримо с действительностью, что напоминает рассказ чукчи о том, какие на Украине хорошие оленные пастбища – автор элементарно не знал, о чем он пишет, поэтому совершенно бессмысленно искать в реальной истории Ассирии какие либо отражения этого анекдота. К тому же история Ионы страдает анахронизмом иного рода: деятельность Ионы относится к периоду правления израильского царя Иеровоама II (782-753 гг. до н.э., вариант: 835-794 гг. до н.э.), однако, Ниневия была столицей Ассирии только в 690-612 гг. до н.э. Предыдущими столицами Ассирии последовательно были: Ашшур (до 875 года до н.э.), Кальха (875-710 гг. до н.э.) и Дур-Шаррукин (710-690 гг. до н.э.) Следовательно, в VIII веке или в конце IX века до н.э. Ниневия не была царской столицей и не могла иметь население 120 тысяч человек – все это относится уже к VII веку. Автор Книги Пророка Ионы, подобно среднестатистическому нашему современнику, знал, что столицей Ассирии была Ниневия, но в какой именно период, и какие еще были столицы у этого государства, он понятия не имел. Тем временем второй храм Яхве был восстановлен. Это произошло около 516 года до н.э., хотя Геродот еще в середине V века до н.э. абсолютно не отличает евреев от других народов V сатрапии, из чего следует, что даже в середине V века до н.э., евреи Палестины сохраняли традиционные верования и ничем не отличались от окружающих «язычников», сами библейские тексты это подтверждают, когда говорят о смешанных браках с чужеземками («язычницами»), которые представляли опасность, так как грозили еврейской общине смешением с «языческим» окружением и потерей самобытности. Перелом наступает во второй половине века, когда Эзра (видимо, не один, а во главе некоторой коллегии) на основе древних израильских хроник и изустных сказаний составляет ветхий завет: первоначально написаны пять книг Пятикнижия – Торы, Книга Иисуса Навина, Книга Судей и Книги Царств. Позже к ним добавлены книги пророков. В еврейской народной памяти сохранился образ Эзры – книжника, которого величали «вторым Моисеем». Талмуд считает его основоположником раввинистического иудаизма, переписавшим Тору «ассирийским письмом» (то есть еврейским квадратным шрифтом), оставив более древний алфавит самаритянам. Коран (9:30) сообщает, что евреи считали Узейра, то есть Эзру, сыном божьим и мессией; существует предположение, что данное сообщение, не находящее подтверждения в еврейских источниках, отражало устные предания йеменских евреев. Таким образом, именно во времена Эзры создается в своем классическом виде Иерусалимская гражданско-храмовая община, очень похожая на десятки подобных общин в Передней Азии (в Вавилоне, Ниппуре, Уруке, Борсиппе, Эмесе, Бамбике, Комане, Пессинунте, Зеле, Ольбе, Тордане, Ани, Гиргалее, Тире, Сидоне, Библе, Арваде и др.), формировавшихся вокруг культов различных ближневосточных богов. Эти гражданско-храмовые общины вполне можно считать прообразом позднейшего церковного устройства христианских и мусульманских конфессий, а также иудаизма после разрушения второго храма. Идея храма, как социализирующего центра общины, посредника между ее членами и властями, юридически регулирующего внутриобщинные порядки и, в принципе, стремящегося охватить своим контролем все стороны жизни общины в целом и ее отдельного члена, таким образом, появляется еще за 400-500 лет до возникновения христианства. Примечательно также, что формируясь вокруг конкретного храма, посвященного конкретному божеству, гражданско-храмовая община выделяет данный культ из множества культов других богов и делает его приоритетным, по сравнению с другими, что можно считать важной предпосылкой формирования монотеистического мировоззрения (причем, не зависимой от влияния зороастризма, иудаизма или греческой идеалистической философии, также тяготевшей к монотеизму). Например, гражданско-храмовая община Пессинунта (во Фригии, в области Галатия) выросла вокруг храма со знаменитой статуей Кибелы Пессинунтской, бывшего центром почитания богини Кибелы, так как здесь был погребен ее возлюбленный юноша Аттис. И если мы принимаем гипотезу о происхождении христианства от малоазиатских культов умирающих и воскресающих богов, следует считать Пессинунт одним из важнейших центров предхристианства. Персидские цари, как правило, поддерживали гражданско-храмовые общины против полусамостоятельных сатрапов и царьков, и это отлично объясняет многие непонятности ветхого завета: персидские цари помогали финансово и в правовом отношении, естественно, не только иерусалимскому храму, но и всем другим аналогичным организациям, а равно признавали культ не только еврейского Яхве, но и эламского Хумбана, египетского Амона, вавилонского Мардука, греческого Аполлона и, ко всему прочему, именовались в Египте «рожденными богиней Нейт» (История Древнего мира. М.,1989. Ч 2,с 188-194) – к сожалению, в ветхозаветных источниках об этом не сообщается. Концепция Эзры проста и последовательна. Он отрицает всех иных богов, кроме Яхве, а Яхве отождествляет с «богом небесным» персов – Ахура-Маздой. При этом Эзра нигде не допускает ни малейшей критики персов и их религии, а одним из древнейших предков Авраама называет иранца Арфаксада (Бытие 11:10-26) (это уже вершина верноподданнических чувств). Яхве становится единым и единственным богом, подобно Ахура-Мазде окруженным богоподобными служителями – ангелами. Борьба Эзры с межнациональными браками повлияла на его мировоззрение в женском вопросе – этот женофоб решительно изгнал из иудаизма все женские божества и полубожества, а в истории Самсона и Далилы показал всю гибельность женщины для правоверного иудея (в этом плане Книга Руфь, составленная 200 годами позже, отражает точку зрения его оппонентов). В остальном Эзра предсказуем и даже банален: вся еврейская история рассматривается им через призму завета, заключенного древними евреями с Яхве при посредничестве абсолютно выдуманного им древнего пророка Моисея (чью мифическую биографию он слепил из нескольких вавилонских и шумерских сюжетов). Если евреи сохраняют верность завету, Яхве дарует им победу над врагами и все прочие довольствия, как только евреи отступают от завета, наказывает их, в т.ч. позволяя врагам одерживать над ними победы. Сам по себе завет мыслился как обычный торговый контракт – излагались условия обеих сторон и возможные санкции в случае несоблюдения его одной (еврейской) из сторон, что является архетипом мышления уже не скотоводческого культурно-хозяйственного типа, а торгового, и напоминает договоры различных греческих героев с отдельными олимпийскими богами. Эзра мыслил достаточно примитивно, чтобы не увлекаться высокой философией и, пожалуй, нигде не ставит проблему добра и зла как такового: для него «добро» это послушание Яхве, а «зло» - непослушание ему же. Поэтому ему очень легко объяснить все достижения «верностью» богу, а поражения в прошлом и не очень отрадную современность, а также реальное отсутствие помощи бога, клятвенно обещавшего ее, – «непослушанием» этому самому богу. В целом, все книги, написанные им, строятся из очень схожих сюжетов, чья канва включает констатацию факта послушания или непослушания, описания соответствующих реакций на это Яхве и последствий его реакций для евреев. В этом отличие Эзры как историка от Геродота, бывшего его современником (возможно даже, труды Геродота были знакомы Эзре, поскольку их тематика – греко-персидские войны – не могла оставить равнодушными образованных персов, и их распространение в Персии в качестве военно-исторического справочника весьма вероятно): Геродот в своих описаниях также допускает немало ошибок, схематизирует события, выдумывает целые фразы своих персонажей, но он не ставит перед собой никакой «сверхисторической задачи», он лишь описывает все ставшее известным ему, «чтобы прошедшие события с течением времени не пришли в забвение и великие и удивления достойные деяния как эллинов, так и варваров не остались в безвестности» (Геродот. История, Предисловие), и поэтому не должен подгонять под эту идею описания реальных событий, поскольку сама идея состоит в объективном – не смотря ни на что – описании событий и запрете подгонять их под какую-либо идею. Таким образом, Геродот ставит перед собой лишь задачу борьбы с текущим временем – Хроносом, выполняя важную культурную задачу сохранения информации, которая самоценна. Т.е. ценность и смысл истории для Геродота – в ней самой. Здесь очень четко видна концепция нерелигиозной истории, истории как таковой, самоценной в своей сути, что верующими безосновательно именуется «отсутствием исторического мышления». У Эзры все не так. Для него (как, возможно, и Атлантида и другие легенды для Платона) история не самоценна – она служанка богословия и призвана лишь иллюстрировать главную богословскую идею – требование абсолютного точного соблюдения евреями контракта с Яхве – ветхого завета. Более того, если ради этой великой цели необходимо что-либо замолчать или наоборот придумать – короче, соврать, Эзра врет без тени смущения, руководствуясь, видимо, теми же соображениями, исходя из которых, Платон выдумал историю Атлантиды и ее антитезы – Великой Платоновской Афинской Державы. Эзра осознает власть идеи над человеком, которому можно сказать все что угодно, и у которого зачастую лишь два выхода: поверить или не поверить, причем Эзра приложил усилия, чтобы решение было положительным. Корпус ветхого завета составлялся в спешке, возможно, разными переписчиками, получившими от Эзры самые общие указания, что объясняет огромное количество противоречий и несостыковок в его тексте (и это потом задало работы богословам, веками пытающимся примирить их), но и это была не самая большая проблема. Делая Яхве богом-миродержцем и устраняя всех иных богов (а демонология в раннем иудаизме еще не получила развития), Эзра столкнулся с серьезной проблемой, которая будет довлеть над иудаизмом во все века его существования и выразится, например, в иронии Нестора Летописца в адрес иудеев: «Если бы Бог любил вас и закон ваш, то не были бы вы рассеяны по чужим землям. Или и нам того же хотите?» (Повесть Временных Лет. СПб, 1997, с 63). Это проблема соотношения евреев и других народов. Если Яхве избрал евреев в качестве «особого» народа, то к другим народам он должен относиться на порядок хуже (иначе теряется сам смысл избранничества, которое состоит не только в налагании неких особых обязательств: заповедей, но и в предоставлении особых привилегий), а стало быть, неизбежно первенствующее положение евреев среди народов мира. В рамках концепции зороастризма той эпохи избранность иранских народов была очевидна – они (в лице персов – небольшого правящего меньшинства) контролировали практически всемирную империю – от Эгейского моря до Инда, и их верования принимали новые народы – армяне, евреи и др. А евреи даже в самые блестящие эпохи Давида и Соломона (последний, кстати, отличался веротерпимостью, что подмывает концепцию Эзры) могли претендовать максимум на звание крупной региональной державы, в остальное же время Израиль и Иудея являлись «великими державами» ранга современной Албании с минимальным культурным влиянием на окружающие народы. Не говоря уже о том, что в эпоху Эзры евреи – небольшая община в Иерусалиме и окрестностях, численность которой (вместе со всей диаспорой в крупных городах Персидской империи) не превышала к концу V века до н.э. 200 тысяч человек – менее 1% населения Персии (История Древнего мира. М.,1989. Ч 2,с 188). Выбрав монотеизм со всемогущим богом в качестве религии, Эзра попал в ловушку факта исторического поражения евреев, отнюдь не ставших властителями вселенной, хотя это должно следовать из его же концепции. Он переживает это крайне тяжело: иноплеменные и – главное! – иноверные (ведь он мог врать в своих записях о страхе и поклонении Яхве иноплеменников, но реальность за окном этому не соответствовала) многочисленные народы возмущали его самим фактом своего существования. Он завидует их славе и обижен на своих соплеменников, которые не смогли стать столь же великими. Обида и зависть – это то, чем руководствовались авторы ветхого завета. Оценивая окружающий мир, зороастрийцы вполне искренне могли испытывать радость от осознания «доброго бытия», выраженного как в радостях любви, брака, семьи, так и материального богатства, а равно славы, власти, победы над врагами и в свою очередь – удовлетворения этим наличным бытием:

Мы почитаем Силу,

Довольство, Мощь, Победу,

И Власть

(Яшт. 1:22)

Яхве не мог похвастаться подобным наличным бытием, и у его создателей оставались лишь неясные воспоминания о былом величии – «золотом веке» времен Давида и Соломона, либо надежды отнять у других богов Силу, Довольство, Мощь, Победу и Власть. Потому и бог у них получился гневным и «ревностным», местами просто задыхающимся от ярости и злости на все человечество, хотя, по идее, если мы становимся на позиции монотеизма, он же сам и допустил славу иноплеменников. По сравнению с этой довольно неприглядной личиной, олимпийские боги Геродота выглядят спокойными и веселыми интернационалистами: греки именовали иноплеменников варварами и даже посмеивались над ними, хотя и не отказывали им в определенных достоинствах, но нигде в греческих источниках не встречается такая маниакальная ненависть к инородцам. На что могли надеяться создатели ветхого завета? Будда, Платон, Пифагор ничуть не возражали против распространения своих учений за первоначальные этнические и цивилизационные границы. Заратуштра более патриотичен, хотя, как очевидно, к V веку до н.э. главная религия Персидского царства перешагнула свои этнические границы. Успехи иудаистов по части прозелитизма за все 25 веков истории иудаизма ничтожны (особенно по сравнению с другими религиями), поэтому они могут с полным правом именовать себя непрозелитической религией. До сих пор различные школы в иудаизме по-разному трактуют отношение религиозного к национальному в еврейской традиции. А по мере продолжения неудачных попыток занять в мире положение, соответствующее своим претензиям, еврейские мыслители займутся криптоисторией – назначением на должности «тайных иудеев» всех значительных личностей мировой истории от гиксосских царей до Колумба и Генри Форда, в чем им оказывали всяческую поддержку антисемиты. Возникает вопрос: а не было ли сопротивления евреев – сторонников традиционных доиудаистических верований – школе Эзры? Самаритянская проблема не имеет к этому вопросу существенного отношения, поскольку самаритяне расходятся с иудаистами лишь в непризнании пророческой литературы, и эта община не относится к доиудаистическим верованиям. Было ли это противостояние снято последующим развитием еврейской общины, в ходе которого наиболее «острые углы» концепции Эзры были смягчены, и иудаизм стал возвращаться к генотеизму прошлых веков? Или же евреи-неиудаисты были ассимилированы другими племенами Палестины, которые в персидский период никогда не составляли менее 30% ее населения (История Древнего мира. М.,1989. Ч 2,с 190)? Чтобы ответить на все эти вопросы, необходимо иметь достаточное количество информации о той части евреев, которая не испытала влияния гражданско-храмовой общины во главе с Эзрой. Таковыми могут быть выселенцы из Израиля и Иудеи более ранних времен, сохранившие культурно-религиозную самобытность. Обнаружить таковых затруднительно, поскольку евреи периода первого храма не были ни торговцами, ни мореплавателями и не образовывали диаспор в отдаленных странах. Искать «потерянные колена» времен разгрома Израильского царства ассирийцами совершенно бесперспективно: они, скорее всего, исчезли в потоке истории, как и многие другие народы (все попытки идентифицировать с ними какие-либо народы Ближнего и Среднего Востока – в т.ч. ряд афганских племен – носят поздний, преимущественно идеологический характер). Однако есть сведения о крупной еврейской колонии (разумеется, не составляющей сотни тысяч человек, как хотят современные еврейские историки, но просто крупной) в Элефантине на Среднем Ниле. Возникла она еще из числа еврейских наемников египетской армии в VII веке до н.э. В храме Яхве, созданном этой общиной, жертвы приносились не только самому Яхве, но и двум богиням – Ашамбетель и Анатбетель – его женам (http://www.eleven.co.il/article/15055) , что великолепно подтверждает авторскую концепцию о политеизме древних евреев периода первого храма. Из всех еврейских праздников элефантинские евреи отмечали лишь Песах. Это может быть аргументом в пользу существования легенд об исходе из Египта задолго до Эзры, однако, скорее всего, Эзра для верности лишь наполнил реальный праздник опресноков новой смысловой нагрузкой. Израильскими историками высказывались предположения, что пасхальная церемония развилась из обрядов, совершавшихся пастухами-кочевниками перед переходом с зимних пастбищ в пустыне на летние пастбища в обжитых районах, а обычай мазать дверные косяки кровью жертвы — из магического ритуала защиты стад, что не имело никакого отношения к сюжету Книги Исхода (http://www.eleven.co.il/article/13202). В 411 году до н. э. египетские жрецы при содействии персидского командующего Вайдранга разрушили храм, но сама община просуществовала еще какое-то время. Это и были последние евреи-неиудаисты. В самой Палестине в V веке до н.э. еще сохранялись реликты древних племен: иевусеи и ферезеи. Распространенная точка зрения о том, что в Ханаане II тысячелетия до н.э. обитали преимущественно родственные финикийцам хананеи, нуждается в уточнении. К собственно ханаанцам относятся ферезеи (в районе Сихема) и гергесеи (на западном берегу Иордана). Помимо хананеев – семитов, пришедших в Ханаан, видимо в XXIII веке, которым датируют конец раннебронзовой культуры Ханаана (Цикрин Ю.Б. История библейских стран. М.,2003,с 42) из района Красного моря, в стране должны были сохраняться досемитские ее жители (возможно, это иевусеи – по языку относящиеся к пришедшим с севера и разорившим древнейший Иерихон племенам чатал-геюкского круга культур, которые в наши дни сохранились в лице нахско-дагестанских и адыго-абхазских народностей). Современные израильские историки считают иевусеев, живших в районе Иерусалима, хурритами (http://www.eleven.co.il/article/14577) , но хурриты, говорившие на языках, близких к урартскому, и возможно, современному грузинскому, появились в Ханаане только после 2000 года до н.э. К ним относятся хивиты (эвеи), чьим главным городом был Гаваон, причем вначале хивиты (хори) жили в районе Синайского полуострова, что является крайней южной точкой распространения субарейцев-хурритов (следует упомянуть, что Ашшур первоначально – до его семитизации – также был хурритским городом), но затем были вытеснены идумейскими племенами. В XV веке до н.э. в Ханаане обосновались хетты, населившие район к югу от Хервона и Беер-шебы (они имели царя еще во времена пророка Елисея – во второй половине VIII века до н.э.) В Ханаан, видимо, в самом начале II тысячелетия до н.э. проникают из-за Иордана амореи, которые расселились в районе Хеврона, Лакиша и Эглона. Не забудем также и два еврейских племени Якуб-эль и Иосеф-эль в районе Сихема, а равно арийское (индо-иранское) вкрапление на севере Ханаана – в районе Асора, военачальником царя которого уже во времена израильских судей был Сисара. В Мегиддо также сидела арийская (индо-иранская) династия. В итоге получаем следующую этническую карту Ханаана около 1247 года до н.э., когда в египетских текстах впервые упоминается Израиль – т.е. накануне (примерно за 25-30 лет) его завоевания заиорданскими еврейскими племенами:

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

продолжение следует

 

В V веке до н.э. территория Палестины столь же пестра в национальном отношении, и евреи, не принявшие иудаизм, вполне могли пополнить нееврейские народности региона – идумеев, остатки ханаанцев, филистимлян и финикийцев. Гражданско-храмовая община иудаистов, постепенно консолидировавшая евреев Палестины, могла существовать в качестве реликта в неизменном виде еще много веков, но спустя сто лет после монотеистической реформы Эзры ситуация резко изменилась. Персидская монархия пала под ударами войск Александра Македонского, и в Азии наступила новая эпоха – эллинистическая. Зороастриское духовенство в целом крайне отрицательно отнеслось к завоевателю (в иранских источниках встречается информация об уничтожении по приказу Александра Македонского зороастрийских богослужебных текстов и святилищ: «во время правления Дара, сына Дара, кесарь Александр примчался из Румаи пришел в Эраншахр. Он убил царя Дара, разгромил всех правителей, жрецов и достойных людей Эраншахра. Он потушил много огней. Занд маздаянийской веры он захватил, послал в Рум, «Авесту» сжег и Эраншахр разделил на 90 мелких владений». «Бундахишна»), однако, как всегда и везде нашлись коллаборационисты – «партия здравого смысла», которая даже допускала, что Александр Великий может быть вполне законным претендентом на иранский престол (через свою мать – которую они считали иранской принцессой), а поэтому его поход – не узурпация, а лишь нормальная борьба за власть. Эти легенды со временем сложились в целую литературную традицию, и на протяжении полутора тысячелетий Искандар Двурогий – популярнейший персонаж в иранской, мусульманской, античной и даже индийской и европейской средневековой литературе (Ольденбург С.Ф. Культура Индии. М.,1991, с 53-69).

Вот один из сюжетов бесчисленных «романов об Александре», созданных в греческой среде II-I веков до н.э.: последний египетский царь Нектанеб, с помощью магических средств узнавший однажды, что его страной овладеют персы, бежит из Египта, захватив золото и переменив платье, в Македонию. Здесь, в Пелле, он приобретает славу искусного мага, влюбляется в Олимпиаду, жену царя Филиппа, околдовывает ее и добивается ее взаимности. Олимпиада думает, что находится в связи с богом Амоном, образ которого принимал Нектанеб, являясь к ней на свидание. Филипп по возвращении узнает, что у Олимпиады родится сын и верит, благодаря чарам Нектанеба, что это сын бога. Александр, еще будучи отроком, проявляет много мужества и разума: укрощает коня-людоеда Буцефала, побеждает на олимпийских состязаниях в беге на колесницах, мудро отвечает послам Дария, требовавшим дань, мирит поссорившихся родителей и т. д. Вступив на престол после смерти Филиппа, Александр отправляется в освободительный поход против персов. Пройдя ряд стран, Сицилию и Италию, где он подчиняет римлян, он переправляется в Африку, посещает оракул Амона в Ливийской пустыне и, получив его предвещание, основывает город Александрию. После посещения Мемфиса, где египтяне признают его сыном своего царя Нектанеба, который должен был вернуться к ним по предсказанию оракула, Александр отправляется в Сирию и завоевывает город Тир, не пожелавший сдаться ему. В битве у реки Пинара, Александр, разбив персидские войска, обращает их предводителя, царя Дария, в бегство. Затем, неожиданно прервав войну, он отправляется в путешествие в Илион, где поклоняется героям Трои, затем в Грецию, разрушает Фивы, не внимая мольбам певца Исмения пощадить город, но позднее вновь отстраивает этот город. Далее происходит народное собрание афинян, на котором Демосфен выступил с предложением подчиниться Александру Македонскому. Победив спартанцев, Александр возвращается в Азию. Здесь он предпринимает военные действия против персов и переходит через Евфрат. Между Александром и Дарием идет постоянная переписка. По совету Амона, явившегося Александру во сне, Александр, переодевшись, отправляется в лагерь Дария, однако, будучи узнанным, бежит. После новой битвы с персами он берет в плен родственников Дария. Сам Дарий бежит, спасаясь от преследователей, и попадает в руки двух своих сатрапов, замысливших убить его. Александр находит смертельно раненого Дария, великодушно оказывает ему помощь и обещает жениться на его дочери Роксане. Убийц Дария он казнит. Написав о своих намерениях Олимпиаде и матери Дария, он женится на Роксане. Происходит возмущение греческих войск, но Александр обращается к ним с увещательной речью, и происходит замирение. Далее следует поход против индийского царя Пора и победа над ним. После посещения брахманов и беседы с ними на философские темы Александр пишет Аристотелю о чудесах Индии и фантастических приключениях своего войска. На пути странствования Александру встречаются удивительные люди-полузвери (шестирукие, безголовые, с глазами на груди, трехглазые, с собачьими головами, с птичьими туловищами и т. п. странные существа и чудовища), диковинные земли, где царит или палящий зной, или сплошной мрак, а земля, по которой идет войско, покрыта драгоценностями. Сам Александр отваживается подняться в воздух на крыльях огромных птиц и опуститься на дно морское в стеклянной камере. Возвращаясь из Индии, он под именем Антигона попадает во дворец эфиопской царицы Кандаки. Но царица узнает его по имеющемуся у нее портрету. Александр вновь в опасности: младший сын Кандаки, женатый на дочери Пора, намерен отомстить ему за смерть Пора. Кандака и ее старший сын Кандавл, жену которого Александр освободил из плена, спасают Александра, и он с дарами возвращается. После переписки с фантастическими амазонками, заключив с ними договор, Александр возвращается в Вавилон. Оттуда он пишет обо всем Олимпиаде и Аристотелю. Различные знамения предвещают близкую смерть Александра. Умирая, он оставляет завещание. Тело его доставляется в Мемфис, а затем в Александрию. Роман заканчивается перечислением основанных Александром городов (История Александра Великого. // Поздняя греческая проза. М., 1960, с 397-416).

Как видим, не смотря на ужасающее количество исторических ошибок и анахронизмов, данный сюжет вполне отвечает тем требованиям, которые верующие библеисты предъявляют к библии как историческому источнику: в нем упоминаются вполне исторические персонажи и реальные события, а если какое-либо событие нигде более не упоминается, то чем «Роман об Александре» в качестве единственного достоверного источника хуже библейских историй? Уж во всяком случае, не за счет степени исторической достоверности. Александр Великий важен для нашего исследования тем, что именно благодаря его деятельности процесс возникновения мировых религий перешел в активную фазу, и именно он – умерший в возрасте 33 лет без одного месяца – может считаться истинным основателем христианства (в мире, где Александр Македонский не сокрушил Персию, христианства нет). Следовательно, христиане могут без всякого вреда для себя отказаться от ветхого завета, как противоречащего самому духу христианства, и принять в качестве своего рода «предисловия» к пришествию Христа ряд самых увлекательных и популярных в древности романов об Александре. Натренированная веками и даже тысячелетиями христианская экзегетика легко сможет примирить и истолковать все возможные противоречия в текстах, а равно найти в этих же текстах убедительные предсказания пришествия Христа (перечтите еще раз сюжет романа об Александре и вы обнаружите немало т.н. «параллельных мест», имеющих столь же прямое отношение к христианству, как и т.н. «ветхозаветные пророчества»). Надо также заметить, что Низами – автор «Искандарнаме» (XII век) описывает «счастливую страну свободы и равенства на Севере», которую посетил Искандер.

Если для греков еврейские верования были лишь одним из артефактов пестрого мира народов и культур огромной Азии, то для евреев античная культура оказалась существенной проблемой. Строй мысли образованных греков, который самым естественным образом вместе с греческой системой образования быстро распространился от Гибралтара до Памира, не оставлял никаких шансов для верований в традиционном смысле слова – т.е. предъявлял к ним требование соответствовать хотя бы элементарной логике, причем логике не замкнутой в себе, а базирующейся на непосредственной связи с реальной действительностью, и в этом плане верифицируемой – т.е. проверяемой. Какие бы ошибки и заблуждения не встречались в трудах античных ученых (Аристотель, например, считал, что у мухи – четыре ноги, а Каспийское море соединяется проливом с Северным океаном), но все эти мнения никогда не возводились в ранг «божественных (абсолютных) истин», и все античные мыслители отдавали себе отчет в возможности проверки и исправления сложившихся мнений (само понятие «философ» - «любитель (искатель) мудрости» указывало на относительность человеческого знания и отрицало абсолютизацию опыта любых интеллектуальных, социальных или национальных групп). Те верования, которые не могли выдержать этого экзамена, либо исчезали, либо возводились в ранг символической традиции, либо низводились до уровня простонародных суеверий, элементарно неприличных образованному человеку. При этом античный образ жизни не ограничивался лишь ментальной сферой, но распространялся также на быт, обычаи, привычки, поведенческие и прочие ценности повседневной жизни, и в итоге, принимая античную культуру, любой человек на всем пространстве эллинизма неизбежно был вынужден либо полностью отказаться от своих партикулярных обычаев, либо совместить их с универсальными античными. И те группы и отдельные личности, которые принимали античный образ жизни, вполне могли подвергаться остракизму со стороны своих более патриотически настроенных соплеменников. Известны конфликты на почве ношения греческой одежды и препровождения досуга в античном стиле в скифской, армянской, иранской среде. Согласно абхазскому мифологическому сказанию, местные боги даже уничтожили целый античный город в районе современной Пицунды. Ко всему прочему, античный образ жизни (в отличие от современного т.н. «американского образа жизни», жестко привязанного к существующей уже более 150 лет американской политической системе) не ассоциировался с какими-либо застывшими общественно-политическими формами, а тем более государствами: на протяжении трех веков в ареале эллинизма происходила калейдоскопическая смена правителей и царств, и даже Римская Империя, консолидировавшая большую часть античного мира, не ассоциировалась со всем эллинизмом. А поэтому в военно-политическом отношении эллинизм неуничтожим. Можно было завоевать Грецию, как это сделали римляне, но при этом победитель подвергался тотальной эллинизации. Судьбы народов в рамках завоеванной Александром Великим территории складывались по-разному, но везде заметна смена эпохи и появление новых черт. Малоазийские народности: вифины, пафлагоны, мисы, фригийцы, лидийцы, карийцы, ликийцы, каппадокийцы (белые сирийцы) подверглись почти полной эллинизации и к началу нашей эры уже мало чем отличались от классических греков – впоследствии именно Малая Азия стала этническим ядром Нового Рима возрожденной Греции – Византии (идентичность в гораздо большей степени сохранили «полудикие» племена киликийцев и писидийцев, на протяжении всего I тысячелетия до н.э. сохранявшие обособленность, в т.ч. политическую). Египет Птолемеев еще Шпенглер сравнивал с императорской Россией, а Александрию Египетскую – с Санкт-Петербургом, подчеркивая свойственный Александрии характер «исторической псевдоморфозы» - попытки одной культуры выразить себя посредством форм, свойственных другой (Самосознание европейской культуры ХХ века. М.,1991, с 29-30), хотя эта характеристика, как и многое у Шпенглера, очень схематична; в реальности были не только две культуры – александрийская эллинистическая и египетская отечественная, но и синкретические формы этих культур, которые впоследствии – уже в римское и ранневизантийское время – стали последними нишами египетской традиции. Манефон, написавший историю Древнего Египта, и Берос, осветивший историю Древнего Двуречья, а также Иосиф Флавий желали противопоставить свои национальные традиции эллинистической нивелировке, но, по иронии судьбы, их труды дошли до нас исключительно через призму этого самого эллинизма, который они в той или иной мере недолюбливали. И повсеместно наблюдаем вкрапления греческих анклавов – бесчисленные Александрии, Селевкии, Птолемаиды, где селились как греки, так и негреческое население, и которые служили мощными катализаторами процесса эллинизации. Пользуясь политическим ослаблением эллинистических государств, иранские народы и армяне добиваются независимости, а Месопотамия становится самым «депрессивным» регионом эллинистического мира, сохраняя лишь память о былом величии. Историки, занимающиеся эпохой эллинизма, мало обращают внимания на финикийскую культуру в традиционных районах ее существования, и она представляется находящейся в этот период в состоянии безнадежного упадка, но это не так, и, не смотря на сменяющие друг друга завоевания, Финикия сохраняет свой статус важного объекта на историко-культурологической карте мира: финикийские города по прежнему многолюдны, а финикийские верования под влиянием зороастризма и греческой философии начинают приобретать черты развитой религии. Евреям долго не удавалось завоевать независимость, поскольку они оказались в зоне противоборства двух самых сильных держав эллинистической эпохи – Птолемеевского Египта и Селевкидской Сирии. И евреи в очередной раз осознали микроскопичность своей среды и ничтожность своего места в мировой истории, и то, что они – их небольшая страна, затерянная где-то между великолепной Александрией и процветающими городами сирийских греков – не только не цель, но даже не средство, а всего лишь обстоятельство грандиозных процессов, истоки и цели которых выходят за пределы наивных представлений ветхого завета, в рамках которых родоначальник лишь одной группы семитических племен – Сиф (Шет) – отождествлялся с праотцем всего человечества. Л.Н.Гумилев как-то заметил, что у человека, читающего ветхий завет, возникает впечатление, что стычки древних израильтян с филистимлянами и бедуинами являются главными событиями человеческой истории. Можно себе вообразить весь контраст античного информационного поля с этими партикуляристскими идеями. В течение 150 лет (от Александра Македонского до Маккавейской войны) происходила заметная эллинизация еврейского населения Палестины, которое, не порывая с уже ставшей традиционной иудаистической религией, воспринимали элементы античного образа жизни: стали получать греческое образование, заниматься спортом, следить за эллинистической модой – вплоть до принятия норм греческой гигиены и отдельных бытовых моментов («возлечь за столом» - часто встречающееся в новом завете выражение – это ведь греческий трапезный обычай; древние евреи до Александра Македонского ели не лежа, а сидя). Это все очень не нравилось еврейским патриотам и партикуляристам, причем, степень эллинизации еврейского населения преуменьшается в позднейших еврейских исторических трудах, однако это обычный перфекционизм патриотического сознания, согласно которому «подлинный народ» не может отступать от своих веры и обычаев, и это удел отдельных отщепенцев. Достаточно вспомнить, что сам Иосиф Флавий, близкий по своим убеждениям к фарисеям, пользовался среди евреев-современников репутацией предателя и вероотступника (на историческом поле с ним соперничал Юстус Тивериадский, написавший не сохранившуюся альтернативную еврейскую историю от Моисея до разрушения Иерусалима в 70 году), и труды Иосифа Флавия дошли до нашего времени посредством не еврейской, а античной традиции. Восстание Маккавеев преследовало вполне ясную цель – защиту национальной идентичности евреев в их исторических границах. Т.е. речь идет уже не о какой-то всемирно-универсальной роли евреев, а всего лишь о сохранении ими независимости – своей и своего бога. Победив, благодаря ослаблению Сирийской державы Селевкидов и тому, что в этот период поблизости не нашлось достаточно сильных противников, еврейские повстанцы наконец-то (после 420-летнего перерыва) добиваются государственной независимости. Попытка создать национально-консолидированное государство в стране со смешанным населением привела к этническим конфликтам, а крайний религиозный фундаментализм победившей партии стимулировал эмиграцию за пределы теократического Государства Иудеи значительной части населения (что отдаленно напоминает ситуацию в Чечне в 90-х гг. прошлого века, когда попытки построить исламское общество на принципах шариата, которые веками существовали в Чечне, но не доминировали над адатом, привели к расколу чеченского народа и эмиграции – прежде всего в «неверную» Россию значительной части чеченцев, не желавших жить в теократическом государстве). Именно отсюда следует начинать историю крупных еврейских диаспор в греко-римском мире. Еврейские диаспоры в Александрии и других городах Восточного Средиземноморья стали религиозным меньшинством в рамках эллинистического мира, чему способствовал перевод Пятикнижия на греческий язык в первой половине III века до н.э. (остальные книги ветхого завета были переведены на греческий язык уже в середине следующего столетия – 130 году до н.э.) Однако, независимое государство евреев просуществовало лишь около 100 лет. В 63 году до н.э. Гней Помпей Великий взял Иерусалим и «шаркающей кавалерийской походкой» зашел в святая святых Иерусалимского храма, а Яхве оказался совершенно бессилен что-либо предпринять.

В эпоху Маккавейского восстания в Иудее зародился жанр апокалиптического пророчества. Первым таким произведением является Книга Даниила, созданная около 167-163 годов до н.э. (о том, что она не принадлежит заявленному автору, а создана гораздо позже, знал еще неоплатоник Порфирий в III веке н.э.), в течение следующих 300 лет появились аналогичные по жанру Завещание двенадцати патриархов, Книга вознесения Моисея, Апокалипсис Баруха, Книга Еноха, Третья Книга Ездры, Псалмы Соломона, Завещание Авраама, Книга Еноха Праведного. Апокалиптическая литература происходит из жанра пророческих книг, первые фрагменты и идеи которых создавались в еврейской среде еще во времена вавилонского пленения, кодифицируются окончательно лишь в начале эпохи второго храма – т.е. в V-IV веках до н.э. Сюжеты и композиция пророческих книг довольно просты и не отличаются разнообразием. Вначале идет констатация всевозможных беззаконий (т.е. несоответствий заключенному израильтянами при посредничестве Моисея договору с Яхве), творящихся в еврейской среде, затем следует живописание всех несчастий и бед, которые неминуемо обрушатся них в наказания за беззакония, что перемежается ритуальными проклятиями в адрес «языческих народов» и в конце (не всегда) выражается слабая надежда на «исправление» евреев. Отдельные элементы социальной критики (обличение богатых и властей), встречающиеся в пророческих книгах, позволяли некоторым современным библеистам даже утверждать о «социалистическом» характере пророческого движения (к тому же все пророки настроены антимонархически). В книгах пророков также содержатся разнообразные предсказания будущих судеб соседних с Иудеей стран и народов, которые можно, подобно предсказаниям Нострадамуса, примерять к любым событиям далекого будущего: от походов Наполеона до вторжения американцев в Ирак, но к ближайшей перспективе они не относятся, а поэтому могут расцениваться как подражание популярному одно время в Египте Среднего Царства жанру проклятий в адрес врагов Египта, содержанием которых являются не предсказания, а пожелания. Например, в Книге пророка Иеремии (главы 46-51) содержатся ряд подобных предсказаний. Иеремия, живший во времена последнего иудейского царя Седекии, в 4-й год его правления (593 год до н.э.) предсказывает, если предположить, что книга аутентична, будто Египет потерпит от Вавилонии (именно от Вавилонии и ее царя Навуходоносора, что автор подчеркивает (46:26) и не дает простора для иносказаний) настолько сокрушительное поражение, что будет разрушена даже одна из его столиц (46:19). Однако за весь период (593-539 гг. до н.э.) вавилонские войска, не смотря на свои победы над египтянами в Азии, ни разу не доходили до Нила, а в правление фараона Аб-Мосе (570-526 гг. до н.э.) Египет, наоборот, достиг своего расцвета и пережил вавилонского противника. В следующей главе (47:2-5) Иеремия предсказывает колоссальное наводнение (видимо, цунами), идущее с севера, которое должно уничтожить города филистимлян – Газу и Аскалон. В реальности филистимляне продолжали жить в названных городах вплоть до начала н.э., когда они постепенно эллинизировались. Следующая – огромная 48 глава посвящена «наследственному врагу» - Моаву (автор просто сатанеет, задыхаясь от ярости, ненависти и злобы, и даже забывает упомянуть, кто же именно осуществит геноцид, т.е. полное уничтожение (48:42) моавитян). Автора Книги пророка Иеремии очень бы огорчило, если бы он узнал, что даже в I веке н.э. моавитяне были довольно многочисленным народом (Иосиф Флавий. Иудейские древности. I, 11, 5). Аммон, согласно предсказанию Иеремии, будет захвачен Иудеей, чего в реальности также не случилось. Идумеям обещано скорое и поголовное истребление (49:10), так что, если бы пророчество Иеремии сбылось, Ирод Великий никогда не появляется на свет. Дамасское царство уже давным-давно к моменту пророчества было захвачено ассирийцами, но автору этого мало, и он желает вдобавок сжечь его главный город дотла (49:27). Дамаск существует и по сей день. Арабское княжество Кедар в северной части Аравийской пустыни Яхве призывает уничтожить, аргумент: слишком мирно они живут! (49:31) – а это, с т.з. Яхве, предосудительно. В реальной истории Кедар просуществовал еще более тысячи лет и вошел в состав Арабского халифата, когда его население приняло ислам. Дравидское государство Элам к востоку от Вавилонии, не смотря на свою отдаленность, заслужило специальных проклятий: Яхве через Иеремию обещает предать Элам разгрому, но «в последние дни» возродить его (49:39). Элам прекратил существование задолго до пророчества – в 644 году до н.э., завоеванный Вавилоном, и более никогда не возрождался; сейчас в Ахвазе – на его территории – живут иранские арабы. По поводу Вавилонии автор Книги Иеремии выражает надежду на уничтожение ее мидянами – пришедшими с севера, а не с востока – как ее реальные победители персы. Причем вавилонские стены будут разрушены, и город прекратит существование. И здесь предсказатель оказался неправ. Подобные пожелания всем поскорее подохнуть в качестве научной методики как-то не прижились в исторической литературе. Античные историки – Геродот, Фукидид, Ксенофонт, описывая любые события и страны, прибегают к спокойному, трезвому, нейтральному тону, стремясь сохранить объективность, необходимую историку для наилучшего достижения поставленной цели – не оставить в безвестности великие свершения всех народов мира (Геродот). Современная и не только современная историческая наука пошла по пути Геродота, а не по пути «ревнителя» Иеремии, и в этом, выражаясь в терминах Льва Шестова, Афины одержали решительную победу над Иерусалимом. Высказываемое защитниками подобного «ревнительского» мировоззрения мнение, что будто все народы в точно такой же степени во времена Иеремии ненавидели друг друга, совершенно ошибочно. Что очевидно как раз на примере греков и даже персов (не смотря на их зороастрийскую религиозность). Вообще, если бы все народы относились друг к другу таким образом, наши предки давным-давно (задолго до нашего рождения) перебили бы друг друга.

Апокалиптическая литература как явление сложнее. У авторов книг пророков был кругозор левантийских провинциалов (о существовании отдаленных народов – греков, карфагенян или индийцев – они не знают; об иранских народах опять ни слова плохого!), и самую лютую ярость у них вызывают не отдаленные эламиты или кедариты, а близкие и даже родственные аммонитяне и моавитяне (вероятно, эти пророчества вполне могут относиться к слою книг пророков, созданному в период до второго храма – ничего специфически монотеистического в них нет: обычная ненависть Яхве к другим богам и их народам). Апокалиптическая литература создавалась уже в период эллинизма и, за исключением Книги Даниила, не была принята в масоретский канон. Поэтому авторы апокалиптических книг неизбежно отталкивались от эллинистической среды, вне зависимости от их отношения к ней (а оно, как правило, от сдержанного – у того же Даниила – до крайне отрицательного). Авторы апокалипсисов понимают, что мир велик, что никто так просто не уничтожит те или иные народы и страны, что это объективная реальность, что обетование Яхве Аврааму сделать его потомство многочисленным, как песок морской, не исполнилось – евреи никогда не станут самым большим народом на земле, и остается лишь надеяться, что Яхве сможет сделать так, чтобы все народы мира служили евреям – избранному народу (Книга Даниила 7:13-14), во главе которого станет «сын человеческий» – мессия (христиане впоследствии стали интерпретировать все подобные надежды, как пророчества о приходе Иисуса Христа и создании всемирной интернациональной христианской церкви, что, естественно, с т.з. еврейских апокалиптиков, бессмысленно, поскольку не обеспечивает первенства именно евреям; при этом этнический фактор в иудаизме существенно корректируется религиозно-идеологическим: мало быть евреем по происхождению, надо еще быть правоверным иудаистом – эта тенденция как раз подтверждает реальность ухода заметной части евреев из традиционной культуры в эллинизм). Невозможность совместить две задачи: этнического партикулярного самосохранения и исполнения глобальной роли как будто не осознается авторами апокалипсисов. Для апокалиптического мышления также характерно дуалистическое видение окружающего мира – он делится на две части: еврейскую и нееврейскую, причем эти части, с т.з. апокалиптиков, пропорциональны и даже равны. Это очень непропорциональное видение реального мира впоследствии окажет самое негативное влияние на еврейских историков, которые будут утверждать о «значительном» и даже «огромном» влиянии еврейской общины на культуру и иные стороны жизни какой-либо страны, даже если в реальности численность еврейского населения в этой стране составляла доли процента. Верующих людей (не только иудаистов) совершенно не смущает эта непропорциональность, и они совершенно не понимают диалектическую закономерность перехода количественных изменений в качественные (аналогично, к примеру, православные источники нашего времени утверждают, что микроскопическая – около 25 тысяч членов – православная община Японии играла большую роль в жизни страны, хотя в XIX-XX вв. неизвестен ни один японский деятель культуры или политический деятель, православный по вероисповеданию). Спорить с верующими на этот счет и приводить им доводы, опровергающие подобные мнения, совершенно бесперспективно. Для иудаистов первичность еврейской культуры и традиции по сравнению с культурами и традициями всех остальных народов – едва ли не религиозный догмат (хотя, даже если опираться исключительно на ветхозаветные источники, для подобного мнения нет оснований: еврейский народ формируется как народ, имеющий определенные этнические традиции и этническую культуру, только со времен исхода из Египта (XХVII век от сотворения мира, по условной библейской хронологии), равно как и религия возникает именно в этот момент – т.е. относительно поздно, причем, даже если считать, что кроме сыновей Ноя с семьями после всемирного потопа (датирующегося, по условной библейской хронологии, XVII веком от сотворения мира) никто не выжил, за тысячу лет, минувших со времен потопа, вполне могли развиться самостоятельные национальные традиции: в Книге Бытия называется множество уже сложившихся этнических общностей – те же египтяне), а стало быть, это влияние просто неизбежно. И если этого не происходит, это служит для авторов апокалипсисов лишним доказательством «неправильности», «дефектности» окружающего мира и доказательством того, что он неминуемо должен быть уничтожен сотворившим его богом Яхве. В иудаизме эпохи второго храма религиозный элемент окончательно отождествляется с национальным, и поэтому любой, самый заурядный, национальный конфликт стал рассматриваться, как святотатство – нападение «язычников» на Яхве, и, как следствие, предполагать необходимость бескомпромиссной борьбы в ходе этой национально-религиозной войны до полного уничтожения противника, поднявшего руку на самого бога. Разумеется, ответственность во всех подобных конфликтах возлагается на «язычников». Если в ветхом завете антиеврейская позиция фараона объясняется (что весьма удивительно) тем, что сам Яхве «ожесточал» его сердце, то в последующей иудаистической традиции антисемитизм стал пониматься в качестве онтологического свойства, по природе присущего всем неевреям; показательно также, что антисемитизм из независимых источников документально зафиксирован не ранее V века до н.э. (Словарь античности. М.,1994, с 37), что также укладывается в концепцию появления иудаизма не ранее этого времени. Впрочем, здесь нет ничего странного и удивительного. Такова неизбежная логика любого патриотизма в любой стране и в любую эпоху: свой родной народ всегда прав и никогда ни в чем не виноват, и даже если он виноват, то все равно он не виновен, потому что во всех исторических событиях родной народ – невинная жертва злобных, коварных, циничных и жестоких иноплеменников, сам смысл существования которых – вечно нападать на родной народ и чинить ему всяческое зло. Однако напрасно было бы искать такие пассажи у блестящих историков античности. Почему такое мироощущение более характерно для евреев, чем для греков? Возможно, причина лежит в большей исторической ушибленности евреев, и в том, что греки в действительности оказали куда большее влияние на мировую историю, у них практически не было таких комплексов, и они не нуждались в постоянном доказывании, убеждении, выторговывании признания своей роли в мировой истории, попутно пугая несогласных божьим гневом. Иосиф Флавий потратил немало времени, нервов и пергамента, доказывая читателям древность иудейского народа, а, к примеру, Диоген Лаэртский во вступлении к своему труду «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» просто походя напоминает, что «не только философы, но и весь род людской берет начало от эллинов» (Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов. 1. 3). Для него это было очевидно и не нуждалось в специальных доказательствах.

Чтобы проиллюстрировать всю пропасть, лежащую между еврейским и греческим мироощущениями (и в их лице между религиозным и мифологическим мироощущением), следует сравнить фрагменты из Псалмов Давида (созданных в III веке до н.э.) и «Одиссеи», созданной около VIII века до н.э.

Книга Псалтырь. Псалом 29:

Господи! Тебя вознесу, ибо Ты возвысил меня, Ты не позволил врагам потешиться надо мной!

Господи Боже мой! Вот, я к Тебе воззвал и Ты исцелил меня,

Господи, Ты извлек из Шеола душу мою, Ты оживил меня, в могилу сойти не дал!

Воспойте Господу, святые Его, восславьте память храма Его!

Гнев Его — на миг, милость Его — вовек, вечером — плач ниспошлет, утром – возвеселит.

Так говорил я во дни благоденствия моего: «Не пошатнусь вовек!»

В милости Своей, Господи, Ты поставил меня на вершину силы моей! Но сокрыл Ты лицо Свое, в уныние меня поверг.

К Тебе, Господи, я воззвал, Тебя умолял, о Господи:

«Какая польза Тебе будет от крови моей, если в могилу сойду? Восславит ли прах Тебя, возвестит ли верность Твою?

Услышь и помилуй, Господи, моим заступником будь!»

И вот, Ты обратил в ликование слезы мои, снимаешь с меня лохмотья, веселием препоясал!

Да славит Тебя душа моя, да не умолкает, Господи, Боже мой, вовек восславлю Тебя!

«Одиссея», в переводе В.А.Жуковского, песнь 8:

Двери Гефест отворил, и душа в нем наполнилась гневом;

Громко он начал вопить, чтоб его все услышали боги:

«Дий-вседержитель, блаженные, вечные боги, сберитесь

Тяжкообидное, смеха достойное дело увидеть:

Как надо мной, хромоногим, Зевесова дочь Афродита

Гнусно ругается, с грозным Ареем, губительным богом,

Здесь сочетавшись. Конечно, красавец и тверд на ногах он;

Я ж от рождения хром — но моею ль виною? Виновны

В том лишь родители. Горе мне, горе! Зачем я родился?

Вот посмотрите, как оба, обнявшися нежно друг с другом,

Спят на постели моей. Несказанно мне горько то видеть.

Знаю, однако, что так им в другой раз заснуть не удастся;

Сколь ни сильна в них любовь, но, конечно, охота к такому

Сну в них теперь уж прошла; не сниму с них дотоле я этой

Сети, пока не отдаст мне отец всех богатых подарков,

Им от меня за невесту, бесстыдную дочь, полученных.

Правда, прекрасна она, но ее переменчиво сердце».

Так он сказал. Той порой собрались в медностенных палатах

Боги; пришел Посейдон-земледержец; пришел дароносец

Эрмий; пришел Аполлон, издалека разящий стрелами;

Но, сохраняя пристойность, богини осталися дома.

В двери вступили податели благ, всемогущие боги:

Подняли все они смех несказанный, увидя, какое

Хитрое дело ревнивый Гефест совершить умудрился.

Глядя друг на друга, так меж собою они рассуждали:

«Злое не впрок; над проворством здесь медленность верх одержала;

Как ни хромает Гефест, но поймал он Арея, который

Самый быстрейший из вечных богов, на Олимпе живущих.

Хитростью взял он; достойная мзда посрамителю брака».

Так говорили, друг с другом беседуя, вечные боги.

К Эрмию тут обратившись, сказал Аполлон, сын Зевеса:

«Эрмий, Кронионов сын, благодатный богов вестоносец,

Искренне мне отвечай, согласился ль бы ты под такою

Сетью лежать на постели одной с золотою Кипридой?»

Зоркий убийца Аргуса ответствовал так Аполлону:

«Если б могло то случиться, о царь Аполлон-стреловержец,

Сетью тройной бы себя я охотно опутать дозволил,

Пусть на меня бы, собравшись, богини и боги смотрели,

Только б лежать на постели одной с золотою Кипридой!»

Так отвечал он; бессмертные подняли смех несказанный.

А.Ф.Лосев следующим образом характеризует античную культуру: 1. Античная культура основана на принципе объективизма, 2. Античная культура – это не только объективизм, но еще и материально-чувственный космологизм, 3. Античность построена на одушевленно-разумном космологизме, 4. Античный космос абсолютен, 5. Античная культура вырастает на основе пантеизма (античные боги – это законы природы, которые ею управляют), 6. Античная культура есть абсолютизм фаталистическо-героического космологизма, 7. Античность скульптурна (что перекликается с одним из главных тезисов Шпенглера), 8. Античная культура основана на внеличностном космологизме, 9. Античный индивидуум – это не личность, это «неделимость», 10. Античная личность – это «ипостась», гипотеза, 11. Античный логос – понятие логическое, языковое и в то же время – материальное, натурфилософское, связанное с воздухом, огнем, водой, землей – первоэлементами, 12. Бытие, история, согласно античному мироощущению, это сцена, на которой происходит всемирное представление, которое есть огромный внеличностный космологизм. (Лосев А.Ф. История античной эстетики. М.,1992, Ч 1, с 314-322). Когда мы рассматриваем иудаизм (как монотеистический периода второго храма, так и гностический – периода после V века н.э.), трудно вообразить себе что-либо более далекое от античности. Иудаизм субъективен, уже только потому, что бог иудаизма – личность; дематериализируя своего бога, во избежание печального опыта его уничтожения, посредством уничтожения объектов его материализации, иудаизм решительно порывает с материально-чувственным космологизмом, который вполне мог быть характерен для еврейских верований периода первого храма (если в этих верованиях наблюдалась достаточно развитая «языческая поэзия» - т.е. опоэтизированное описание природы и ее явлений (ее фрагменты все-таки сохранились, попав в канон ветхого завета), то после V века до н.э. поэтическое описание природы начисто исчезает из еврейской духовной литературы, т.е. теряется связь с космосом); окружающий материальный космос для иудаиста – лишь вещь, творение творца, и уже по одному этому не может быть абсолютен; поскольку Яхве создал по своему образу и подобию лишь человека, но не весь мир, никакого одушевленно-разумного космоса быть не может: Яхве находится вне его, а человек продирается к нему сквозь мертвый и враждебный тварный мир; если человек – личность, а мир безличен, законы природы фатально оказываются враждебны человеку, поэтому в иудаизме человек стремится «обмануть» законы природы, преодолеть их, выторговать для себя «особое отношение» - как особый статус личности на фоне безличного космоса и как особый статус «избранного народа» на фоне остального человечества, и отсюда иудаистическая жажда «чуда» - т.е. нарушения богом законов природы, которые, по идее, он же сам и создал; поскольку человек в иудаизме радикально отличен от космоса и подобен богу, ни о каком фаталистическом героизме также речь не идет, более того – бог и человек вместе –заговорщики против этого космоса (что впоследствии любопытным образом совпало с гностической концепцией злого бога – Демиурга, сотворившего мир, и доброго бога, вызволяющего человека из этого «злого мира»); Шпенглер определял ближневосточный культурно-исторический тип, куда он включает Сирию и Месопотамию I-VI веков н.э., а также Византию и Мусульманскую цивилизацию, в его эстетическом воплощении как «мир пещеры», сотворенной богом (что в современной физике может проявляться в теории Эйнштейна о замкнутой вселенной); если мир сотворен богом как вещь, а человек сотворен им же как личность, то все, что есть у человека – не его, а божье, но и сам человек не свой, а божий, и не может восприниматься как индивидуум – «неделимость»; личностный антикосмологизм иудаизма, как это не парадоксально, также отрицает свободу, но с другого конца, чем одержимость судьбой в античной эстетике: свобода нужна человеку в иудаизме только для того, чтобы сделать правильный выбор, но та же свобода дает ему возможность сделать неправильный выбор, а поэтому свобода в иудаизме (равно как и в любой другой религии) – не цель или идеал, а очень неприятная проблема, которую надлежит незамедлительно решать, и поэтому свобода может быть в любой религии лишь микроскопическим просветом между глыбами рабства: рабства «греху» или рабства богу; если что такое хорошо, а что такое плохо определяет бог, как создатель мира, а этот бог к тому же личность, понятия добра и зла не могут быть по своей природе объективными и неизбежно являются субьективными: «зло» - это то, что злом называет бог, и «добро» также то, что добром считает бог, а не то, что является добром и злом субстанционально, объективно, и искать здесь какую-то внебожественную, внесубъективную логику совершенно бессмысленно; человек в иудаизме общается с богом посредством определенного кода, который представляет из себя определенным образом подобранную информацию (тайную в той степени, в которой это требует характер их заговора против «греховного» космоса), содержащуюся в «священной книге», вне этого кода общение или невозможно, или затруднено, что отрицает логос, как разлитую непосредственно в природе истину; история, согласно иудаизму, замкнута, с одной стороны она ограничена сотворением мира, с другой – приходом мессии. Признавая своего бога личностью, монотеисты (в первую очередь иудаисты, хотя аналогичная проблема возникает в любом монотеизме – от зороастризма до христианства) не догадываются, в какую ловушку попадают. Личность (любая, не только конечная как человек, но и бесконечная как бог) по природе своей субъективна, и как следствие не может быть объективной (поскольку мыслящий себя субъект и объект не тождественны). Если же все-таки их отождествить, то из этого возникает два противоречия: во-первых, если бог монотеизма как объект тождественен богу монотеизма как субъекту, то это приводит в конечном счете к пантеизму, поскольку ничто не мешает объективному богу быть тождественным объективному миру, либо (в случае конечности мира и бесконечности бога) объективному миру быть частью объективного бога. Во втором случае тождества объекта и субъекта мир становится всего лишь мышлением бога о нем (мире) и сам перестает быть объективным (в наши дни подобная эстетика получает воплощение во всевозможных теориях мира как компьютерном программы, существующей лишь в сознании ее создателя). Однако, если субъект и объект все-же не тождественны (монотеизм старательно избегает с одной стороны пантеизма, а с другой – представления об иллюзорности мира), бог-личность вообще выпадает из пространства и времени, у него нет своего места в объективном мире. Человек, будучи субъектом, при этом имеет материальное воплощение и через него объективизируется. Но монотеисты сами лишили бога материальности, провозгласив его духом (даже в христианстве воплощается лишь одна ипостась, но не весь бог, который в лице Бога-Отца отнюдь не пребывает на кресте). Экзистенциальность существования, заданная личностным свойством монотеистических богов, превращает их в «ущербных богов», описанных С.Лемом в «Солярисе»:

«– Ах, ты абсолютно не понимаешь, о чем речь. Скажи мне, ты… веришь в бога?

Он быстро взглянул на меня.

– Ты что?! Кто же в наши дни верит…

В его глазах тлело беспокойство.

– Это не так просто, – сказал я нарочито легким тоном. – Я не имею в виду традиционного бога земных верований. Я не знаток религии и, возможно, не придумал ничего нового… ты, случайно, не знаешь, существовала ли когда-нибудь вера… в ущербного бога?

– Ущербного? – повторил он, поднимая брови. – Как это понять? В определенном смысле боги всех религий ущербны, ибо наделены человеческими чертами, только укрупненными. Например, – бог Ветхого завета был жаждущим раболепия и жертвоприношений насильником, завидующим другим богам… Греческие боги из-за своей скандальности, семейных распрей были в не меньшей степени по-людски ущербны…

– Нет, – прервал я его. – Я говорю о боге, чье несовершенство не является следствием простодушия создавших его людей, а представляет собой его существеннейшее имманентное свойство. Это должен быть бог ограниченный в своем всеведении и всемогуществе, который ошибочно предвидит будущее своих творений, которого развитие предопределенных им самим явлений может привести в ужас. Это бог… увечный, который желает всегда больше, чем может, и не сразу это осознает. Он сконструировал часы, но не время, которое они измеряют. Системы или механизмы, служащие для определенных целей, но они переросли эти цели и изменили им. И сотворил бесконечность, которая из меры его могущества, какой она должна была быть, превратилась в меру его безграничного поражения» (Лем С. Избранное. Л.,1981, с 398-399).

Особую проблему – как обычно – составляет соотношение свободы человека и всемогущества монотеистического бога, проявляющегося в его всезнании. Нельзя отрицать, что монотеистические боги, по логике монотеизма, знают будущее. При этом они дают человеку свободу, в том числе фактически легитимизируют его право на неподчинение богу. Но и это не исчерпывает условий человеческой свободы в представлении монотеистов. Бог монотеизма, в силу своего всемогущества, заранее знает будущее (большинство богословов сходятся даже на том, что самого времени как такового для монотеистического бога не существует). Это предвидение, во-первых, выхолащивает свободу человека, поскольку настоящая свобода хороша своей непредсказуемостью, а предсказуемая свобода – это все, что угодно, но не свобода в прямом смысле слова. Во-вторых же, бог, зная заранее выбор свободного человека, которого он творит (ряд богословских концепций признает непосредственное участие божества в появлении каждого отдельного человека), сам делает себе проблемы, мучится и страдает. В мире людей это обычно именуется садо-мазохизмом. Таково следствие создания концепции личного бога-миродержца в онтологии. В гносеологии экзистенциальность (личностность) познания превращает познание в субъективизацию окружающего мира, выражающуюся в отождествлении желаний субъекта с реальностью (разумеется, не в пользу реальности). Монотеистически-личностный подход к гносеологии приводит к тому, что стирается различие между субъективизмом и объективизмом в процессе познания. И теряется критерий оценки правильности полученной информации. Чего же еще можно ждать от картины мира, управляемого личностным богом? Отсюда деление и распад единого внеличностного объективного взгляда на мир на множество лично-сектантских точек зрения, отстаиваемых с яростью и непреклонностью, а «официальная» (церковная) точка зрения – это лишь одна из сектантских, которая победила в борьбе за гносеологию. Будучи личностью «по образу и подобию» бога, монотеист начинает мыслить окружающий мир либо как часть своего сознания, либо как нечто враждебное самому себе. Человек оказывается затерян во враждебном мире материи, который никак не хочет подчиняться духу. По мере осознания невозможности осуществления полного господства духовного начала над материей, выражающейся в нарастании «дефектности» мира, его враждебности «избранному народу», в иудаизме усиливается пропаганда апокалиптических пророчеств.

продолжение следует

 

По честному,признайтесь-хоть один экземпляр удалось продать?

 

Вам накладные предъявить или поверите на честное слово?

ДАЛЕЕ

Нельзя сказать, что такое мироощущение и подобного типа пророчества совершенно отсутствуют в других религиях. В армянских мифах борьба между хаосом и космосом трансформировалась в военно-политическую борьбу между армянским и «чужими» народами и государствами – Ассирией, Мидией (война армянского царя Тиграна против мидийского царя Аждахака). Центральный сюжет в древнеармянской мифологии – сопротивление армян иноземному порабощению. С того момента, когда армянские мифы стали историзироваться в письменной традиции, архаические боги и герои преобразовались в эпонимов армян, основателей страны и государственности (Хайк, Арам, Ара, Гехецик, Ваханг и др.) Мифические события были включены в конкретно-географическую среду. Злые космические или хтонические духи и демоны стали фигурировать как «чужие» этнические вожди, цари или царицы вражеских государств (Аждахак, противник Хайка – бог Бэл из Вавилона, Баршамин и др.) (Мифы народов мира. М.,1991, Т 1,с 104-105). Следует помнить, что армяне в IV веке до н.э. – III веке н.э. – зороастрийцы, хотя традиционная мифология сохраняется в синкретизированном виде. Поэтому в армянском мироощущении патриотизм сакрализован, ему придается онтологический характер, как первоценности, и армяне вполне логически становятся в этой системе ценностей «избранным народом». И если бы «армянизм» (точнее, армянский зороастризм) сумел ассоциироваться с нарождающимся христианством, именно армянская традиция стала бы «ветхозаветной» с т.з. христианского «нового завета». Впрочем, уже ставши христианами, армяне постарались отделить себя от остального человечества: в факте принятия монофизитского вероисповедания (и в этом православные историки совершенно правы) не было какого-то особенного, принципиального несогласия с православной догматикой, а было всего лишь желание отделить себя от православных соседей: византийцев, грузин, кавказских алванов и православных арабов Адиабены. В зороастризме Яшт постоянно предупреждает верующих (Яшт. 14:50-53):

Сказал Ахура-Мазда:

«Свершат пусть возлиянья

Ему арийцев страны,

И барсман простирают

Пускай арийцев страны,

И пусть скотину варят

Ему арийцев страны,

Хоть светлую, хоть темную,

Но цвета одного.

Пусть жертвы не приносят

Ни негодяй, ни шлюха,

Ни душегуб, ни верящий,

Но не поющий Гат,

Противник этой веры

Ахуры с Заратуштрой.

Когда приносят жертвы

Негодник или шлюха,

Убийца или верящий,

Но не поющий Гат,

Противник этой веры

Ахуры с Заратуштрой,-

То отстранит спасенье

Божественный Вэртрагна.

Тогда в арийцев страны

Придут войска набегом,

Тогда в арийцев страну

Придут войска врагов,

И сто сразят арийцев

На пятьдесят ударов,

На сто ударов - тыщу,

На тыщу - мириад,

На мириад - без счета».

А божественная харизма – Хварно дает его обладателю колоссальную власть и силу (Яшт. 19:68-69):

Хаэтумант, который

Коней владеет силой,

Имеет мощь верблюдов,

Могущество мужей;

И в нем такое Хварно,

О Заратуштра верный,

Несет он столько Хварно,

Что страны неарийцев

Все разом может смыть.

Всех неарийцев сразу

Назад он отодвинет

Так, что и глад, и жажду,

Так, что и зной, и холод

Почувствуют они;

Несет такое Хварно

Хранитель стран арийских

И всех родов скота

На благо людям добрым,

На помощь доброй вере

Ахура-Мазду чтущих.

Молюсь я ради счастья...

Однако при этом нетерпимость к «дэвовским» культам в зороастризме ограничивалась лишь иранскими (арийскими) народами, а будучи незначительным меньшинством в огромной многонациональной империи, персы проводили очень терпимую религиозную политику, вплоть до государственного финансирования культовых учреждений. Отсюда практически полное отсутствие в Ахеменидскую эпоху религиозных конфликтов, что (с позиций современной толерантности) следует, несомненно, поставить в заслугу правящей династии. В области национальной политики зороастризм и иудаизм, при всей их похожести (зороастризм столь же духовная и личная религия: Ахура-Мазда любит сотворенного им человека и готов творить чудеса – т.е. нарушать законы природы ради предмета его любви), оказались абсолютно противоположны, что вполне объяснимо: зороастрийские мудрецы думали о всемирной империи, иудаистические – о своем землячестве, которое должно было любой ценой сохраниться в истории. В этой связи следует перейти к вопросу о религиозной нетерпимости и фанатизме, как чертах именно религиозного мироощущения, неизвестного мифологическому сознанию. В современном мире, путем проб и ошибок, в конце концов, возобладало почти всеобщее мнение о необходимости терпимости по отношению к представителям любых верований (за исключением тех, чьи доктрины основаны на сознательном нарушении гражданского законодательства и контроле над сознанием своих адептов – так называемых «тоталитарных сект»). Однако, во-первых, на практике крайне трудно, почти невозможно провести четкую грань между обычной религиозной проповедью и контролем над сознанием верующего, поскольку каждая религия стремится к этому самому контролю, исходя из самой природы религии, желающей защитить человека от окружающей среды иных «неправильных» религий и «безверия», какими бы клятвами представители этой религии не клялись, что они желают видеть человека свободным – это всего лишь лицемерие, поскольку в доктринах всех без исключения религий свобода от конкретного религиозного сознания означает порабощение грехом. Во-вторых, современное состояние четырех крупнейших цивилизаций – Западной, Российской, Латиноамериканской и Китайской характеризуется опытом существования светских религиозно-нейтральных или даже атеистических правительств, поддерживаемых подавляющим большинством населения, и вполне можно подозревать, что современная религиозная толерантность – результат не добровольного самоограничения религий, а лишь усиливающегося безразличия масс людей к религиям как таковым, в которых больше не видят главной основы существования общества и отдельного человека. Тем более, что в других регионах – прежде всего в ареале Мусульманской цивилизации – религиозные конфликты не показывают нисходящую тенденцию. Религиозные войны, несомненно, ровесники религий. Действительно, трудно представить какие-либо религиозные конфликты между жрецами разных античных богов (Афродиты и Аполлона, например), а равно и между жрецами богов греческого и, к примеру, фракийского или фригийского пантеонов. Конфликты «хозяйствующих субъектов» - т.е. храмов, которые вполне могли возникать в чисто экономической плоскости, разумеется, нельзя считать религиозными. Правда, в Египте в течение всей его истории происходили постоянные конфликты различных коллегий жрецов за влияние на фараонов, но при этом каждая жреческая коллегии ничуть не отрицала право на существование конкурентов и возможность всем людям обращаться с молитвами и приношениями к другим богам, и при всей сложности и многоплановости жреческого сообщества и храмового хозяйства в Древнем Египте, считать его чем-то вроде древнеегипетской католической церкви (как это делал в своем популярном романе «Фараон» Б.Прус) невозможно. Обычно, мифологические сознание столь же конкретно, как и существование богов, осмысливало божественную среду своего пантеона – она отождествлялась с традиционной территорией проживания этноса, а боги нередко были локализованы – греческие олимпийцы на Олимпе, Мардук – в Вавилоне и т.д. Лион Фейхтвангер в своем романе «Иеффай и его дочь», хотя и приписывает евреям эпохи судей монотеистические верования, также отмечает это территориальное мышление мифологии (сюжет Книги Судей, на котором основан роман, интересен тем, что доказывает факт наличия у евреев XII-XI веков до н.э. человеческих жертвоприношений, которые считались экстраординарным событием, но не выходящим за пределы религиозных представлений, а значит, миф о жертвоприношении Авраама появился позже; история дочери Иеффая напоминает принесение Ифигении в жертву своим отцом – Агамемноном). Религиозное мировоззрение, в силу того, что оно претендует на универсальность, естественным образом отбрасывает этот территориализм (хотя в зороастризме и иудаизме с территории внимание переносится на этническую среду, в том числе диаспоры за пределами традиционной территории). Буддизм в этом отношении делает шаг вперед, и его уже с полным основанием можно именовать всемирной религией. Первой. Хотя его возникновение, категории описания действительности, даже язык богослужения и священных книг – все это коренится в традиционной ведической культуре Индии, он смело выходит за ее пределы и успешно распространяется не только среди полуварварских окраинных племен, но и в рамках других цивилизаций (Иран, Китай), отчасти принимая их культурологические стандарты. Разумеется, локальные мифологии становятся помехой в распространении всемирной религии, но буддизм находит путь синкретизации с этими локальными культами и включает их в себя, почти ничего не теряя при этом в доктринальном плане. Ни буддизм, ни джайнизм при всей напряженности их отношений с традиционными ведическими верованиями и друг другом, не доходят до состояния религиозных войн. Физическое уничтожение людей по религиозному принципу долгое время незнакомо Индии, и лишь во II веке до н.э. происходит антибуддийская брахманическая реакция династии Шунгов. В Китае в это время наблюдается борьба философских школ, а поэтому конфликты такого рода можно именовать скорее идеологическими, чем религиозными. В истории зороастризма, несомненно, были «войны за веру». В зороастрийской традиции особенно силен мотив противостояния «благоверного» Ирана и «неверного» Турана. Наконец, в Греции орфики, будучи низовым народным культом, не могли влиять в нужном направлении на публичную власть, а поэтому так и остались «мирной религией», из которой вполне могло вызреть нечто вроде буддизма, но очень отличающегося от индийского. Совсем другое дело с пифагореизмом. Пифагорейцы в 530 году до н.э. пришли к власти в южноитальянском Кротоне, населенном греческими колонистами (пожалуй, это был первый случай теократии, а точнее идеократии в мировой истории, когда религиозная община правит непосредственно, а не через обращенного ею в свою веру правителя), а 20 лет спустя – в 510 году до н.э. под командованием Милона Кротонского – шестикратного олимпийского чемпиона – пифагорейцы разгромили соседний Сибарис (Геродот. История. V, 44, VI 21), чьи жители никак не желали принимать учение об истине создателя Таблицы умножения. Реакция «неверующих» не заставила себя долго ждать – вскоре в самом Кротоне возникла внутренняя оппозиция во главе с Килоном, и власть пифагорейцев оказалась свергнута. Около 450 года до н. э. во многих городах Великой Греции (Южной Италии) были сожжены дома, где собирались пифагорейцы, часть их была убита, другие бежали в континентальную Грецию. Так в Европе начались религиозные войны, которые в следующие два с лишним тысячелетия унесли миллионы, если не десятки миллионов жизней людей, убитых другими людьми во имя истины и добра. Можно понять религиозных «ревнителей»: если придерживаешься «истинной» веры, а все остальное вокруг ей не соответствует, то заставить соответствовать ей столь же естественно, как и поставить ученику двойку за неправильный ответ. А если эта окружающая среда к тому же еще и злоумышляет против «истинной» веры (в чем все приверженцы всех религий твердо убеждены), то борьба против внешнего мира – долг каждого верующего и нормальное состояние образа его жизни. Ход мысли религиозного фанатика может быть следующим: предположим, бог есть. Он – истина и жизнь (и сумма всех прочих достоинств, равно как и условие существования верующих, как личного, так и коллективного). А небог – неистинна и нежизнь (здесь играет роль формальная логика по Аристотелю). Вопрос: если бог отождествлен нами с бытием (как это делали философы-монотеисты, начиная с Платона), а греховный («неправильный», «дефектный») мир – с небытием, то зачем нам давать шанс этому самому небытию, к тому же онтологически враждебному богу и его сакральному миру – «бытию»? Какого беса нам слушаться мирских, т.е. проистекающих от греховного мира, норм и правил? Они ведь – небытие. И что мешает нам сопротивляться греховному миру (вплоть до насильственных действий)? Ведь даже в случае нашей гибели (допустим) в процессе этого сопротивления мы неминуемо соединяемся с «бытием» - т.е. с богом. Иная позиция была бы не только предательской по отношению к богу, но и самоубийственной, поскольку предполагает выбор не в пользу бога-бытия, а пользу мира-небытия. И вообще, если потусторонний мир существует (на чем все верующие категорически настаивают), бояться смерти просто глупо. А раз таковая боязнь существует, это может считаться аргументом против существования сакрального (в т.ч. загробного) мира. Стандартное возражение верующих, что бог не благословляет на насилие (и вообще, надо чтить государство и общественные установления, даже если они нерелигиозны), не выдерживает никакой критики. Если брать ветхий завет, как показано выше, его авторы, да и сам Яхве, от имени которого они говорили, отнюдь не отрицали тотальную религиозную войну, и если не могли осуществить ее в реальности, предавались соответствующим мечтам. Далее, поскольку в новом завете можно найти аргументы в оправдание любой концепции (от коммунизма до гомосексуализма), следует просто обратиться за историческими примерами. Если сопротивление «безбожному» государству и обществу силой – грех и зло, то, к примеру, все верующие белогвардейцы времен гражданской войны автоматически становятся преступниками, раз они активно боролись против советской власти (в той мере, в которой эта борьба понималась ими как борьба против «безбожников», а не просто против «бунтовщиков»). Таким образом, запрет на насильственные действия в пользу религии – это не религиозная заповедь, а всего лишь следствие элементарной боязни за свою жизнь и констатация безверия опасающегося. Современное русское православие возникло в результате «естественного отбора», когда фанатики-пассионарии погибли в борьбе или уехали из страны, а остались лицемеры, которые легко могли маскироваться под атеистов – и все из боязни за свою жизнь (т.е. по причине неверия в то, что бог есть бытие, а греховный мир – небытие). Так, строго логично, мы нашли гностический взгляд на мир, как очевидно, проистекающий из самой религии, а не являющийся чем-то внешним по отношению к ней. Разумеется, подавляющее большинство верующих так не думает. И не только потому, что боится за свою жизнь. В религиях впервые происходит разделение единого мира на профанный (реальный, греховный мир, в котором верующий вынужден жить в этой жизни) и сакральный (священный, праведный, в котором он надеется существовать после смерти, хотя не исключается телесное существование божьего мира: в зороастризме, иудаизме и христианстве). Это разделение не всегда правильно сравнивают с мифологическим делением на священное и профанное время. В мифологическом сознании некогда (обычно «давным-давно») был временной промежуток, когда произошли мифологические события: возник мир, родились боги, произошли основные мифологические события, а затем наступил период человеческого времени (иногда между «божественной» и «человеческой» эпохами размещается «героическая» эпоха полубогов: Геракла, Гильгамеша и др.) Однако, религиозное деление мира на сакральный и профанный проходит не через хронологию, хотя все религии признают, что в прошлом общение бога с людьми было более непосредственным. Пространственное деление имеет место (концепция «священных мест», в т.ч. целых стран или городов), но главный смысл этого деления состоит в том, что верующие признают реальное существование определенного пространства, не совпадающего с окружающим материальным миром, в котором все происходит именно так, как того хочет бог, и внутри которого не приходится сомневаться в реальности его существования. В этом сакральном пространстве регулярно происходят чудеса, добродетель (разумеется, то, что добродетелью считают авторы религии) торжествует, а порок наказан. Можно определить сакральное пространство, как рай, однако, в религиозном сознании с раем обязательно соседствует ад, куда отправляются не только общепринятые преступники (лжецы, воры, убийцы, которые считались бы достойными кары в любом, в т.ч. мифологическом, представлении), но и те, кто не признает данного бога и не принадлежит к сообществу поклоняющихся ему (в глазах верующих они, в лучшем случае, просто дураки, в худшем – такие же преступники, как и первые, а из этого неизбежно следует вывод, что преступным человек становится по причине отрицания божества, и наоборот, преступление смягчается, если человек его признает). Получить доказательства реальности этого сакрального мира, по мнению верующих, можно, но для этого надо априори поверить – т.е. изначально согласиться с истинностью верований, и уже из этого изначального согласия получить доказательство их истинности, и таким образом человек лишен какой бы то ни было возможности проверить, верифицировать правильность своих верований. Проблема здесь даже не в том, что человек имеет полное право слепо верить в реальную истину, а в том, что в случае ошибки у верующего нет критерия проверки. И это деление на сакральное и профанное пространство существует, согласно религиозному мышлению, всегда – в т.ч. в настоящий момент. Мифологии, как правило, не нуждаются, в этом виртуальном пространстве. Для Гомера нет деления на сакральный и профанный мир (материальные объекты в поэмах, приписываемых ему, обладают «божественностью», т.е. совершенством, сами по себе). Гесиод создал мифологическую хронологию мира, но также не нуждается в подобном делении. Мифологическому сознанию нечего «прятать» в сакральный мир, и хотя отдельные (небольшие) племена и народы терпели поражения и теряли свои мифологические территории, они, меняя ландшафт проживания, относительно безболезненно приспосабливались к новым условиям и новым богам. Религия же, в силу затруднений в реализации ее заявленных целей, которым она придает жизненно важное значение, остро нуждается в этом сакральном пространстве, важнейшим посредником при отношениях с которым для верующего становится «священная книга». Мифологические божества не нуждаются в письменных источниках. Будучи олицетворением сил природы, они наглядны. Они не требуют «доказательств бытия божия», поскольку очевидны. Поэтому «языческие» жрецы не занимались «толкованием» «священных текстов», не спорили из-за каждой фразы и строки до смертоубийства. Потому что, с т.з. мифологического сознания, это бессмысленно и просто глупо. Наоборот, для религии важно «истолкование», поскольку оно позволяет отвечать на вопрос, почему то или иное ее положение не реализуется (просто отречься от него религия не может себе позволить). Мифологические боги не в книгах, а в Природе – в громе, море, плодоносящих полях, любовной страсти и т.д. Записи мифов поэтому играют в мифологической практике служебную роль (во всяком случае, куда меньшую, чем храмовые богослужения, принесение жертв, праздники в честь богов и т.д.) В рамках мифологии люди разговаривают с камнем, деревом, громом, морем – реальным миром, а не с книгой, содержащей определенное мнение. Религии – феномены письменной культуры. Они немыслимы без письменности, потому они обожествляют слово – письменное, разумеется. Перефразируя известный фильм, в этом их сила, но в этом и их слабость. Достаточно переписать религиозные тексты, подменить их или уничтожить – религия гибнет или меняется до неузнаваемости. Мифологическое сознание гораздо менее зависит от письменного источника (хотя повсеместно изобретение письменности приписывается самому мудрому из богов). Мифологические божества реальны, как реальны те природные стихии, которые они олицетворяют. Поэтому они – не в книге, а в Природе. И наука именно потому зародилась в Древней Греции, а не в Древнем Израиле (хотя Израиль и Иудея X-VI веков до н.э. тоже были «языческими» странами), что изучение Природы не противоречит мифологии как принципу осмысления действительности. Религия же Природе не доверяет. Знаменитый афоризм «не в силе бог, а в правде» очень хорошо это иллюстрирует: «сила» - это природа, а «правда» - ненависть верующего к природе, к этому реальному миру. В этой связи возникает вопрос: почему мифологические боги почти не занимаются морализаторством (особенно, по сравнению с богами религий)? Они доверяют людям, считают их вполне способными самостоятельно определить, что добро, а что зло. Т.е. мифологические боги в гораздо большей степени «верят в человека» (выражаясь в гуманистическом ключе), чем религиозные боги. Те наоборот, считают людей, мало того, что полным ничтожеством, так еще и не способным ни на что хорошее самостоятельно, и вообще ни о чем хорошем говорить нельзя, если оно не ассоциируется с личностью данного бога. И если «всемогущий» бог не пригрозит «ничтожному» человеку вечными муками ада, он будет убивать и врать. А значит, в религии не «я выбираю наилучшее», а «он за меня выбирает, а я просто боюсь выбрать что-то иное». Этот эффект монотеистической религии происходит оттого, что в религии слишком уж несоизмеримы стороны «договора», и вне зависимости от того, что бы не выбрал бог (хорошее или плохое) – он всегда будет «прав» (потому что, с религиозной т.з., бог – все, а человек перед ним – ничтожество). Единственный «козырь» религии – личные «особые» отношения божества с человеком. В мифологии этого нет, но там это и не нужно. Человек находится в гармонии с окружающим миром. А в религии как раз наблюдается прогрессирующая дисгармонизация связи человека и Природы. И религия пытается дать человеку иную – неприродную, сакральную среду обитания. По большому счету, религия ненавидит Природу, как враждебную себе среду, где закономерности сакрального мира не действуют (хотя всякая религия стремится истолковать природные явления именно в духе своих верований, считая природные явления проявлениями невидимого мира). Таким образом, мифология непосредственно контактирует с реальным миром (мифы существуют и в бесписьменных культурах, но ни одна религия не была бесписьменной, что как раз подтверждает предыдущий тезис о неважности книги для мифа), гностицизм решительно отрицает реальный мир в пользу сакрального (вершина этого процесса – признание всего некнижного мира «греховным»), а религия (христианство в т.ч.) делает вид, что реальный мир стремится быть тождественным сакральному и даже служит ему. Поэтому в религии мы наблюдаем очень сложные взаимодействия реального и сакрального миров. Она не может, с одной стороны, полностью отождествить «мир божий» с реальным миром, поскольку отнюдь не все в реальном мире соответствует религиозному идеалу, но и не может полностью отречься от него, хотя бы потому, что материальный мир – божье творение. А поэтому религия обречена на метания от сентиментальных чувств по отношению к окружающему миру до ненависти к нему же, если он столь «развращен» и «греховен». Иногда во многих религиях эта двойственность выражается в противопоставлении природы, «поющей хвалу господу», и мира людей, который «противится богу, грешен» и т.д. Это характерно, между прочим, для многих обществ, уже достаточно урбанизированных, чтобы утерять представление о реальной природе как ландшафте, экологической нише, в которой существует первобытный человек (включая крестьянина), но выработавших пасторально-идеалистический образ «доброй природы», где даже хищники кротки, как овцы. Впрочем, первая же лиса, которая убивает зайца ради своего пропитания, наносит непоправимый удар по этой религиозной идеализации природы. Верующий в прямое воплощение «божьего мира» в природе обнаруживает очередное несоответствие, его сознание в очередной раз сталкивается с реальностью, и это столкновение, которое реальность всегда выигрывает, еще больше загоняет сознание верующего в лабиринты сакрального мира. Сакральный мир представляет для верующего определенную проблему. Он гордится им, но, в то же время, стесняется его, скрывает из опасения быть осмеянным со стороны реального мира (реальный – профанный – мир выступает здесь в роли однозначно несовместимого с сакральным и даже враждебного ему пространства). Он как бы одновременно и верит и не верит в сакральный мир. Поскольку необходимо существовать в этом – профанном мире, верующий вынужден «изменять» сакральному миру, что трактуется в религиозном сознании как «греховность». Чем больше современная научная картина мира отдаляется от той – тоже вполне научной – картины мира, на базе которой когда-то создавалась религия (а создателей религий нельзя упрекнуть в обскурантизме, которого, увы, не избегают их последователи через много веков, абсолютизируя более примитивный по сравнению с современностью уровень научных знаний основателей религий и обвиняя науку в «отступничестве» от религиозной традиции), тем более обостряется конфликт между верой и знанием: вплоть до отрицания происхождения индейцев Америки от потомков Ноя (понадобилось специальное папское послание, чтобы решить эту проблему, а затем долгое время отрицалось существование Берингова пролива на основании того, что иначе «потомки Адама и Евы» не могли бы проникнуть в Америку) и современных дурачеств «научного» креационизма. Религиозное сознание постоянно боится быть обманутым реальным миром, быть введенным этим реальным миром «во грех». Реальный мир всегда на подозрении у сакрального, и естественно, что бы ни говорили богословы об «освящении» реального мира (видимо, заключающегося в том, что лиса должна держать пост и не причинять зайцу насилия, заяц – не обгрызать кору на молодых деревцах, а молодые деревца – не потреблять минеральных веществ из почвы и солнечной энергии из космоса, - в зависимости от того, где какая-либо конкретная религия ставит предел своим требованиям к реальному миру, находится степень неприязни ее сакрального мира к миру реальному), сакральный мир на много порядков ценнее профанного, и конфликт между ними неизбежен. Он заложен в самой природе религии, разделившей их. Поэтому религиозный фанатизм, понимаемый, как служение сакральному миру религии вопреки всему на свете, отрицается лишь как нечто несвоевременное (не находящее широкой общественной поддержки), но не как онтологически недолжное. И если религиозные энтузиасты не могут побеждать «врагов бога» в реальном мире, то они, разумеется, не могут отказать себе в этом в рамках информационного поля, создаваемого каждой религией. Описывая тотальные религиозные войны с уничтожением всех мужчин, женщин, детей и всего крупного и мелкого скота (важное условие!) противника, которые ведут израильтяне, побуждаемые к этому своим богом Яхве, авторы ветхого завета, естественно, лукавят против исторической правды. В реальности еврейские завоеватели Ханаана вступили в очень сложную и плодотворную реакцию с местным населением, восприняли от него не только культы местных богов, но и навыки земледелия, градостроительства, искусств – что является обычным слиянием пришлых варваров с более развитыми оседлыми народами. Войны с различными племенами – пришлыми из пустыни или местными – перемежались с длительными периодами мирного сосуществования, сопровождавшегося ассимиляцией, в результате которой реальный израильский народ несет не только традиции бедуинов-скотоводов, но и оседлого населения Ханаана (не только семитического по происхождению). Интересно, что все ветхозаветные пророки – скотоводы, выражают эстетику и ценности скотоводческого культурно-хозяйственного типа, и самым последовательным развитием их неприязни к «греховному» Ханаану был бы запрет на занятия земледелием («Каиновой печатью») и призыв вернуться назад в пустыню, констатирующий провал эксперимента. Ко всему прочему, они осознают, что именно переход к оседлой жизни привел к росту социального неравенства. Эта фобия по отношению к земледелию, отражающая какие-то реальные конфликты в еврейской среде эпохи первого храма, вероятно, составляет древнейший слой пророческих книг, современный самим пророкам. Была ли эта фобия связана изначально с культом покровителя скотоводов Яхве или эта ассоциация появилась позже? В любом случае, реально-исторические евреи XIII-XI вв. до н.э. оказались куда цивилизованнее и толерантнее кабинетных иудаистов, упивавшихся сочиняемыми ими же самими сценами зверского истребления инородцев. В противном случае царство Давида и Соломона не могло состояться. В Ахеменидскую эпоху религиозные войны были невозможны, хотя и в этих условиях иудаисты сумели перессориться со всеми своими соседями и даже раскололись на правоверных иудеев и самаритян. Примечательна, с одной стороны, та легкость, с которой Маккавеи добились независимости Иудеи, а с другой, столь же легко римляне завоевали ее в 63 году до н.э. Л.Н.Гумилев объясняет это тем, что во II веке до н.э. евреи находились в стадии мемориальной фазы своего этногенеза, лишь вспоминая прекрасное прошлое, и поэтому их резистентность была равна резистентности Новгородской Республики в XV веке, легко завоеванной восходящей Москвой. В 160-х гг. до н.э. Селевкидская монархия разваливалась, поэтому успех был весьма вероятен (армяне также незадолго до евреев добились независимости, хотя гораздо большей ценой), и борьба не требовала сверхнапряжения, а в 63 году до н.э. внутренние партии были настолько поглощены взаимной борьбой, что просто не успели среагировать на быстро развивающиеся события. За 100 лет, отпущенные независимой Иудее, ее правители целенаправленно успели распространить иудаизм среди населения завоеванных Галилеи (где жили финикийцы, греки, сирийцы и арабы, уже тогда в лице итурейцев проникшие в северную Палестину) и Идумеи, откуда вышел Ирод Великий. Это все происходило на фоне быстрого роста населения в регионе (его даже можно назвать демографическим взрывом, по меркам того времени, когда за целый век население отдельных территорий редко вырастало более чем в два раза). Если около 400 года до н.э. население Иерусалимской гражданско-храмовой общины (т.е., это были, в принципе, все евреи на территории Палестины) не превышало 150 тысяч человек (История Древнего мира. М.,1989, Ч 2,с 188), то к 1 году н.э. население всего Леванта: Сирии, Финикии, Палестины и Заиорданья составляло уже 6 млн. человек (Демографический Энциклопедический словарь. М.,1985, с 110), из которых евреи составляли не менее 1,5 млн., к которым следует прибавить еще не менее 400 тысяч самаритян. Т.о. численность евреев (включая самаритян) выросла почти в 12 раз, а если учесть еще многочисленные еврейские (и самаритянские также) диаспоры в Египте, Малой Азии и еще малочисленные в Греции, рост составит за 400 лет более чем в 16 раз. Отчасти этот рост является естественным, отчасти – через ассимиляцию и обращение в иудаизм населения Галилеи и Идумеи. Впрочем, столь же бурное развитие переживают в этот период Финикия и Сирия (мнение израильских историков о том, что к началу нашей эры финикийские этнические диаспоры (в т.ч. пунийцы) повсеместно по берегам Средиземноморья были ассимилированы евреями – (Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь) не соответствует действительности, даже финикийские города поблизости от Иудеи в последние века до н.э. – первые века н.э. переживают экономический и культурный расцвет, и ни о какой ассимиляции говорить невозможно). В религиозном отношении иудаизм к началу нашей эры был разделен на множество сект, из которых основными можно считать зелотов, саддукеев, фарисеев, ессеев и эллинистов. Иосиф Флавий, с целью сделать понимание еврейских сект доступным для своих нееврейских читателей, сравнивает, на основании некоторого внешнего сходства, саддукеев с эпикурейцами, фарисеев — со стоиками, ессеев — с пифагорейцами. Эти течения следует рассмотреть подробнее и по отдельности, чтобы ответить на вопрос: можно ли вывести христианство из какого-нибудь еврейского религиозного течения на рубеже эр, но для начала важно отметить, что значительная часть иудейского религиозного фанатизма гасилась за счет внутренних религиозных конфликтов, стоивших евреям десятков тысяч человеческих жертв. Это также легко объяснимо с т.з. изложенной выше теории соотношения сакрального и профанного миров в религиозном сознании. Не только мнение о том, что все религии «учат одному и тому же», а, следовательно, не могут побудить людей к взаимной резне на религиозной почве, но и мнение, заключающееся в том, что течения внутри одной религии более склонны к компромиссу друг с другом, чем с другими религиями, ложны. В реальной практике наблюдается прямо обратное – самая непримиримая борьба как раз характерна для близких догматически или по происхождению религиозных течений, именно потому, что они гораздо серьезнее, чем иные религии, воспринимают друг друга в качестве конкурентов, а поскольку все они (таково уж религиозное сознание) обладают сознанием своей «абсолютной истинности», компромисс между «истиной» и «ересью» невозможен по определению. Поэтому борьба саддукеев и фарисеев для верующего еврея была гораздо важнее диспутов с греческими философами или армянскими зороастрийцами, также считающими себя «избранным народом». Вероятность того, что часть фарисеев, к примеру, перейдет на сторону саддукеев была гораздо большей, даже несоизмеримо большей, чем вероятность перехода евреев в «армянизм» (так назовем армянскую религию V века до н.э. – III века н.э., возникшую на базе зороастризма), не смотря на все успехи и завоевания армян в первой половине I века до н.э. Отсюда совершенно непримиримая и кровопролитная внутрирелигиозная борьба, которая будет удивлять и даже ужасать историков, но которая закономерно вытекает из природы религии, основанной на обладании «абсолютной истиной», скрытой в сакральном мире. Еще один важный аспект апокалиптического сознания, характерный, прежде всего, для иудаистической апокалиптики, проистекает из беспомощности иудаизма как государственно-политического течения к началу нашей эры и задавленности евреев мощью эллинистических держав и Рима. Апокалиптическое мышление посылает проклятья всем силам «мира сего», враждебным «истинному учению» и людям, разделяющим его, и настойчиво повторяет тезис о том, что все они конечны, все обречены и всех ждет исчезновение. С исторической точки зрения в подобных исчезновениях нет ничего сверхъестественного – элементарный исторический опыт показывает, что в истории вообще нет ничего вечного, все рано или поздно исчезнет, и в этом смысле оно фатально обречено, что, впрочем, не мешает этому обреченному, но в данный момент наличному бытию «праздновать день» и не печалиться. Даже узкополитический лозунг: «Этот режим обречен!» лишен именно апокалиптического смысла, поскольку в исторической перспективе любой политический режим обречен, не только тот, исчезновение которого предрекается, но даже тот, который «пророку» очень нравится (проще говоря: «пророк», указавший на любую собаку и предрекший ей смерть, обязательно окажется прав). Однако, апокалиптики уверены, что на них, как причастных сакральному, а, следовательно, вечному миру, это не распространяется. И поэтому в апокалиптике появляется мотив необходимости ухода из «грешного мира», перехода в некое «подполье», чтобы в какой-нибудь щели мировой истории благополучно пересидеть апокалиптические события, а затем выйти оттуда и не обнаружить враждебных сил. Отсюда неизбежно в дальнейшем появление особой эстетики тайного общества, секретности, условных знаков и символов. Такова логика апокалиптического мышления.

Зороастризм также переживает не лучшие времена. Великая империя пала под ударами сильной, но небольшой армии Александра Македонского. Греки прошли насквозь все «арийские страны», и ничто – ни молитвы, ни жертвоприношения, ни сам небесный бог Ахура-Мазда не смогло их остановить. В истории македонского завоевания Ахеменидской империи любопытен массовый коллаборационизм и переход на сторону завоевателей многих сатрапов и персидских аристократов. Здесь вероятно опережающее влияние легенды о родстве Александра с правящей в Персии династией. Конечно, колоссальное впечатление на иранцев должно было произвести то, что Александр выдал убийц последнего персидского царя – Дария III для отмщения его родне. Если Ксеркс в 480 году до н.э. в ходе войны против греков провозгласил одной из ее целей отмщение им за разрушение Трои (здесь Ксеркс выступает в качестве покровителя лидийцев, которые являлись народом, этнически родственным хеттам и троянцам), то Александр Македонский выдвинул идею мести персам за нападения на Грецию при Дарии и Ксерксе (разумеется, это была пропаганда для «внутреннего потребления», поскольку действовала только на эмоции эллинов). Хотя эту войну иногда именуют «священной» («священные войны» греков не являются религиозными войнами в позднем смысле этого слова; они были связаны с существованием Дельфийской амфиктионии, имевшей культовый характер и бывшей зародышем международного греческого права: все члены ее давали клятву охранять неприкосновенность Дельфийского храма, соблюдать во время войны некоторые правила пощады, не нападать на соплеменников во время празднеств и т. д.; полис, не исполнивший постановления амфиктионии, становился преступником против храма и подлежал наказанию; штраф налагался общим судом, а выполнение приговора поручалось одному из полисов, участвовавших в союзе, - т.е. здесь война идет не с целью изменить чьи-либо верования, а с целью наказания за конкретные преступления, и в этом плане «священные войны» можно сравнить с приведением в действие приговора Международного Суда в наше время; известны четыре «священные войны»: Первая Священная война (596—586 гг. до н. э.) была предпринята афинянами во главе с Солоном, против полиса Крисы, в защиту дельфийцев и окончилась разрушением Крисы, проклятой Дельфийской амфиктионией, Вторая Священная война (около 448 года до н. э.) произошла, когда фокейцы-демократы захватили заведование храмом, а спартанцы послали в Дельфы войско, и заведование храмом вновь было возвращено дельфийцам, хотя и ненадолго, самая известная Третья Священная война (355—346 гг. до н.э.) — против фокейцев, ограбивших дельфийский храм, и Четвёртая Священная война (339—338 гг. до н.э.) — закончилась уже после битвы при Херонее), македонцы не вели войну специально с целью уничтожения зороастризма – хотя в той степени, в которой война привела к гибели универсальной Ахеменидской монархии, основанной на зороастрийских идеях, она могла восприниматься современниками и историками как антизороастрийская. Завоеватели неизбежно считались, с т.з. мобедов, безбожниками, однако, организовать сколько-нибудь действенного сопротивления под религиозными лозунгами зороастрийскому духовенству долгое время не удавалось. В середине III века до н.э. с севера – с территории современной Туркмении – в Иран пришли парфяне. Само название их не вполне исторически корректно – в VIII-VII веках до н.э. на северо-востоке современного Ирана жило иранское племя парфян, а сама страна именовалась Парфиеной. В конце VII века до н.э. Парфиена была завоевана Мидией, а затем вошла в состав Державы Ахеменидов. Племя парнов, принадлежавшее к сарматскому кругу племен, попало с севера в сатрапию Парфиена, и с тех пор греческие и римские авторы стали считать их парфянами (Колледж. М. Парфяне. М.,2004, с 11). Парны, до их переселения в Парфию, несомненно, не были зороастрийцами. Вообще, если рассматривать зороастризм с т.з. его религиозных задач, самой страшной драмой в его истории была трагическая расколотость иранского (а возможно, и в целом индоиранского мира, если замыслы Заратуштры включали также распространение зороастризма и среди индоариев) пространства. Индоиранские народы археологически вполне можно выводить из степей и лесо-степей современной России, наиболее древней культурой еще неразделившихся индо-иранцев можно называть абашевскую культуру бронзового века в лесо-степях от Харькова до Урала XVIII-XIV вв. до н.э. Примыкающий к ней территориально, но являющийся несколько старше ее комплекс Синташта-Аракаим, скорее всего, относится к андроновскому кругу культур. Согласно одним гипотезам андроновские племена – также древнейшие индо-иранцы, согласно другим – племена, близкие тохарам, жившим восточнее, хотя андроновцы могли быть и совсем другой ветвью индоевропейцев, предками поздних динлинов. Распространение в дальнейшем индоиранских племен в направлении их местоположения в письменный период – на юго-восток, через Среднюю Азию должно было привести к их смешению с андроновскими племенами, которые, таким образом, несомненно, участвуют в этногенезе как индоариев, так и иранцев. Помимо иранских и индоарийских народов в индоиранскую ветвь индоевропейской языковой семьи входят дарды, а в самом близком родстве со всей индоиранской ветвью находятся нуристанцы. Вероятно, нуристанские племена пришли из русских лесостепей в афганские горы первыми (видимо, еще в XVIII веке до н.э.), и поэтому в большей степени подверглись влиянию живших здесь до прихода индо-иранцев эламо-дравидских племен. Затем – около XVII-XVI вв. до н.э., поскольку этим временем датируется появление в Иране, Афганистане и районе Инда культуры серой керамики – в регион приходят индоарии, а сразу же вслед за ними – предки дардов. До тех пор, пока не будет изучена языковая принадлежность андроновских культур (а никаких письменных источников до сих пор в этой эпохе данного региона не обнаружено), практически невозможно определить, какая именно археологическая линия развития дала на выходе в лингвоисторическое поле ту или иную группу племен. Что касается собственно иранских племен, то они появляются в современном Иране не ранее 1600 года до н.э. и не позднее 1000 года до н.э. (Грантовский Э.А. Иран и иранцы до Ахеменидов. М.,1998, с 54). Остается также проблема митаннийцев и других арийцев Ближнего Востока и их места в индоиранской ветви. Принадлежность правящей митаннийской династии хурритской империи (а точнее, имперской федерации) Ханигальбат к ариям несомненна. Место митаннийско-арийского языка определяется как более близкое к индоариям, чем к иранцам (Thieme P. The «Aryan Gods» of the Mitanni Treaties. // Journal of the American Oriental Society 80, р 301—317 (1960). Митаннийцы появляются в хурритской среде в середине XVII века до н.э., что может быть синхронизировано с завоеваниями гиксосов в Египте и Леванте – участие арийцев в том разноплеменном сброде, который включали в себя «цари-пастухи», весьма вероятно, равно как совершенно точно устанавливается наличие арийских династий в Южной Сирии и Северном Ханаане вплоть до времен Давида и Соломона. Приход заметной группы индоариев из русских лесостепей на Средний Евфрат и в Ханаан кажется фантастическим, но столь же фантастическим можно считать переселение индоариев к Инду и Гангу (расстояние от зоны Абашевской культуры до Среднего Евфрата составляет 2000 километров, а до Инда – 3000 километров, причем естественных преград – крупных рек и горных хребтов – на втором пути ничуть не меньше, чем на первом, а ряд западных иранистов считает даже, что все или почти все индоарии попали в Индию через Кавказ, а не через Среднюю Азию). Просто мы привыкли, что индоарии живут в Индии, которой дали свое наименование, хотя, если бы большая часть индоарийского потока устремилась на юг, а не на юго-восток, Индией мы сейчас называли бы Ближний Восток, а за Индостаном, возможно, сохранилось наименование Мелухха (так еще древние шумеры именовали цивилизацию Хараппы (История Древнего мира. Ч 1, М.,1989, с 68)). Хотя стоит учитывать, что к XIII веку до н.э. Хараппская цивилизация находилась в состоянии безнадежного кризиса, и завоевать ее не представляло большого труда, а на Ближнем Востоке ряд стран – Ассирия, Египет, Финикия – сумели отразить варварский натиск того древнего великого переселения народов. Что послужило причиной столь быстрого и масштабного переселения индоарийских и иранских племен? На сей счет можно строить множество гипотез – от климатических и хозяйственно-экологических до политических, но факт остается фактом: наиболее мощные и боеспособные группы ушли из русских лесостепей на юг, но это ничуть не подорвало мощи оставшихся абашевских племен. Таким образом, за семь веков индоиранские племена заселили огромные пространства от русских лесостепей до Персидского залива и Ганга. Культы богов и обычаи этих скотоводческих племен обнаруживают удивительную близость, вследствие чего даже для VIII века до н.э. можно говорить о единых индоиранских верованиях, близких индийским ведическим. Искусство всех иранских народов в VI-IV веков до н.э. – персов, согдов, мидян, скифов, савроматов также отличается явным сходством, именующимся т.н. «звериным стилем» (Луконин В.Г. Древний и раннесредневековый Иран. М.,1987, с 103). Разумеется, культовый комплекс Аракаим, датированный тем же самым XVIII веком до н.э., нельзя считать зороастрийским, если мы не принимаем всерьез современных ранних датировок жизни Заратуштры, отстаиваемых самими зороастрийами (XVIII век до н.э.) Проповедь Заратуштры была при всей своей универсальности четко ограничена рамками индоиранского этнического пространства, и можно предположить, что, подобно современным иудаистам, считающим еврея, перешедшего в другую религию, автоматически потерявшим «еврейство» как этническую принадлежность, зороастрийцы также считали отпавшего от зороастризма утерявшим «арийство». Поскольку, зороастризм оказал колоссальное влияние на иудаизм, возможно, и это представление изначально зороастрийское. И мы можем видеть в зороастризме точно такую же генотеистическую религию, в которой бог, фигурально выражаясь, имеет вполне определенную запись в своем паспорте в графе национальность – в данном случае Ахура-Мазда – арийский (иранский) бог, а арийцы (иранцы) – его избранный народ (однако, понятие избранного народа распространяется не на один этнос, а на группу родственных этносов ранга языковой ветви). В реальности, однако, проект распространения зороастризма до рамок индо-иранской общности оказался неосуществим. Ни ведические индоарии, уже практически освоившие свою новую территорию в междуречье Инда и Ганга, ни северные иранские народы – скифы, савроматы, меланхлены, хиониты (хьяуна), саки, дахи – не приняли «благой веры». Этот трагический раскол получил в Авесте трактовку в виде непримиримой борьбы благоверного Ирана и неверного Турана, что вполне соответствовало историческим конфликтам более оседлых южных иранцев с северными кочевниками. Борьба Ахура-Мазды и Ангро-Манью получила зримые очертания, и когда на зороастрийской иконографии всадник поражает копьем дракона (этот образ перешел из зороастризма в образ христианского святого Георгия), всадник ассоциируется с Ахура-Маздой (либо его ближними богами или ангелами), а дракон – с Ангро-Манью. Эту неприязнь народов скифского и сарматского круга к зороастризму можно объяснять уже наметившейся к VII-VI вв. до н.э. разнородностью в хозяйственно-культурных укладах, что, естественно, влияет на мировоззрение. Ведическая Индия – это уже совсем другой мир, с каждым веком все более отдаляющийся от Ирана. Шли века, но зороастризм не мог распространиться за пределы изначально принявших его западных и южных иранских народов, хотя имперский статус зороастризма в Державе Ахеменидов привел к распространению его в среде неарийских народов: евреев, армян, кавказских алванов, манейцев (последние довольно быстро ассимилировались мидянами). Мобеды продолжали посылать проклятия неверным собратьям к северу от Аму-Дарьи. Было бы любопытно наблюдать аналогичные процессы в еврейской среде, если бы значительная часть евреев не приняла иудаизма и долгое время существовала обособленно от Иерусалиской гражданско-храмовой общины. Несомненно, в этом случае эпическое противостояние евреев-иудаистов и евреев-неиудаистов приняло бы формы, сходные с образами Ирана и Турана в иранском эпосе, и эти две группы, не исключено, производились бы от разных потомков Авраама (впрочем, многочисленные прокляться в адрес ханаанеев в пророческих текстах, учитывая что, при нормальной скорости ассимиляции, многочисленность ханаанеев в Израиле и Иудее VIII-VI вв. до н.э. – уже анахронизм, могут иносказательно подразумевать тех евреев, которые не приняли иудаизм в V веке до н.э.. поскольку окончательно пророческие книги отредактированы только столетием позже). Парфяне-парны в 230-х гг до н.э. завоевали Парфию и, уже базируясь в этой сатрапии, продолжали завоевания, претендуя на все «персидское наследство». В 141 году до н.э. парфяне взяли Вавилон, и после этого Парфию можно считать великой державой. Если бы Рим ограничил свои претензии Европой, либо вообще погиб в борьбе с Карфагеном двумя веками ранее, к концу I века до н.э. парфяне завоевали бы Малую Азию, Сирию и Палестину (а возможно и Египет), выйдя, таким образом, к границам империи Ахеменидов 500 года до н.э., но столкновение двух империй (точнее, республики и федерации полуавтономных царств) привело к стабилизации их границ на Среднем и Верхнем Евфрате (Армения и другие кавказские государства остались буферной зоной). Парфяне, хотя и приняли в своей массе зороастризм, чтобы укрепиться в завоеванных ими иранских областях, отнюдь не были религиозными фанатиками (и вряд ли можно согласиться с американским писателем-фантастом Полом Андерсоном, в одном из сюжетов которого, именно описывающем мир без Рима, парфяне поголовно уничтожают евреев). Парфянское царство все-таки являлось эллинистическим государством, хотя и с заметным этническим негреческим оттенком. Религиозная терпимость при парфянской династии Аршакидов доходит до своей наивысшей точки. В пределах Парфянского царства процветает зороастризм, повсеместно возрождаются иранские дозороастрийские культы, воспринимаются культы богов, принесенные с запада греками и македонцами (образы античных богов и героев синкретизируются с зороастрийскими ангелами: так, например, образ Геракла ассоциировался с Вертрагной – божеству войны и победы (Луконин В.Г. Древний и раннесредневековый Иран. М.,1987, с 88)), из Сирии в иранские земли пришел культ бога солнца Афлада (Там же, с 88), наконец, с востока, через посредничество оставшейся в тылу у парфян Греко-Бактрии, распространяется буддизм, имевший около начала нашей эры на территории Афганистана сотни тысяч сторонников, и даже (в меньших масштабах) джайнизм. Согласно буддийскому преданию, впервые буддийские тексты для Китая перевел живший в Китае парфянский царевич Аршакид (Колледж. М. Парфяне. М.,2004, с 104) в I веке н.э. Христианство также не встречало в Парфии заметных гонений. После подавления римлянами двух еврейских восстаний (66-70 и 132 гг. до н.э.) именно Парфия становится новым центром иудаизма, в Вавилонии к V веку н.э. создается Талмуд, и начинается новый – гностический этап развития иудаизма. Сами парфянские цари считались «братьями солнца и луны», т.е. официально сохраняли пережитки дозороастрийских верований, при этом захоронения их также носят незороастрийский характер (Колледж. М. Парфяне. М.,2004, с 98-99). На их монетах в огромном количестве присутствуют греческие божества: Ника, Тихо, Зевс, Артемида. В Месопотамии сохраняется весь сонм шумерских, вавилонских и ассирийских божеств (вавилонская традиция, видимо, первая стала группировать богов в смысловые триады). Таким образом, в случае завоевания парфянами Восточного Средиземноморья, трудно предположить какие-либо именно религиозные преследования, и даже колоссальное влияние греческой культуры в регионе вряд ли уменьшится. Сам зороастризм, лишенный в описываемую эпоху ортодоксии, переживает целую серию идейных брожений. Появляются первые секты, связанные с почитанием отдельных божеств. Митраизм, который заслуживает отдельного описания, хотя и зародился в иранской среде, распространяется в качестве сложившейся религии в восточной, а затем и в западной части Римской империи, мало повлияв на собственно иранцев. Зато в лице зурванизма зороастризм получил достаточно серьезного противника. Подобно любой другой религии, в зороастризме неизбежны ереси – т.е. понимание сакрального мира иное, чем с ортодоксальной точки зрения. Проявления зурванизма можно найти уже в Гатах, где говорится, что наряду с Ахура-Маздой существует «неосознанный» (Ясна 1:45; 70:45), «самосущный и безначальный свет», который разливается от света светил, созданных для видимого мира. Такой несозданный свет есть среда, в которой живет Ахура-Мазда, и которая обуславливает его бытие. Мрак, как место обитания Ангро-Майнью, также не имеет причины своего существования в последнем. Эта общая основа впоследствии была интерпретирована как время. Имя Зурван обозначает Время. Суть учения в том, что создание бога Зурвана (Бесконечное Время) есть порожденные им сыновья Ахура-Мазда и Ангро-Майнью, что подтверждается цитатой из Гат: «Действительно, есть два первичных духа, близнецы, известные тем, что они враждуют…» (Ясна. 30:3). Культ Зурвана имел всего несколько ритуалов, поскольку Зурвана считали отшельником, который передал власть над миром Ахура-Мазде. Представление о Зурване зарождается в конце эпохи Ахеменидов и распространяется в парфянскую эпоху. Зурванисты существовали также и в начале мусульманского периода истории Ирана, когда их вместе с манихеями неправомерно объединяли под общим названием «зиндики», а иногда выделяли под именем «дахри» - «материалисты». Поскольку зурванисты видели в Бесконечном Времени единственный первоначальный и неизменный источник, из которого произошло все остальное, их вполне можно считать материалистами. Мнение, что время – источник всех вещей, вероятнее всего, пришло из Индии, а не из эллинистического мира. Время, согласно Упанишадам, было не просто временем в нашем понимании. Как бесконечность оно – сырье, materia prima для всех возможных существ. В учении зурванистов это представление соединилось с понятиями содержания и формы, потенциала и действительности, взятыми из философии Аристотеля. Мифологический зурванизм начался с попытки объяснить, что Заратуштра имел в виду, когда говорил, что Святой и Разрушительный Духи – близнецы. Зурван полностью соответствует Бесконечности (Времени и Пространству), как единственно возможному Абсолюту, из которого могли произойти близнецы: это, с одой стороны источник добра, а с другой – зла, света и тьмы, в которых они, соответственно, существуют. Таким образом, провозглашается Зурвана или Бесконечное Время как отец духов добра и зла, отц света и тьмы. Материалистический зурванизм – религия зиндиков, однако, сильно отличается от этого. Его ведущая идея такова: бесконечное Время-Пространство, которое само по себе бесформенно, хотя источник всего этого имеет форму. Эта идея, вероятно, имеет индийское происхождение из Упанишад, но философское развитие идеи выработано по Аристотелю. Оба типа зурванизма, все-таки, представляют собой прямой вызов ортодоксальному дуализму, и оба направлены на его самые слабые места – на его понимание божественной природы, которая, несмотря на то, что безупречно хороша, все-таки ограничена воздействмем силы зла. Зурванизм приносит новый аспект в зороастризм – аспект вечности, которая не просто бесконечная продолжительность, а состояние вне пространства и времени, и которое, будучи состоянием совершенного покоя, должно также быть источником, из которого исходит все движение и все действия. Ортодоксальный зороастризм пытался бороться с этой проблемой и предлагал не одно, а много решений. В конце концов, выраженный дуализм зороастризма стал допускать «триализм», в котором было не два начала, а три – Ахура-Мазда, Ангро-Майнью и нейтральное начало-первооснова, бесконечное Время-Пространство, которое выше добра и зла и не обладает ни разумом, ни волей (Zaehner R. C. Zurvan, a Zoroastrian Dilemma. Oxf., 1955). При всем при том, зурванизм, по причине своей заумности, не получил широкого распространения в народных массах, хотя оставался «ученой» концепцией, скорее философским учением, чем религиозной сектой, привлекавшей интеллектуалов. Есть ряд свидетельств, что некоторые иранские цари династии Сасанидов были тайными зурванистами. Мифологический зурванизм впоследствии окажет колоссальное влияние на гностиков, прежде всего, манихеев. В эту же эпоху – около начала нашей эры – в Иране существует небольшая секта – учение Гайомарта (Каюмарс – первочеловек в зороастрийских верованиях). Сторонники учения Гайомарта производили себя от мидийского племени магов и их верований до принятия зороастризма. Они отличались от зурванитов тем, что полностью исключали существование Зурвана (Бесконечное Время) и были лишены предрассудков по поводу бесконечности. Подобно иудаизму в понимании Филона Александрийского, некоторые ереси зороастризма на рубеже эр все больше приобретают характер отвлеченной философии, и это тоже можно считать влиянием греческого интеллектуализма. В классическом зороастризме тем временем нарастают апокалиптические настроения. Тема конца света, причем, не столько в ветхозаветном, сколько уже в новозаветном смысле, конкретизируется: «греховный» мир будет в буквальном смысле слова выжжен огнем Ахура-Мазды, останется лишь сакральный мир. И праведные, и грешные люди возродятся к жизни в одном и том же возрасте – 30 лет и для определения своей будущей судьбы пройдут через потоки расплавленного железа, которые польются с гор. Огненные потоки проникнут в глубины мироздания и настигнут Ангро-Майнью и его демонов в их подземном убежище (Книга о конце мира. СПб.,2009, с 223). Подобные картины уже очень напоминают христианскую апокалиптику.

продолжение следует

Нет, если вы спрашиваете именно в смысле баланса доходов и расходов, то, конечно, на книгах автору сейчас не заработать (если ты не Дарья Донцова или не Глуховский), но доходы были. Большую часть, конечно, раздарил (даже другу в США выслал, и один экземпляр попал в библиотеку Сент-Луиса).

При этом я же писал, менее всего думая о доходной стороне дела.

 

ДАЛЕЕ:

Митраизм – колоссальное явление в истории религий, до конца еще как следует не изученное. Христианские историки видят в нем лишь неудачливого конкурента христианства, а светские религиоведы зачастую рассматривают митраизм лишь в аспекте его влияния на христианство (в нашей научной литературе к исследованию образа Митры обратился, прежде всего, филолог В.Н.Топоров, причем в рамках не истории, а семиотики). Следует, однако, помнить, что митраизм – первая по настоящему мировая религия, распространившаяся на территории десятков стран и народов, хотя сохранившаяся в наши дни лишь в глухом углу юго-западного Китая и прилегающих районах Непала и Бутана. Если бы митраизм сохранился в качестве наиболее распространенной религии в какой-либо стране, например, в Тибете, его роль в истории мировых религий была бы гораздо известнее, благодаря определенному информационному освещению, хотя при этом следует отдавать себе отчет, что конкретные региональные формы митраизма отличались от других не менее, чем различные региональные формы христианства, что не всегда позволяет с достаточной достоверностью реконструировать религию в целом. Митра (в Авесте это имя буквально означает «договор», «согласие», и, между прочим, славянское слово «мiр» происходит от имени Митры (Мифы народов мира. М.,1991, Т 2, с 155)) – дозороастрийское божество, существовавшее еще в общем индо-иранском пантеоне, настолько древнее, что еще в XVI веке до н.э. правители династии Митанни клялись его именем при заключении договоров. Договорная функция образа Митры просматривается на всем протяжении существования митраизма. В Индии образ Митры рано слился с образом другого бога – Варуны, вместе они заполняют воздушное пространство, удерживают небо и землю, укрепляет небо и солнце, заставляет его восходить (Ригведа. IV 13, 2); Солнце – глаз Митры (Там же. VI 51, 1). Культ Митры, несомненно, существовал у иранских народов скифского круга, хотя из сообщений Геродота и других греческих ученых очень трудно выудить что-либо определенное на сей счет. В зороастризме Митра оказался в числе богов, приближенных к Ахура-Мазде (впрочем, он не попал в первый круг – имя Митры не встречается в Гатах, и нашел себе место среди помошников Ахура-Мазды более низкого ранга – язатов), ему посвящен 10-й Яшт, в котором в частности говорится:

2. Страну разрушит подлый,

Тот, кто не держит слова, -

Он хуже ста мерзавцев

Благочестивых губит.

Будь верен договору

Ты данному, Спитама,

И лживым иноверцам,

И верным в благочестьи, -

Ведь слово договора

Принадлежит обоим:

И лживым, и правдивым.

3. Коней даст быстрых Митра,

Чьи пастбища просторны,

4. Молюсь я ради счастья

Ему молитвой громкой,

Почту я жертвой Митру,

Чьи пастбища просторны.

Мы почитаем Митру,

Чьи пастбища просторны,

Дарящего блаженство,

Покой арийским странам.

Таким образом, Митра в зороастризме понимается как воплощение договора, за исполнением которого следят специальные ангелы, объединенные в восьмерицы. Античные источники свидетельствуют о персидском обычае клясться Митрой. Митра гарантирует устойчивость и согласие между людьми, охраняет страну от раздора и несчастья, если в ней чтут договор, и разрушает страны и наказывает врагов, если они не чтут договор, служат лжи. Особенно очевиден социальный аспект деятельности Митры, в нем отчасти можно видеть отражение той мифопоэтической историософии и установки на создание исторической схемы, характерной для зороастрийской традиции. Один из наиболее интересных эпитетов Митры – «выпрямитель границ» (karso.razah) (Яшты. X, 61), что позволяет восстановить для него древнейшую функцию царя-жреца, принимающего участие в ритуальных измерениях, которые подтверждают следование универсальному закону, правде (razah – слово, однокоренное с древнеиндийским – rajah (царь) и латинским – rex). В этом смысле Митра – божество морально-нравственных принципов (Мифы народов мира. М.,1991, Т 2, с 155). Митра – устроитель не только социального, но и природного космоса. Он связан с водами (в своей ипостаси Апам-Напатам), с солнцем (которое – глаз Митры), он – хозяин широких пастбищ, благодаря ему идут дожди и вырастают растения, он – «дающий жизнь» и «дарующий сыновей», делает удобным и благоприятным существование, исполняет мольбы и просьбы, обеспечивает домами, женщинами, колесницами, богатством, счастьем, телесным здоровьем, комфортом, а также выступает судьей над душами умерших на мосту Чинвад. Одежда Митры изображается в виде звездного неба. Другие его эпитеты в Авесте – «исполненный собственного света», «сияющий» (Яшт Х 44), он неусыпно и бдительно стережет творения Ахура-Мазды, неустанно наблюдая за миром с помощью «тысяч ушей и десяти тысяч глаз». Митре посвящен один из месяцев зороастрийского календаря – месяц жертвоприношений багаядиш. В зороастризме же появляется образ убиваемого Митрой быка, из крови которого произрастают растения. У народов скифского круга Митра, скорее всего, выступает как божество Солнца (Мифы народов мира. М.,1991, Т 2, с 156). Солярная функция Митры привела к синкретизации его образа с образом греческого Гелиоса в эллинистическую эпоху. Орфики отождествляли Митру со своим богом Фанесом, рожденным из яйца, брошенного в воду. В Армении образ Митры слился с образом Мгера – героя эпоса о сасунских богатырях, убивающего черного быка (Мифы народов мира. М.,1991, Т 2, с 157). В Вавилоне после VI века до н.э. Митра синкретизировался с местным Шамашем, богом Солнца. Там же, по-видимому, образ Митры ассоциировался со многочисленными астрологическими символами.

Митраизм, как особая религия, формируется во II веке до н.э. в Армении, Верхней Месопотамии и на востоке Малой Азии. Все, для кого святость данного слова имела решающее значение, становились его преданными почитателями, и в первую очередь это были торговцы и солдаты. Особое расположение к культу Митры проявляли правители, посвящая ему многочисленные обращения с просьбами о покровительстве, ибо Небесный свет Хварно, посылаемый Митрой, освящал власть царей и выделял их из числа смертных. Преданным служителем Митры был царь Понта – знаменитый Митридат VI Евпатор (121-63 годы до н.э.), получивший свое имя в его честь. И хотя сам он потерпел поражение в бесконечных войнах с Римом, Митра одержал несомненную победу в душах его врагов. Когда часть разбитого римлянами войска Митридата осела в Киликии (на территории юго-восточной Турции) и присоединилась к промышлявшим здесь пиратам, сделавших Киликию свой базой и фактически слившихся с местными киликийцами, то иранский бог стал покровителем и для них. Можно сказать, что с того времени начинают существовать две разновидности митраизма: одна продолжала свое «восточное» существование в русле персидских верований, другая сформировалась в синкретический культ, впитавший в себя зороастризм, вавилонскую астрологию, греческие мистерии и философию. Эта религия очень скоро стала распространенной среди римских легионеров, которые популяризировали митраизм повсеместно в пределах Римской империи. По свидетельству Плутарха, солдаты Помпея восприняли культ Митры во время операции 67 года до н.э. по уничтожению пиратов, третировавших все Средиземноморье. Легионерам, ежедневно рисковавшим жизнью, был просто необходим могущественный покровитель, даровавший «способность видеть врагов издалека и... побеждать врагов одним ударом» (Семь степеней посвящения.// Вокруг света. № 2 (2002)). Особое значение в принятии бога, дарующего победу, было то, что Митра самым ужасным злодеянием считал ложь и предательство, а верность воинскому командиру есть условие существования солдата и залог победы. Значительную роль в распространении митраизма сыграли социальные низы, которых он привлекал тем, что провозглашал равенство среди посвященных в него и сулил блаженную жизнь после смерти (и таким образом, сравнивая митраизм и христианство, невозможно считать первый исключительно религией «верхов», а второе – преимущественно религией социальных низов). Митра наделяется титулом Soter (Спаситель, Тот, кто дает Жизнь). Трудно оценить точное количество митраистов, но оно было около 1 года н.э. уже достаточно велико и продолжало расти в I-III века н.э., превышая в эти века количество христиан. Первым из римских императоров митраистом стал Нерон, принявший посвящение от царя Армении и даже получивший в дар круглую корону, символизировавшую солнечные лучи (ряд библеистов считает, что известия о пышном армянском посольстве к Нерону оказали влияние на евангельское описание прихода волхвов). В конце II н.э. митраизм окончательно был официально признан в качестве религии Рима, а Митра – ее патроном и покровителем. Со времен правления Коммода, на которое выпадает момент триумфа восточных культов и, в частности, митраистских мистерий в Риме, можно заметить, что императоры официально принимают титулы «благочестивый», «счастливый», «непобедимый», относящиеся к титулатуре Митры. Интересны в этом отношении войны Рима с Ираном, в ходе которых обе стороны перед битвами воздавали молитвы о даровании победы одному и тому же божеству – Митре (вероятно, иранские зороастрийцы считали римских митраистов исказителями истинного смысла культа Митры, бывшего всего лишь младшим ангелом в свите Ахура-Мазды, а римские митраисты считали зороастрийцев закосневшими в догматике устаревшей религии, отрицающей реальное первенство Митры; подобно тому как христиане считают иудаистов приверженцами религии, когда-то истинной, но после пришесвия Христа, потерявшей смысл и фактически ставшей ложной). Культ Митры полностью вобрал в себя культ Солнца-Гелиоса, почитавшегося в качестве суверенной и непобедимой божественной мощи. 25 декабря, день зимнего солнцестояния (die natalis Solis invicti Mithra), отмечался как один из важнейших праздников, посвященных Митре (христианское Рождество, таким образом, - почти полное заимствование из митраизма) (Эвола Ю. О мистериях Митры). Формируется своя, отличная от классической зороастрийской, мифология. Согласно мифу, Митра был рожден из камня, лежащего у «реки» (theos ek petras, petrogenos Mithra), вооруженный ножом и факелом; это чудесное рождение замечено только «стражами», скрывшимися на вершинах близлежащих гор. Эти «стражи», поспешившие прийти к нему на поклон, - не кто иные как пастухи или волхвы из евангельской рождественской сказки. Затем Митра направился ко древу, укрыл себя его листьями и вкусил его плодов. После этого Митра вступил в бой с Солнцем и вышел из него победителем, после чего Солнце и Митра стали друзьями. О достоинстве Митры говорится также в центральном эпизоде мифа – эпизоде заклания быка Геуш Урвана. Митра следит за быком и выжидает. Как только бык показывается из пещеры, Митра седлает его и скачет верхом, держась за рога. Бык убыстряет бег, увлекая Митру в безумную скачку. Митра остается верхом на быке, не позволяя себя сбросить, до тех пор, пока бык не вернется в свою пещеру, где Митра и закалывает его своим мечом. Из тела быка появились все растения и животные. Сочащаяся из быка кровь превращается в колосья пшеницы. Касаясь земли, капли крови производят растительность. Согласно другой версии, кровь быка преображается в вино. В своем земном воплощении Митра спас людей от множества бедствий, в том числе помог им пережить великий потоп. По окончании своей земной миссии он устроил для богов великолепный пир, после которого вознесся на небо на огненной колеснице. Память об этой торжественной трапезе впоследствии нашла свое отражение в митраистских мистериях. Неоплатоник Порфирий, цитируя Евбула, объясняет в «Пещере Нимф», что митраистская пещера, в которой Митра убивает быка, и которую изображают митраистские храмы, предназначена быть образом космоса (De Antro. 6). Полая митраистская пещера должна была быть образом космоса, видимого изнутри. Но пещеры есть полости именно в скальной породе, а значит, скала, из которой рождается Митра, предназначена представлять космос, видимый извне. Подтверждение такому объяснению обеспечивается тем, что скала, из которой рождается Митра, зачастую изображается обвитой змеей, - деталь, которая, несомненно, напоминает известный орфический мотив обвитого змеей космического яйца, из которого был сформирован космос, когда в начале времен из него возник бог Фанес. Таким образом, резонно было бы заключить, что скала в митраистских сюжетах «рождения Митры из скалы» есть символ космоса, видимого извне, также как пещера (полость внутри скалы) есть символ космоса, видимого изнутри. Рождение Митры из скалы представляет собой символическую репрезентацию его «гиперкосмической» природы. Будучи способен двигать всю вселенную, Митра, по сути, более велик, нежели космос, и не может находиться внутри космической сферы. Поэтому, его изображают вырывающимся из скалы, символизирующей космос (что схоже с узником, вырвавшимся из космической пещеры, описанной Платоном в седьмой главе «Государства»), прорываясь сквозь границу вселенной, представленной поверхностью скалы и устанавливая свое присутствие в «гиперкосмическом пространстве», обозначенном пространством вне скалы, в котором он появляется. Во-вторых, всевозможные астрономические объяснения тавроктонии (убийства быка), которые в настоящее время выдвигают ученые, соглашаются с тем, что бык в тавроктонии предназначен представлять созвездие Тельца. Однако, это созвездие, видимое в ночном небе, обращено влево, тогда как в тавроктонии бык всегда обращен вправо. Поскольку, несмотря на то, что созвездие Тельца, видимое с земли (т.е. изнутри космоса) обращено влево, на древних (и современных) звездных глобусах, изображающих космическую сферу, видимую как будто бы извне, ориентация созвездий, естественно, обратная, а, следовательно, на этих глобусах (подобных знаменитому древнему глобусу «Atlas Farnese») Телец всегда изображался обращенным вправо, точно также как бык в тавроктонии. Это показывает, что митраистской бык предназначен представлять созвездие Тельца так, как он был бы виден извне космоса, т.е. с точки зрения «гиперкосмической» перспективы, каковая, конечно же, есть та же самая перспектива которая, как мы можем ожидать, связана с Митрой (Studies in Mithraism, John R.Hinnells, ed. (Rome: "L'Erma" di Brettschneider, 1994) pp. 257-264). Философский «гиперкосмизм» Митры принципиален в том смысле, что в митраизме уже содержится в развитой форме позднейшее христианское представление о диалектике испостасей бога, который одновременно и вне мира, им сотворенного, и в то же время присутствует в этом мире. А это означает, что митраизм влиял на христианство не только путем заимствования внешних форм, но и содержательно-догматически. «Можно различить в мистериях Митры три существенных стороны. Прежде всего, мотив спасения, связанный с убийством таинственного быка, от крови которого начался мир, и от второго поражения которого в конце мира произойдет возрождение и спасение. Митра спасает своей победительной силой — смерть и искупление входят в спасительный подвиг Митры — только не его смерть, а смерть таинственного быка. Во-вторых, Митра — создатель мира через свой подвиг поражения быка. Таинственный бык (которым, по персидским сказаниям, был ранее сам Митра), не может быть убит, не может оплодотворить земли иначе как через самопожертвование того, кто его убьет. Поэтому в спасительное дело Митры входит ряд подвигов. Объединение в образе Митры космологической и спасительной функции было очень важным для богословского сознания того времени, достаточно созревшего, чтобы понимать всю глубину проблемы зла. Зло сознается столь глубоким, что только тот, кто является творцом мира, в силах спасти его, освободить от зла и преобразить. И тут выступает третья часть мистериального богословия митраизма — учение о зле. Зло здесь мыслится равносущным добру. Метафизический дуализм, при итоговой победе добра над злом, давал на почве язычества единственное удовлетворительное и религиозно верное толкование зла в его силе и в его действенности. Митра, как посредник и спаситель мира, есть как бы источник благодати, помогающий преодолевать силу зла, и этим уже ныне предваряется его спасительный подвиг в конце мира. Участие в мистериях Митры не только обещало спасение в конце мира, но несло помощь и в земной жизни» (Путь Востока. Универсализм и партикуляризм в культуре. Материалы VIII Молодежной научной конференции по проблемам философии, религии, культуры Востока. Выпуск 34. СПб., 2005, с 110-111). Как и все древние мистерии, митраистские имели своей целью преображение человеческой природы через очищение и символическую смерть, после которой адепты возрождались к вечному блаженству. Для одних они были источником духовных познаний, для других — надеждой на бессмертие. В прохладном мраке подземных храмов, озаренных лишь светом факелов, митраисты отправляли свой культ. Существовало семь ступеней посвящения. Эта цифра, возможно, связана с более поздними эллинистическими предcтавлениями о том, что человеческая душа после смерти, чтобы достигнуть вечного мира звезд, проходит сквозь семь небесных сфер. Прошедшие низшие ступени обладали весьма ограниченными знаниями и прислуживали принявшим высшие посвящения, чести принадлежности к которым удостаивались лишь избранные. Первые три ступени назывались «Служители». K ним относились «Ворон», «Скрытый» и «Воин». Они находились под планетарным покровительством Меркурия, Венеры и Марса соответственно. В Персии, где тела умерших, оставленные на площадках похоронных башен, являлись ритуальной добычей ворона, «Ворон» символизировал смерть. От «Скрытого», носившего на челе вуаль и в руках лампу, свет истины был затемнен завесой повседневности. «Воину», коленопреклоненному и обнаженному с завязанными глазами и руками, на острие меча предлагалась корона. Отказываясь от этой чести, он перемещал корону на плечо, после чего путы из цыплячьих жил разрубались одним ударом меча. С этого времени Митра полностью руководил своим преданным слугой, отказавшимся от собственной воли и вступившим в битву с низменными аспектами своей природы. Высшие степени посвящения открывались «Участникам». K ним относились «Львы», находившиеся под покровительством планеты Юпитер. Они следили за священным огнем и приготовлением трапезы, которая была аналогом пира Митры, когда перед вознесением на Солнечной колеснице вкушались хлеб и вино. Во время ритуала нельзя было прикасаться к воде и потому руки омывались медом. «Перс» — следующая высокая ступень иерархии, которой покровительствовала Луна, символизировавшая разрушение низших аспектов человеческой природы. Очищение медом связывалось с чистотой и плодородием Луны. В этимологии иранцев, «медовый месяц» означает не единственный счастливый месяц после свадьбы, а долгую любовь и плодовитый брак. Плодородие, связанное со сбором урожая, нашло отражение и в символах этой ступени, которыми являлись коса и серп. «Cолнечный Bестник» находился под знаком Солнца, его атрибутами были лучистая корона и факел. Посвященный облачался в красные одежды — цвета крови, Солнца и огня. Во время священной трапезы он выступал в роли Солнца и сидел рядом с воплощением Митры. На вершине иерархии находился «Отец», которому покровительствовала планета Сатурн. Он был высшим авторитетом митраистской общины и, будучи избран самим богом, носил фригийский колпак, перстень и жезл как символ духовной власти. «Отец отцов» - митраистский патриарх – объединял под своей властью все общины (Семь степеней посвящения.// Вокруг света. № 2 (2002)). По всей римской Европе, Азии и Африке на территории римских военных поселений возводились многочисленные святилища-митреумы (в Лондоне, например, около собора Св. Павла), но наибольшее их средоточие образовалось в Германии (рельеф с 12 сценами из жизни Митры был найден в 1838 году около Неюнхейма). Затем появляются «гражданские» митреумы. В одном только Риме насчитывалось около сотни храмов, самый большой из которых находится сейчас под церковью Сан-Клементе, близ Колизея. В 376 году митреум, находившийся на Ватиканском холме, был закрыт городским префектом, позже на его месте построили базилику Св. Петра. В 380 году император Феодосий издал эдикт de fide catholica, окончательно укрепив позиции христианства как государственной религии. Началось активное преследование митраистов, разрушение и закрытие их храмов. Жрецы митраизма в надежде на возращение старых времен замуровывали свои святилища. Многие же из несмирившихся с новой христианской властью были убиты прямо в храмах, что означало осквернение святыни на веки вечные. Вместе с последними жрецами умирала в Риме и память о былом могуществе Митры. Хотя в отдаленных альпийских районах и в Киликии ему поклонялись вплоть до V века. Церковные организации католиков и православных скопированы со жреческих коллегий иерофантов в митраизме (вплоть до белого облачения и головных уборов – митр). Не стоит забывать и о переходе масс верующих, а также самих жрецов из одной религии в другую. Христиане, получив поддержку государства, постарались уничтожить любое напоминание о митраизме, чтобы избежать искушающих умы аналогий с собственной верой, однако, данные археологии и других исторических наук позволяют сделать вывод о том, что христианство не столько искоренило митраизм, сколько вобрало его в себя, и если бы не взаимная нетерпимость религий друг к другу, они вполне могли сосуществовать до нашего времени, как сосуществуют в Китае отечественный даосизм и пришлый буддизм. Коллизия иного рода возникла к концу III века н.э., когда христианство получило распространение в восточных римских диоцезах – Малой Азии, Сирии, Египте, Палестине, Греции, а митраизм сохранял сильные позиции на западе – в Британии, Галлии, Италии и Испании (христианство в этих районах было на порядок слабее, чем на востоке). При таком региональном раскладе нельзя полностью исключать вероятности превращения будущей Восточной Римской Империи (условно именуемой Византия, хотя сами византийцы так себя никогда не называли) в христианскую державу, а Западной Римской Империи – Гесперии (тоже условное название) в митраистическую. Последующий распад Западного Рима в конце V века мог создать пеструю картину чресполосицы христитанских и митраистских варварских государств, хотя следует учесть, что варварские племена готов, пришедшие на запад в начале V века, уже были не язычниками, а арианами, но никто не может отрицать возможности перехода христиан в митраизм (впрочем, христианские историки считают саму мысль на эту тему клеветой). Все это могло привести к отсутствию в Западной Европе того целостного культурного комплекса, который принято называть католическим. Помимо Рима митраизм распространяется во II-III веках н.э. в Тибете, где «черная вера» бон (черный цвет веры противопоставлялся «желтой вере» - буддизму), стала официальной и, не смотря на раннее появление буддизма, имела многочисленных приверженцев плоть до IX-X веков. Из Тибета митраизм пришел в монгольские степи, где митраистами стали отдельные татаро-монгольские племена (Гумилев Л.Н. В поисках вымышленного царства. М.,1992, с 282-283). Высказывались гипотезы о приходе митраизма на Русь и его распространении среди восточных славян в V-X вв. В Афганистане культ Митры синкретизировался с буддизмом, что привело к объединению образа Митры с испостасью Будды – Матрейей. В Кушанском царстве I-II вв. н.э.. согласно монетам правителей Канишки и Хувишки, формируется пантеон во главе с Митрой, где также присутствуют бог луны Мах, бог ветра Вадо, бог огня Атшо, Фарро и др. (Мифы народов мира. М.,1991, Т 2, с 157). Такова ойкумена митраизма, и хотя трудно представить в деталях современный альтернативноисторический мир победившего митраизма, в главном он вряд ли так уж мог бы отличаться от христианского и постхристианского мира. Классическое греческое наследие будет востребовано в этом мире не в меньшей степени, чем в христианстве. Роль «ветхого завета» для митраитзма будет играть классический зороастризм, который в той или иной форме может сохраниться в Иране, Азербайджане и Армении. Однако, не исключено, что иудаисты в сложившейся ситуации вспомнят о своем зороастрийском происхождении и выдвинут тезис о «происхождении» митраизма и зороастризма от иудаизма (подобно тому, как в нашем мире современные иудаисты-гностики считают христианство и ислам – примитивными и «испорченными» формами иудаизма), и этим двум религиям придется искать формулы соотношения себя самих с иудаистическими верованиями (подобные поиски привели христианство к совершенно ложному представлению о происхождении христианства от иудаизма, что обосновывалось, учитывая резкое отличие религий, за счет концепции «нового завета» - т.е. тем, что один и тот же бог вначале дал евреям «ветхий завет», а затем заменил его на «новый»). Впрочем, если в митраизме не появится личность, аналогичная апостолу Павлу, иудаизм так и останется периферийной религией на карте мира, вроде современных парсов-зороастрийцев Индии. Что касается митраизма, то, даже с т.з. христианства о происхождении научного взгляда на мир из христианского разделения бога и тварного мира, его концепция вполне вписывается в таковое разделение, и ничто не позволяет сомневаться в возможности научно-технического прогресса в рамках митраизма (хотя, справедливости ради, следует отметить, что жесткое привязывание научно-технического прогресса исключительно к историческому феномену христианства (и даже уже – к феномену протестантизма) слишком схематично и не соответствует конкретно-историческим данным: в течение первых пятнадцати веков нашей эры научно-технический прогресс цивилизационно-территориально отнюдь не базировался исключительно в Европе, и если затем Европа вырвалась вперед, это не может считаться закономерностью, тем более связанной с религиозным мировоззрением, которое на 1000 и даже на 1300 лет старше научно-технического прогресса, а является, по большому счету, исторической случайностью, в рамках которой сработали определенные потенции, но это не значит, что подобные потенции не были заложены в других культурах и цивилизациях, - отрицание этих потенциалов следует считать уж слишком европоцентрическим подходом).

Вся ограниченность концепции христианского европоцентризма видна на примере взглядов английского автора детективов и религиозного философа Г.Честертона, изложенных в его книге «Вечный человек». Одно из главных положений Честертона заключается в том, что «если бы Церковь не явилась в мир, Европа, наверное, была бы похожа на сегодняшнюю Азию» (Честертон Г. Вечный человек. М.,1991, с 221). Здесь сразу же следует остановиться. Здесь целый клубок мыслей и ассоциаций. Во-первых, Честертон априори считает Азию начала ХХ века хуже Европы начала того же века, и хотя это может себе позволить самовлюбленный англичанин викторианского века, серьезный историк лишь улыбнется: вообще, понятия «хуже» и «лучше» относительны – для китайца (и не только для него) его образ жизни куда привычнее, а стало быть «лучше» образа жизни лондонца и наоборот. Во-вторых, нехристианская Европа, следовательно, была плоть от плоти Азией, и лишь христианство вырвало ее из евразийского круговорота. Тезис спорный, но допустим это так. В этом случае христианство должно было зародиться где-нибудь в Европе, а вовсе не в Азии, и быть чем-то вроде учения друидов или элевсинских мистерий. Честертон, конечно, с гневом отвернется от этих аналогий и сравнений, для него – искренне верующего католика, создателя детективного образа патера Брауна, христианство – вообще уникальное событие в истории человечества, но в таком случае его появление в Европе – историческая случайность, а при ином развитии событий, например, апостол Фома мог добиться триумфа в Индии, и тогда Индийская Христианская Цивилизация несла бы светоч гуманизма и прогресса отсталым «туземцам» Британских островов. А если все произошло иначе – т.е. христианские семена (если воспользоваться евангельскими образами) взошли именно на восприимчивой почве Европы, то выходит, что Европа и до нашей эры была отлична от Азии. Не следует также забывать, что понятие «Азия» еще более неопределенное и собирательное, чем «Восток». Ведь даже англичанину-империалисту из своей туманно-альбионской дали должно быть понятно, что различие между Японией и Китаем, Вьетнамом и арабскими странами – не меньшее, если не большее, чем между Англией и Турцией. Таким образом, в Азии можно выделить минимум три цивилизации, равновеликие Европе, - это Мусульманская, Индийская и Восточноазиатская, да и то – отличие образа жизни и культуры Японии и Китая – куда большее, чем Польши и Испании (ведь для китайца поляки и испанцы – тоже «на одно лицо», и даже в религиозном отношении не различимы: тот и другой – католики и т.д.) На какую же из Азий была бы похожа нехристианская Европа? Возможно, на Китай, а возможно, на Индию? Ибо подобно тому, как христианский бог, создавая человека по образу и подобию своему, не мог быть похож одновременно на негра, еврея и китайца, нехристианская Европа никак не может быть похожа одновременно и на Индию, и на Китай. У этих цивилизаций, безусловно, есть схожие черты, но эти черты – земледельческий характер цивилизации, например, напрочь отсутствуют в Европе. Так что будь Европа перманентно языческая, она все равно никогда бы не стала аналогом Китая или Индии, и сохранила бы свое неповторимое лицо. Возможно, Честертон хотел сказать, что христианство прервало развитие Европы в направлении восточных деспотий, но автора интересует прежде всего религиозный аспект. «Античное язычество в последней своей фазе обещало стать неизменным, в том самом смысле, в каком мы говорим о неизменной Азии» (Честертон Г. Вечный человек. М.,1991, с 221). История религии известна лучше и дальше, чем политическая история, благодаря археологическим находкам, например, но никогда ни историки, ни археологи не сталкивались с чем-нибудь, что можно было бы назвать «последней фазой» дохристианских верований. Христианство (даже если не учитывать различных синкретических форм) сменяло традиционные верования не в силу их «устарелости» или «изжитости», а просто по факту своего появления (ведь никто же не скажет, что верования индейцев Америки к XVI веку стали такими же формалистичными и неискренними, как и римская религия – так что дело не в «неискренности» или «устаревании»). На протяжении человеческой истории одна религиозная система сменяла другую, причем эта смена и это движение шло не так, как мыслил Терьяр де Шарден – не по длинным линиям к единой точке, а спонтанно и непредсказуемо. Во всяком случае, христианство не смогло потеснить на религиозной карте мира ни ислам, ни индуизм, ни верования Дальнего Востока (пример, Кореи, который часто приводят как доказательство возможности существования образцовой христианской дальневосточной страны, не подходит: к началу ХХ века большая часть корейцев продолжала придерживаться шаманистических верований, и на протяжении всего века христианство и буддизм просто каждый со своего конца поглощали это пространство, примерно пропорционально увеличив свою паству). Закономерно вытекающий тезис Честертона о странной, случайной и враждебной остальному миру аномалии евроатлантической цивилизации тоже не выдерживает критики. Демократия, как особая форма управления обществом, существовала во всех торговых культурах, начиная с Финикии, и даже выходила за рамки собственно торговых культур (в Индии существовала форма власти, условно переводимая как «племенная республика» - гана – в современном хинди этот термин обозначает гражданское общество; кстати, Будда Шаккьямуни родился именно в такой гане, и таким образом буддизм зародился именно при демократии – чего нельзя сказать о христианстве). Но Честертон не о демократии ведет речь. Он полагает, что азиатские страны столетиями и даже тысячелетиями не двигаются с места, находясь как бы в перманентном состоянии застоя. Т.е. Честертон отказывает неевропейским и нехристианским цивилизациям в каком-либо прогрессе вообще. Убедительно ли это? Думается, затевать дискуссию и доказывать, что временный застой азиатских обществ в XVI-XVIII веков был лишь явлением стадиального развития, и в истории Европы тоже можно найти такое «убогое трехсотлетие» - варварство V-VIII веков, когда европейский континент подобно Азии сделался к тому еще и жертвой интервентов-колонизаторов – аваров, арабов и др., не имеет смысла. Наивность Честертона сочетается с его элементарной обиженностью на наличествующий процесс роста равнодушия европейского человека к христианству, и он вынужден, с целью привлечения интереса к христианству, приписывать ему все мыслимые достоинства (особенно, те, которые ценятся на том или ином этапе развития общества: к примеру, в эпоху социалистических революций в учении Иисуса Христа находили социализм, а в эпоху крушения коммунистических режимов оно, естественно, воодушевляло антикоммунистов; ему же приписали рок-музыку, защиту животных и феминизм; неизвестно, станет ли когда-нибудь, в представлениях теологов, христианство родоначальником спорта, правда, современные Олимпийские игры есть явный культ Зевса Олимпийского, и уважающий себя христианин, по идее, не может в них участвовать и даже быть зрителем этого «языческого действа»), одновременно отнимая эти достоинства у нехристианства. Таково самомнение всех религий. Бесспорно, победивший митраизм аналогично приписывал бы себе заслугу в возникновении науки, социализма, рок-музыки и спорта (феминизм, правда, не был характерен для митраистической эстетики, но ведь и христианство, не смотря на всю популяризацию женских образов, не сразу признало равенство полов), а сохранившихся немногочисленных христиан считал сектой, ни на что положительное не способной и бесперспективной. Но мы рассматриваем историю не с т.з. какой-либо религии, а с научной точки зрения.

Таким образом, к 1 году н.э. в мире существовали следующие религии:

Митраизм;

Зороастризм (включая зурванийскую и гайомартскую ереси, а также региональные разновидности: «армянизм» и огнепоклонничество кавказских алванов);

Иудаизм (включающий не менее пяти крупных сект, а также небольшие группы иудействующих);

Самаритянство;

Христианство – низовая народная религия, обожествляющая умершего и воскресшего бога Исуса (Езуса), в Малой Азии;

Буддизм, который помимо Индии распространился на Афганистан и приморскую Бирму;

Джайнизм;

Религия Залмоксиса в Дакии;

Общины пифагорейцев;

Даосизм;

Конфуцианство – скорее философская система, чем религия в Китае.

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

Карта религий около 1 года н.э.

Жирными линиями показаны:

Желтой – ареал буддизма и джайнизма;

Коричневой – ареал зороастризма;

Белой – ареал митраизма;

Красной – ареал зарождения христианства;

Синей – ареал иудаизма;

Черной – ареал расселения самаритян;

Зеленой – ареал культа Залмоксиса:

Границы государств даны на конец 1 года н.э.

продолжение следует

 

Рядом с этим активным, уже закипающим миром религий существовала 54-миллионная Римская империя (точнее, она все еще именовалась республикой, хотя во главе ее стоял император, занимавший должность народного трибуна и контролирующий Сенат). Гигантская империя, простершаяся от Атлантики до Евфрата, была создана за 300 лет войн; вначале довольно тяжелых (труднее всего Риму было покорить Италию и одолеть Карфаген), но с каждым годом все более легких. Учитывая многонациональность и тенденцию к уравнению в правах провинциалов и римлян, можно с уверенностью говорить об уникальности римского опыта: никогда, ни до того, ни после в мировой истории не возникало равноценной империи по размерам и длительности существования. Британская империя все-таки изначально строилась на колоссальном неравенстве «туземцев» и белых англичан, составлявших национально-расовую элиту, Китайская и Российская империи всегда обладали значительным национально-культурным ядром (римляне же – именно этнические римляне, а не обладатели римского гражданства – никогда, включая неполноправных рабов, не составляли более 10% населения империи). Несомненно, Риму повезло, поскольку он был сверхдержавой, более того – глобальной сверхдержавой (чем-то вроде современных США, хотя сравнивать их некорректно: США, скорее, это победивший Карфаген современности), не имевшей в течение всего своего существования реальных равновеликих противников. Китай никогда напрямую не сталкивался с Римом, хотя в Лояне знали о существовании Лигани (китайское название Рима). Тем удивительнее была последующая гибель этой империи от рук неорганизованных толп варваров. «Римский дух, при всем своем формализме, юридичности и рассудке, - очень активный дух, очень живое, и, безусловно, жизнерадостное, жизнеутверждающее сознание» (Лосев А.Ф. Эллинистически-Римская эстетика. М.,2002, с 28). Универсальность законов, упорядоченность системы управления, повышенная резистентность в случае кризисов – в т.ч. системных (самый крупный из которых едва не одолел Римскую империю в III веке н.э.) позволила этому уникальному геополитическому, экономическому, социальному и культурному пространству просуществовать более пяти веков. От других эллинистических государств Рим отличался, прежде всего, жизнеспособной системой, которая позволяла свести к минимуму эффект поражений и увеличить эффект любой, даже небольшой победы. Все римские историки в один голос говорят о том, что Рим объединил весь цивилизованный мир, а если какие-либо земли не оказались под его властью, то это лишь свидетельствует об их полной дикости и невозможности на данном историческом этапе цивилизовать эти народы и земли. Отказывая «языческому» мировоззрению в адекватном понимании истории как процесса, наделенного внутренним смыслом, еврейские и христианские богословы почему-то забывают, что еще греческий историк II века до н.э. Полибий в своей 40-томной «Всеобщей истории», исходя из учения стоиков о предвидении, пришел к метафизике истории, которая рассматривала исторический процесс как борьбу народов и отдельных личностей против власти судьбы. Смысл мировой истории, согласно Полибию, это распространение на весь мир власти Рима, и таким образом, понимание истории как единого процесса у античных историков могло быть. У них, действительно, не было понимания истории как влияния христианского или еврейского бога на жизнь людей, но отсутствие этого понимания ни в коем случае не есть отсутствие «историзма», а является лишь нетеологическим видением истории, в которой христианскому и любому другому монотеистическому богу не находится места (теология и историзм – это все-таки разные вещи). Задача Иосифа Флавия, создавшего свои «Иудейские древности» в подражание «Римским древностям» Дионисия Галикарнасского, опубликованным в 7 году до н.э., была скромнее: он рассматривал мировую историю лишь как историю одного единственного – «избранного» - еврейского народа, а все остальные народы могли рассматриваться (и даже мыслиться) только в их отношении к евреям (из этого вполне логично проистекает концепция антисемитизма – некой метафизической неприязни всех народов к «избранным» евреям, по причине их «избранности»). Но эта ветхозаветная концепция как раз обнаруживает отсутствие историзма, поскольку восприятие всей мировой истории как истории только одного, пусть даже избранного, народа – это не историзм, а этнизм. Такую историю писать легко: подгоняя реальные исторические события под религиозно-националистические догмы, а те события, которые подогнать совершенно невозможно, трактовать как «предательство» или «богопротивство» (правда, самого Иосифа Флавия евреи-современники тоже считали предателем). Любопытный пример подобного религиозного внеисторизма мышления содержится в средневековых толкованиях коранического сюжета о Шуайбе (Коран 7:83-91, 11:84-94); Шуайб – посланец Аллаха к мадйанитам, и хотя его история не имеет ни малейших параллелей с историей ветхозаветного Иофора (Книга Исхода 2:15-25), они были автоматически отождествлены (по принципу принадлежности к одному и тому же народу (Пиотровский М.Б. Коранические сказания. М.,1991, с 76)), при этом хронология комментаторов интересовала менее всего, и подобная примитивизация исторического сознания неизбежно происходит из этноцентризма и представления о других народах как о функциях мировой истории (аналогично в христианских легендах правящий христианской Индией «пресвитер Иоанн» становился человеком без возраста, а пророк Иона считался царем Ниневии (Песнь о Роланде. Тирада 225). Античная историография со времен Геродота пришла к пониманию реальной «многополярности» истории. Лучшие представители христианской исторической науки все-таки пошли по пути античной, а не по пути ветхозаветной историософии, при всех своих личных симпатиях и антипатиях принимая равенство и равноценность всех народов земли перед христанским богом (и даже фундаменталистически настроенный православный русский богослов вряд ли будет утверждать, что бог любит православных русских в большей степени, чем православных грузин). Отсутствие в ранней Римской империи религиозных барьеров между людьми значительно упрощало задачу римского универсума: тенденция унификации быта и образа жизни на огромных пространствах Европы, Азии и Африки вполне уживалась с сохранением каждым народом своих этнических традиций, и национальные конфликты, хотя и происходили в Риме, не носили того неразрешимиго характера, который им придает теологизация – т.е. влияние религиозного фактора в современном мире. Одним словом, римляне показали себя превосходными администраторами. В демографическом отношении Римская империя – это огромная людская масса, составлявшая около начала нашей эры 54 миллиона человек (19% мирового населения), и продолжавшая, благодаря миру по берегам Средиземного моря, отсутствию таможенных ограничений для торговли и производства, улучшению условий жизни и даже некоторому росту уровня медицинского обслуживания, расти до 80 млн. к 100 году н.э. и 100 млн. к 200 году (Ле Гоф оценивает численность населения всего европейского континента в 200 году в 67 млн. человек (Ле Гоф Ж. Цивилизация средневекового Запада. М.,1992, с 230), значит, в границах римского лимеса в Европе было не менее 60 млн. человек, а численность населения территорий современных Франции, Италии и Испании приближалась к показателям позднего средневековья). При этом, в отличие от в целом аграрной – вплоть до XVIII века – европейской цивилизации, античная цивилизация времен Рима – цивилизация городская. Повсеместно вырастают огромные, хорошо распланированные города, население которых уже перевалило за 1 миллион (Рим и Александрия), 300 тысяч (Антиохия) и 200 тысяч (Эфес). Городами со стотысячным населением к началу нашей эры были Арелат, Иерусалим, Карфаген (отстроенный взамен разрушенного города), Коринф, Лугундум, Милет, Неаполь, Остия, Пергам, Сарды, Сиракузы и Эфес. Хотя Афины разрослись до крупного 200 тысячного полиса с определенной автономией и культурным наследием, это был уже совсем другой город, нежели Афины Перикла и Сократа, но по-прежнему процветали Керамик, квартал гетер и Академия. Небольшой курорт Помпеи насчитывал 20 тысяч жителей – примерно столько, сколько Париж и Лондон времен крестовых походов. О городской культуре римского периода пишут много негативного, преувеличивая степень загрязненности воды и воздуха, тесноту жилищного фонда, пожароопасность (если на территории античного Рима, составлявшей до 80 квадратных километров, проживало не менее 1 млн. человек, то в современной Москве площадью в 1000 квадратных километров проживает более 10 млн. местных жителей и еще до 3 млн. приезжих; таким образом, плотность населения Москвы и Рима почти равна). Эстетика гигантского «мертвого» города проявилась в композиции российской рок-группы «Ария»:

Боги прокляли спятивший Рим,

Город брошенных женщин и калек.

Здесь глотают отравленный дым,

Режут лезвием вены.

Здесь по праздникам ходят смотреть,

Как в агонии бьется человек,

Как пирует свирепая смерть

В желтом круге арены!

«Колизей».

Однако, античный Рим с населением более 1 миллиона человек просуществовал три века, и лишь под конец империи после разорений варварами превратился в небольшое поселение (для сравнения современный Рим стал городом-миллионником только во времена Муссолини). По античным меркам римские города были достаточно благоустроены, имели неплохую инфраструктуру и отлично снабжались продовольствием, а водоснабжение Рима в I веке н.э. было лучшим, чем водоснабжение Санкт-Петербурга и Нью-Йорка сто лет назад (Культура Древнего Рима. Ч 2, М.,1985, с 144). «Золотой век», провозглашенный Августом, имел вполне материальные основания. Римское общество также отличалось достаточно высоким уровнем образования и науки. Император Нерва в самом конце I века разработал, а затем император Траян усовершенствовал систему всеобщего образования для мальчиков (под залог земельной собственности под очень низкий процент), а в правление Адриана система была распространена также на девочек (Грант М. Римляне. М.,2005, с 95). Для образованных людей даже рабского происхождения были открыты все возможности для карьеры (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 199). Хотя некоторые снобы-культурологи доказывают шаблонность и стандартизацию римской культуры, ее «омертвление» по сравнению с «живой» раннегреческой, но в таком случае вся наша современная цивилизация должна заслуживать не менее жесткой характеристики. Конечно, невозможно сравнивать уровень жизни среднего гражданина Рима с современным, однако не будет преувеличением сказать, что Рим I-II вв. нашей эры – богатейшая на тот момент страна мира. Цивилитеистическое римское общество ранней империи более всего соответствует современному понятию «светский». «Философские воззрения разных школ того времени на сущность верований, как таковых, более всего известны из трактатов Цицерона «О природе богов», «О дивинации» и «О законах». Первый трактат он начинает с констатации огромного числа мнений о богах и нерешимости основного вопроса: правят ли боги миром или не вмешиваются в его дела. Если принять последнее, то уничтожатся религия, культ, благочестие, что приведет к полному смятению — исчезнут связующие общество добродетели. Затем, по очереди, выступают представители разных школ и первым — эпикуреец Веллий. Он говорит, что боги не могли создать мир для пользы людей, так как большинство людей несчастны. Мир не обладает ни душой, ни разумом, ни божественностью, ни вечностью, ибо состоит из частей, а значит распадется. Не лучше бредней поэтов о приключениях богов теории стоиков, признающих единый божественный дух и ум, проникающий во все части природы и связывающий их роковой силой неизбежного будущего. Стоики толкуют проявления этой силы как богов: Юпитера как эфир, или воздух, и как вечный закон, как необходимость того, что есть и будет; Нептуна как море; Цереру как землю и т. п. На деле, хотя боги и существуют, ведь сама природа внушила нам веру в них, но в дела людей они не вмешиваются, не могут любить или ненавидеть: они блаженны, а блаженство несовместимо с деятельностью и эмоциями. Боги антропоморфны, но не познаваемы чувствами, это образы, сообщающие нашему уму идею существ блаженных и бессмертных, их следует чтить, а не бояться. Оппонентом выступает великий понтифик Котта. В силу своего сана он считает, что нельзя публично отрицать существование богов и следует твердо соблюдать все предписанные обществом обряды и церемонии, которые исчезнут, если принять мнение эпикурейцев. Но среди друзей он готов признаться, что его одолевают сомнения. Всеобщая вера в богов еще не доказывает их бытия, так как мы не знаем мнения всех народов, да и среди известных нам людей немало атеистов неверующих. Эпикурейцы считают, что уничтожают суеверие, но последовательнее это делают атеисты, утверждающие, что богов выдумали умные люди для пользы Республики, дабы тех, кого разум не заставляет исполнять долг, заставила религия. От имени стоиков слово берет Бальб. Видя упорядоченность и красоту мира, говорит он, нельзя не признать, что им управляет божество, великий и благотворный ум, Юпитер, отец богов и людей, управитель и устроитель всех вещей, чтимый всеми народами. Нельзя представить себе, что слаженный во всех частях, разумно устроенный мир мог возникнуть из случайной комбинации атомов, как нельзя себе представить, чтобы случайно рассыпанные буквы сложились в «Анналы» Энния. Боги часто являются людям, помогают, уведомляют о событиях. Они заботятся обо всех, но некоторых выделяют особо. Все великие люди были исполнены божественного вдохновения. Рим превосходит всех своей религией, почитанием богов, уважением к ауспициям, даровавшим Риму победы, хотя теперь из-за небрежения знати наука авгуров приходит в упадок. Подаваемые богами знаки — явные доказательства их бытия; если знаки толкуют неверно, виноваты не боги, а люди. Весь космос проникнут разумом, а потому и он, и его части — боги. Боги — это и те, кто оказал людям наибольшие услуги,— Геракл, Диоскуры, Эскулап, Ромул-Квирин, Либер. Боги — это все добродетели людей. В именах богов и мифах таится глубокий смысл. Юпитер — это «помогающий» (luvans pater), он — эфир, свет, небо, бросающий молнии и гремящий; Юнона — воздух, соединяющийся с эфиром; Нептун — вода; Земля соединена с отцом Дитом, что значит dives, «богатый», так как земля богаче всего; Солнце (Sol) — «единственный», величайшее из светил; Диана — Луна родовспомогательница. Людям следует отбросить суеверия, т. е. страх перед богами, избавиться от излишества в культе, воздавать богам культ религиозно, т. е. чтить богов и соблюдать умеренность в культе. Следует верить, что мир управляется волей богов, а не стоящим над ними роком, ибо выше богов ничего нет. Мир — это общая республика людей и богов, ею правят боги, а потому у них общий принцип (ratio) с человеческим родом, общая истина, общий закон, одинаковые добродетели, перешедшие от богов к людям» (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 143-144). Цицерон перечисляет в качестве божественных имен Верность (Fides), Разум (Mens), Доблесть (Virtus), Богатство (Ops), Благоденствие (Salus), Согласье (Concordia), Свободу (Libertas), Победу (Victoria) (Цицерон. О природе богов. II 61). Римские верования в отличие от греческих были менее личностны, более абстрактно-официальны: «Верующий грек нисколько не удивился бы, если бы ему где-нибудь на дороге встретилась его Деметра в виде высокой и полной женщины, с ласковой улыбкой на лице; римлянин никогда в такой женщине не признал бы своей Цереры, - она объявляется ему исключительно в растущем хлебе» (Зелинский Ф.Ф. Из жизни идей, в 3-х томах. Т III. СПб.,1910, с 11). Какова была идеология Римской державы, как мыслили рядовые римляне, греки, галлы, египтяне свою жизнь? «В области идеологии для ранней Римской империи был характерен широкий плюрализм, если он не выходил за рамки соблюдения законов. Ни при Августе, ни при его преемниках по существу не подавлялось свободомыслие, даже не смотря на жестокие меры преемников Августа против сенатской оппозиции. Каждый мог придерживаться любого философского учения, а при соблюдении установленных обрядов и императорского культа и любых верований. Репрессии против некоторых философов и адептов восточных культов, как известно, имели место и в предыдущие века, скорее по политическим, чем по идеологическим соображениям. В целом в первые века империи участие в культах Исиды и Осириса, Кибелы и Аттиса, в мистериях Диониса и т.п. встречало значительно меньше препятствий, чем раньше, и постепенно признавались официально. Не преследовались, за редким исключением, авторы, прославлявшие Брута, Кассия, Катона Утического. Даже во времена террора Нерона не были изъяты сочинения казненных императором Сенеки, Лукана, Петрония, несмотря на их более чем критическое отношение к императорскому режиму и восхищение теми, кто некогда с ним боролись. В правление же Августа, за исключением казни Корнелия Галла, но не как поэта, а как политического деятеля, и ссылки Овидия, сочинения которого тоже не были запрещены, такие репрессии вообще не имели места. Напротив, при покровительстве Августа Тирон издавал переписку Цицерона, хотя, казалось бы, Цицерон должен был быть для Августа достаточно одиозной фигурой» (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 199-200). Эта толерантность античного мира, как не парадоксально, создала почву для распространения нетерпимого христианства, поскольку, если бы древние греки были столь же нетерпимы, как и создатели и адепты новых религий, эти новые восточные религии элементарно не смогли бы распространиться в античном мире. Современные христианские историки, зная последующую историю Рима и его гибель, как и гибель всей античной цивилизации, рисуют мироощущение римлян и греков в мрачных красках, констатируя нарастающую бездуховность, кризис мироощущения, ожесточение нравов и тому подобные вещи, причем представляя все это в качестве антитезы нарождающемуся христианству и тем самым обосновывая просто фатальную неизбежность принятия античным обществом христианства как спасения от бездуховности, кризиса сознания и ожесточения нравов (причем, христианство появляется именно «вовремя» - как раз в момент наибольшего кризиса Рима). В этом можно видеть обычную для христианства манеру считать все нехристианские верования и нехристианское сознание едва ли не разновидностью сатанизма, и подобные выпады делаются исключительно с полемическими целями. Популяризированная христианскими авторами жестокость римских нравов, проявляющаяся, например, в гладиаторских боях, выглядит совершенно иначе, если учесть наличие различных видов экстремального спорта в наше время, а также то, что гладиаторы за редким исключением были профессионалами и занимались своим ремеслом совершенно сознательно. Победители получали большое вознаграждение, иной раз целые чаши с золотыми монетами. К тому же изначально гладиаторские (правильнее, «погребальные») игры были частью поминок по умершему (первый поединок гладиаторов произошел в Риме в 264 году до н.э.) и предполагали прославление победителя, хотя со временем гладиаторские погребальные игры коммерциализировались и стали лишь зрелищем. «Гладиаторы вызывали чувства пылкого восхищения, такие же, какие современная публика испытывает по отношению к кинозвездам и популярным певцам; девушки Помпей исписали стены любовными признаниями гладиаторам» (Грант М. Римляне. М.,2005, с 173). В ответ на христианский упрек в обожествлении жестокости римляне вполне могут упрекнуть христиан в обожествлении позорной казни и осуществлении обряда евхаристии, которая со стороны выглядит как разрезание тела божества на куски и их съедение людьми, а также употребление в качестве напитка крови бога. Римляне в христианской художественной литературе, особенно в исторической романистике, представлены поголовно алчущими принять новую религию, и возникает удивление, почему в такой атмосфере всеобщей предрасположенности и духовного кризиса христианству понадобилось целых 250 лет, чтобы стать государственной религией (250 лет – это довольно большой срок; Л.Н.Гумилев однажды заметил, что в истории 1000 лет равна 1000 лет, и не стоит думать, что если в наших современных учебниках истории древние цивилизации описаны всего дюжиной дат, то это означает, что время тогда и там текло быстрее, чем сейчас, и успевало случиться гораздо меньше исторических событий; 250 лет – это целая большая эпоха в истории государства: предположим, христианство появилось во времена Екатерины Второй и лишь сейчас – в начале XXI века – стало всеобщей религией России – за это время произошло огромное количество событий, и римская история в этом плане ничуть не отличается от российской)? Этот феномен довольно продолжительного вызревания христианства в недрах Рима (равно как и буддизма в Индии, появление которого отделяет от времен Ашоки аналогичный по продолжительности период) свидетельствует против концепции римского периода в целом, как периода перманентного духовного и мировоззренческого кризиса античного общества. Находящиеся в плену этой концепции некоторые западные историки представляют историю христианства I-III вв. н.э., как процесс поступательного увеличения численности христиан и расширения их влияния в обществе (например, британский специалист по конфессиональной статистике Д.Б.Баррет оценивает удельный вес христиан в мировом населении в 100 году – в 0,6%, в 200 – в 3,5%, в 300 – 10, 4% (Народы и религии мира. М.,1999, с 856), и, таким образом, к моменту принятия христианства Константином, христиане составляли более половины населения Римской империи; впрочем, есть иные оценки, принадлежащие православным историкам, которые считают, что к началу IV века христиане не могли составлять более 10% населения Рима (Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. СПб.,1992, с 137), и как следствие, не только на западе, но и на востоке христиане должны быть преимущественно городскими жителями; во втором случае христианство распространялось в пять раз медленнее). Однако богатый эпиграфический материал опровергает теорию упадка римской религиозности, наоборот, религиозная жизнь Рима бьет ключом (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 209, с 227-231); в I-II вв. римское общество вполне адекватно, и никаких кризисных явлений в том смысле, который подразумевают христианские историки, не наблюдается. Само по себе увлечение восточными культами, пик которого падает на последние десятилетия I века н.э., еще не свидетельствует о кризисе традиционного мировоззрения. Перед нами обычный процесс культурного обмена, стимулированный завоеваниями римских легионов в Восточном Средиземноморье, и если бы Рим по тем или иным причинам не смог присоединить Малую Азию, Сирию и Египет, эти влияния были бы на порядок меньше. Если же все эти влияния (христианское – в т.ч.) считать исключительно явлениями религиозного порядка, придется современное распространение на Западе моды на гороскопы, восточные единоборства, аниме и африканские маски считать кризисом христианского мироощущения. Более того, для II – начала III веков характерно определенное оживление культурной и научной жизни в восточных провинциях Римской империи, получившее условное название «греческое возрождение». Этой эпохе принадлежит целая плеяда имен, без которых наше представление обо всей античности было бы неполным: историк и писатель Плутарх, историк философии Диоген Лаэртский, автор гламурного романа Лонг, сатирик Лукиан Самосатский, медики Клавдий Гален и Соран Эфесский, сирийский автор приключенческих романов Ямлих, философ Эпиктет, юрист Юлиан Сальвий, римские историки Тацит и Светоний, писатель Апулей, астроном Клавдий Птолемей, историк Арриан, архитектор Аполодор Дамасский, римский писатель Авл Геллий, энциклопедист Элиан. Многие современные ученые склонны негативно оценивать этот период в истории античной культуры: «В нем присутствовало много перепевов старого, преобладали моменты архаистические и формалистические. В литературном языке происходит возврат от эллинистических форм к классическим («аттицизм»), что приводит к окончательному разрыву между литературным и народным языком. Ораторское красноречие, лишенное в условиях империи всякого политического содержания, вырождается в безыдейную подражательную риторику» (Ковалев С.И. История Древнего Рима. М.,1986, с 598). Однако, упомянутые писатели и ученые не только составляли энциклопедии и справочники, подводя своего рода «итог» античности, но и продолжали развивать ее эстетику и этос, отнюдь не считая, что живут в лоне гибнущей цивилизации. «Массовая культура», закономерности которой обязаны были учитывать авторы эпохи греческого возрождения (Культура Древнего Рима. Ч 2. М.,1985, с 81), отнюдь не равноценна кризисному состоянию. А если бы античная цивилизация действительно находилась к 1 году н.э. в состоянии фатального кризиса, христианизация Рима шла бы гораздо более быстрыми темпами, и никакого греческого – в основе своей «языческого» возрождения не было бы. При этом нельзя даже представить Плутарха, Диогена Лаэртского или Лукиана христианами – они мыслили почти исключительно в рамках традиционного античного мировоззрения (не смотря на всю связность христианства и античности). Если попытаться каким-либо образом сопоставить христианство и греческое возрождение, то получится, что та школа патристики, которой так гордятся христиане, и которая связана с именами монаниста Тертуллиана, Иринея Лионского, Иустина, Оригена, Киприана Карфагенского, докетиста Татиана, Климента Александрийского (все эти деятели жили во II – начале III веков), вполне синхронна греческому возрождению, составляя лишь один из его потоков (не самый крупный). Среди нехристианских авторов эпохи греческого возрождения были не менее талантливые религиозные агитаторы, чем перечисленные христианские богословы. Апулей (по происхождению нумидиец) – автор известного и очень популярного (в наше время сказали бы «бестселлера») романа «Метаморфозы» «Золотой осел», в котором дается широкая картина жизни и нравов греко-римского общества II века н.э., рассматриваемых с позиций морализаторства, был философом-платоником и сторонником культа Исиды и Осириса (став в конце концов верховным жрецом этой конфессии в Карфагене). В культе умирающего и воскресающего Осириса и проявляющую по отношению к нему жертвенность и героизм Исиды Апулей видел высшее выражение добра и истины. Впоследствии Августин Блаженный приходил в ужас от осознания колоссального влияния Апулея на современников и потомков (Августин. О граде Божием. XVIII, 18), но при этом очень гордился своим великим земляком (Там же. VIII, 12). Можно даже с уверенностью говорить, что если бы не случилось греческого возрождения, сама христианская интеллектуальная культура была бы в разы беднее и невыразительнее. Хотя Тертуллиан (как и многие другие христианские авторы) выражал крайнее презрение к античности и в частности к Риму, нельзя не признать, что Римская империя стала идеальной средой для вызревания христианства и превращения его в мировую религию. Даже если бы христианство появилось в мире без Рима, оно заблудилось бы среди множества непрочных эллинистических государств Ближнего Востока, оказалось бы втянуто в их междоусобные войны, связав себя с именем какого-нибудь покровителя – мелкого царька эллинистического княжества с арабской династией (подобно царям Адиабены, перешедшим в I веке н.э. в иудаизм), и в лучшем случае могло стать этнической религией какого-нибудь этноса – например, армян. В Риме же христиане смогли распространиться до самых крайних пределов Евразии на запад, и в крупных городских центрах которого христианство прошло эволюцию от мелкой секты чудаков и фанатиков до интеллектуальной среды новой цивилизации. Христианские филиппики в адрес римских императоров (совпадающие во многом с антиимператорской риторикой Тацита и Лукана) не стоит воспринимать как принципиальную позицию. Римское общество хорошо знало, что реальные римские цезари – самодуры, пьяницы и развратники, но это ничуть не мешало существовать цивитеистическому культу римского императора как идеального правителя (Лосев А.Ф. Эллинистически-Римская эстетика. М.,2002, с 65-70) (тем более что самые отвратительные самодурства римских императоров затрагивали лишь небольшой круг людей, к ним приближенных, а вся остальная 50-ти и 100-миллионная империя жила полнокровной жизнью). Обожествление Августа обсулавливалось ролью его личностью. При Веспасиане (68-79) императорский культ был унифицирован, объявлен всеобщим и обязательным. Теперь уже обожествляется не отдельный император, а императорская власть как таковая. Следует отличать культ греческих эллинистических царей, которых почитали как спасителей и благодетелей, от культа римских императоров, которые воспринимались как харизматические лидеры. При жизни императора почитался его Гений, и лишь после смерти римские императоры в прямом смысле слова обожествлялись (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 172). Когда христианство стало официальной религией, христиане ничуть не отвергли культ «божественного императора», возведя императора Константина, сделавшего христианство государственной религией, в ранг апостолов, (кроме некоторых маргинальных сект, христианство нельзя считать республиканским движением, оно не стремилось к свержению монархии, а лишь к замене императора «языческого» на императора христианского). Но в какой мере «язычники» действительно считали Августа богом? На этот вопрос вряд ли можно дать однозначный ответ, так как и сами современники Августа, вероятно, ответили бы на него по-разному. Видимо, следует выяснить, чем вообще был императорский культ не только при Августе, но и при его преемниках. Существовала разница между настоящими богами и обожествленными монархами, к которым не обращались ни с молитвами, ни с обетами. Последние в первые два века империи были не dii, a divi (разница между этими понятиями не всегда была четкой, но, в общем, считалось, что dii были исконными богами, divi — обожествленными людьми. Богами в то время объявляли себя лишь некоторые императоры, которых считали «тиранами» и которые не удостаивались апофеоза. В римской традиции считалось неприличным называть себя богом, можно было именоваться лишь орудием, помощником богов (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 173). Но, как это встречается еще у Плавта, хотя и окарикатуренно, человек мог называть богом того, от кого ожидал или получил большую услугу, а кампанцы за оказанную помощь обещали считать римлян «предками, основателями и богами». Плиний Старший писал, что «бог — это помощь человека человеку», ибо она открывает путь к вечной славе, и древнейший обычай требует воздавать благодарность благодетелю и возводить его в число богов (Плиний. Естественная история. II, 5). Еще Цицерон говорил, что ничто так не приближает человека к богам, как дарование людям благополучия — salutem (Цицерон. Речь в защиту Квинта Лигария. 12). Симмах ссылался на пословицу: «Человек человеку бог, если знает свой долг». Августа, избавившего империю от вековых гражданских войн, провозгласившего своим лозунгом мир и процветание, люди действительно могли считать благодетелем (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 176). Культ Августа имел широкую популярность, и на востоке империи инициаторами его введения часто выступала провинциальная общественность, в то время как на западе культ распространялся усилиями правительства. При этом не стоит забывать, что попытки отдельных императоров и императриц объявить себя богами или богинями потерпели неудачу (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 172). Т.е. мы сталкиваемся с обожествлением, в чем-то подобным обожествлению выдающихся личностей в конфуцианстве, которое именно в эту эпоху было официальной идеологией династий Старшая Хань и Младшая Хань (и таким образом, римляне и китайцы, встречаясь – есть сведения о римском посольстве времен императора Марка Антония в Китае – имели определенное взаимопонимание в области государственной идеологии). В целом же римское мироощущение в первые века нашей эры было светским, почти в современном смысле этого слова. Римский стоик I века н.э. Марк Манилий в поэме об астрологии восхваляет силу человеческого интеллекта как искру интеллекта божественного. Совершенствуя свой разум, человек вышел из дикого состояния, изобрел искусства и науки, открыл тайны природы, стал подобен богам; он обращает к звездам свои звездные глаза, он подвергает исследованию самого Юпитера; ум и силы человека безграничны (Манилий Марк. Астрономия. I, 30-110; II, 108-115; IV, 886-932). Заметим, что в этом гуманистическо-атеистическом по сути панегирике человеку боги сохраняют свое присутствие, но лишь в качестве сил природы. Другие римские авторы более умеренны в своих комплиментах человеку, а божества выступают как символы римских традиций и санкционирующего авторитета. Задолго до Вольтера Овидий заметил, что боги должны существовать, а раз так, то мы считаем их существующими и достойными жертвоприношений (Овидий. Искусство любви. I 640). Однако, боги для римлян никогда не были всемогущими существами. Плиний Старший пишет, что в богов следует верить, но при этом следует знать, что и они не всемогущи и не могут сделать бывшее небывшим или чтобы 10 и 10 не составили 20 (Плиний Старший. Естественная история. II 3). Традиционное обвинение со стороны христианства нехристианского мироощущения в «пустоте» и бессмысленности по сравнению с христианским не может считаться онтологическим, а является исключительно полемическим (допускаемое с целью любой ценой опорочить оппонента). Вот что пишет современный «язычник» Ален де Бенуа о «языческом» смысле истории, принципиально отличном от религиозного ее видения: «Мы сразу же отвергаем иудео-христианскую проблематику, которая делает из прошлого определённо пройденную точку на прямой, неизбежно ведущей человечество из райского сада в мессианские времена. Мы не верим в смысл истории. Для нас прошлое является измерением, перспективой, которой наделена современность. События являются «прошлыми» только постольку, поскольку они вписываются в настоящее. Перспектива, открывающаяся в результате нового представления нами самим себе этих событий, «преображает» наше настоящее точно так же, как смысл, который мы им придаём, заново представляя их себе, содействует их собственному преображению. Таким образом, «прошлое» неизбежно обладает такой чертой человеческого сознания, как временность, которая не является ни измеримым «количеством времени», о котором говорит разговорный язык (временность, наоборот, является качественной чертой), ни длительностью, о которой говорит Бергсон и которая принадлежит нечеловеческой природе, в то время как временность принадлежит только человеку. Согласно Хайдеггеру, жизнь как «забота» (Sorge) протяженна из самой себя; она не заполняет собой никакую заранее установленную временную рамку. Человек – всего лишь набросок. Само его сознание есть набросок. Существовать – значит ex-sisterе, набрасывать самого себя. Именно эту особую подвижность протяжённости Хайдеггер именует «событием» (Geschehen) человеческого существования – событием, которое знаменует «структуру, свойственную только человеческому существованию, которая, будучи реальностью трансценденции и откровения, делает возможной историчность мира». Историчность человека основывается на том, что для него «прошлое», «настоящее» и «будущее» связаны в современности, представляя собой три измерения, которые взаимно оплодотворяют и преобразуют друг друга. В этой перспективе упрек – типично иудео-христианский – в «пассеизме» совершенно лишён смысла» (де Бенуа А. Как можно быть язычником? М.,2004). Подобно тому, как Лосев черпает в мифологическом сознании аргументы против антихристианских идеологий, де Бенуа находит в мифологическом мироощущении тот смысл окружающего мира, которого начисто лишено религиозное сознание, испуганное «неконтролируемостью» мира в отношении монотеистического бога, что именуется в религиозной терминологии «греховностью» мира. Этот испуг религиозного сознания по отношению к реальности усугубляется также тем, что после 1 года н.э. все религии приходят в греко-римский мир с востока, извне, и адепты этих новых религий болезненно реагируют на явное несоответствие этоса новой религии, формировавшегося в совершенно иной культурной среде, и этоса окружающего мира: так апостол Павел был глубоко возмущен множеством статуй богов в Афинах – в его голове не укладывалось, как может бог вообще допускать существования подобной реальности! Но не следует при этом преувеличивать удельный вес новых религий в жизни греко-римского общества I-II веков. Зачастую к ним относились лишь как к экзотике, забавной и увлекательной, либо чуждой и зловредной, но не более. Образ жизни среднестатистического подданного Римской империи между 1 и 200 годами н.э. изменился гораздо меньше, чем думают христианские богословы. Хотя римско-греческая цивилизация I-II веков и была разбавлена влияниями восточными культур (христианской в т.ч.), трудно говорить о ее кризисе и разложении. Совсем другая картина складывается в следующем – III веке, когда в Риме происходит системный (как назвали бы это современные эксперты) кризис, и империя, а с ней все общество, едва не гибнет. Античная цивилизация подходила к своему концу, но этот конец обуславливался не какой-то особой «греховностью», присущей римскому миру как антагонисту нарождающегося христианства, а естественным ходом событий, поскольку вечных цивилизаций не бывает, и все они подвержены круговороту зарождений – развития – умирания. Православная Византия не смогла прожить дольше, чем «языческий» Рим, современный Запад тоже не вечен. Христианские историки-фундаменталисты, отвергающие концепцию круговорота истории, объясняют гибель Рима, как и Византии их «греховностью» - т.е. несоответствием требованиям сакрального мира.

Распространенное мнение о том, что христианство происходит напрямую от иудаизма, который является «материнской религией» по отношению к христианству, не соответствует действительности. Сформировалось это мнение в I веке н.э., в ходе начавшейся и продолжающейся до настоящего времени иудейско-христианской полемики, которой не видно никакого конца по причине того, что христиане упорно желают видеть в иудаизме (разумеется, не в современном гностическом иудаизме, а в монотеистическом иудаизме периода второго храма) предисловие к христианству, а иудеи воспринимают христианство как примитивизированный и искаженный иудаизм, но в принципе, не возражают против самой возможности влияния иудаизма на формирование нееврейских религий (и если бы в наше время зороастризм или митраизм были многочисленными конфессиями, мы видели бы совершенно аналогичную полемику, в которой, к примеру, зороастрийцы доказывали иудаистам, что иудаизм – подражание учению Заратуштры, а иудаисты – что наоборот, Заратуштра был учеником Моисея). Такова неизбежная закономерность всех монотеистических религий – претендовать на богов друг друга (в силу единственности монотеистических богов, иначе картина мира будет страдать некоторой шизофренией). Точка зрения, заключающаяся в том, что монотеистические религии до нашей эры ограничивались исключительно иудаизмом (это положение категорически отстаивают все христианские фундаменталисты), как было показано выше, также ошибочна. Зороастризм и митраизм – столь же монотеистические религии (хотя христианские богословы преувеличивают роль сил зла в этих религиях, именуя их дуалистическими, что не вполне верно: дуализм, как принципиальная трагическая расколость духовного и материального миров, характерен в большей степени для гностиков первых веков н.э., а борьба бога с сатаной как мифологема и идеологема характерна для христианства не в меньшей степени, чем для зороастризма). Представление о едином боге характерно практически для всей античной идеалистической философии, начиная с Платона, а интенсивная синкретизация культов различных богов в эллинистическую эпоху создавала почву для появления народных низовых монотеистических религий, в которых божество имеет несколько ипостасей (лиц) и может локализироваться в пространстве, хотя от этого не становится территориально ограниченным. Следовательно, одна из главных черт христианства – монотеизм не может считаться иудаистической монополией. Опровержение распространенного мнения о тождестве христианского и еврейского бога элементарно просто. Предоставим слово обеим религиям. Иудаисты утверждают, что их бог – Яхве (или Иегова) – единый бог, совершенный, предвечный, создавший тварный мир и человека, но несоединимый с тварным миром, ведущий диалог с человеком, неизменный и непостижимый, но давший человеку законы, в соблюдении которых и состоит смысл жизни человека (хотя существует множество иудаистических течений, школ и сект, все они так или иначе сходятся на вышеперечисленных представлениях о боге). Христиане утверждают, что их бог – единый, но при этом троичный – то есть имеющий три ипостаси (лица), существовавшие предвечно, совершенный, создавший тварный мир и человека, но в виду греховности мира и человека в нем, соединившийся с тварным миром через боговоплощение в одной из своих ипостасей, отменивший ветхий завет и заключивший новый завет с человеком, а в своей земной жизни распятый и страдавший, но искупивший человеческие грехи и грехи всего тварного мира, и смысл жизни человека заключается в принятии данного искупления. Хотя ряд представлений иудаизма и христианства совпадают (впрочем, представление о предвечном и совершенном боге характерно для всех монотеистических религий, включая митраизм и зороастризм), остается колоссальное различие: прежде всего, в природе бога – он у христиан одновременно един и троичен, диалектически противоречив, но имеющий единую природу, а также в роли бога, исполненной одной из его ипостасей – Иисусом Христом, который вочеловечился и стал богочеловеком. Здесь самое принципиальное (причем никак непримиримое и неустранимое) несоответствие иудаистических и христианских верований. Иудаизм, решительно спрятавший бога в сакральный мир (во избежание его уничтожения враждебными силами, как это случилось в конце периода первого храма) и уничтоживший (хотя и не до конца) любые представления о возможной антропоморфности Яхве, никак не может в принципе, а не по простому нежеланию, признать саму возможность боговоплощения и всех последующих сакральных событий, имеющих целью искупление богом греховности мира и человека, не нарушая при этом своей внутренней логики. Троичность единого божества, согласно иудаизму, это либо нарушение всякой логики – т.е. глупость, либо политеизм. Мир, в иудаистическом представлении, также не нуждается в искуплении его смертью бога, поскольку бог давным-давно даровал ему свой закон, и лишь его соблюдение может «спасти» человека. К этому следует добавить ряд мелких отличий: например, хотя еврейский бог любит всех людей, всякий раз получается, что евреев он любит больше, чем неевреев, а христианский бог очень непостоянен в своих этнических предпочтениях и более других любит народы христианские, хотя и не забывает совершенно народы нехристианские. Из всех языков, если судить по сцене Валтасарова пира в Книге Пророка Даниила, еврейский бог знает только иврит, и поэтому понимать его знамения могут только люди, говорящие и читающие на иврите. В отличие от него христианский бог – полиглот и никогда не ограничивал себя ни языковыми, ни этническими рамками. Получается, что Бог-Отец христианства и Яхве иудаизма – разные боги. Невозможность логического перехода от иудаистических верований к христианским характерна не только для современного гностического иудаизма, но и для монотеистического иудаизма периода второго храма (V века до н.э. – I века н. э.) Образно говоря, развилка между христианской и иудаистической линиями развития произошла не в I веке н. э., как думают христианские историки и богословы, а в тот момент, когда Эзра составил ветхий завет (иудаисты, естественно, не считают его ветхим, для них он самый что ни на есть новый и актуальный). Если в эпоху западносемитских политеистических верований антропоморфный Яхве, имевший двух жен и живший на горе Синай (или Хорив), мог, в принципе, синкретизироваться с каким-либо умирающим и воскресающим богом и стать его отеческой ипостасью, то после V века до н.э. иудаистический бог становится идеей, хотя и продолжает оставаться личностью. По иронии судьбы, как только еврейский бог стал единым богом, он тут же утерял способность стать богом христианским. Слишком велик временной разрыв между появлением монотеистического иудаизма и христианства. В этом кроется причина отрицания иудаистами христианства, невозможности перехода из иудаизма в христианство без полного отказа от своих прежних убеждений (логически перейти из иудаизма в христианство столь же невозможно, как и логически перейти из буддизма в христианство – слишком разные это религии, относящиеся к разным классам верований). К тому же, поскольку иудаизм во всех своих проявлениях после V века н.э. (от талмудизма до кабалистики) является гностицизмом, христианизация евреев как нации (без их ассимиляции) невозможна. Гностические секты исторически либо гибли, либо сохранялись в качестве самоизолированных реликтов на периферии цивилизации. Мнение о чуждости христианства и иудаизма обычно приписывается Маркиону и маркионитам в целом – христианскому течению (православные и католики именовали его сектой, граничащей с гностицизмом), достаточно многочисленному во II-V веках, однако аналогичного мнения придерживался известный богослов Климент Александрийский (150-215), который утверждал, что сам христианский бог даровал философию эллинам как инструмент богопознания. Для эллинов философия была альтернативой моисееву закону и пророческому вдохновению древних иудеев. Пророчества и философствование неравнозначны, хотя взаимно дополняют друг друга: они подготавливают душу к истине, к познанию логоса. Иными словами, философия необходима как интеллектуальная ограда божественного откровения. Климент подвергает решительной критике взгляды тех, кто полагает, будто философия — это пустое мирское мудрствование, от которой одни ереси и смятения в душах. Эллины без всякого откровения пришли к осознанию бытия единого бога — первопричины и предела Вселенной, ибо бог, согласно Клименту Александрийскому, это единый источник любого знания, которое нельзя делить на «языческое» и «иудейское». Таким образом, Климент если не непосредственно выводит христианство из греческой философии, то точно считает ветхий завет совершенно ненужным христианину. Вообще тот факт, что христианское богословие в конечном счете использовало античную философию и базировалось на ней, однозначно свидетельствует против распространенного как в христианской, так и в антихристианской полемике тезиса о принципиальном противостоянии христианства и античной цивилизации, и в этом смысле сама постановка «неистовым мужем» – фанатиком Тертуллианом тезиса: «Что может быть общего у Иерусалима с Афинами?» неверна.

продолжение следует

 

ДАЛЕЕ:

Среди библеистов бытует мнение, что христианство могло развиться из какой-нибудь иудаистической секты (более того, антихристиански настроенные историки и религиоведы зачастую приходят к выводу, что если бы христианство не смогло развиться в мировую религию, оно существовало бы до наших дней в качестве небольшой иудейской секты). Однако, все кандидаты на роль иудаистической секты I века до н.э. – I века н.э., из которой могло зародиться христианство, не удовлетворяют вышеперечисленным требованиям: а именно, ни одна из них не имеет в своем вероучении даже намек на боговоплощение, искупление богом грехов мира и смерть за них, а также боговоскресение, не говоря уже о ипостасности бога или о его интернационалистических убеждениях. Чтобы наглядно продемонстрировать это, необходимо рассмотреть пять основных течений иудаизма около 1 года н.э. – фарисеев, саддукеев, ессеев, эллинистов и зелотов. Фарисеи – наиболее известная из этих течений группировка, которая, к тому, же дала впоследствии начало талмудическому иудаизму, и, таким образом, почти весь современный иудаизм можно считать фарисейским. Название «фарисеи» возникло в начале II века до н.э. Слово «фарисеи» происходит от глагола «отделяться», «обособляться», и означает «отделившиеся». Изначально это было презрительное прозвище (в смысле «отступники», «еретики»), данное им их противниками саддукеями, но впоследствии оно приобрело уважительный оттенок. Фарисейское движение сформировалось в борьбе против контролировавших храмовый ритуал саддукеев. Возникновение в этот период синагогальной литургии было выражением стремления фарисеев подорвать религиозную монополию саддукеев: религиозный ритуал и молитва, которые были частью храмового культа, стали отправлять в домах, а ученые богословы, не принадлежавшие к священническому сословию, начали играть важную роль в религиозной жизни евреев. В вопросах внутренней политики они всегда стояли на стороне простонародья против посягательств господствующего класса; поэтому широкие массы доверяли им и стремились следовать во всем их учению. Из уважения к древним традициям они признали обязательность всех постановлений законоучителей и всех народных обычаев, совокупность которых получило название «устного закона», в противоположность писанному закону – Торе, хотя, естественно, не отрицали Тору. Как партия с определенными политическими убеждениями, фарисеи впервые выступают на историческую арену при иудейском царе и первосвященнике Иоанне Гиркане (134-104 гг. до н.э.) В это время секта имела резкую политическую окраску. О первом столкновении фарисеев с домом Маккавеев Иосиф Флавий и Талмуд единогласно рассказывают следующее. Однажды Иоанн пригласил к себе на пир выдающихся фарисеев, о которых один из саддукеев говорил ему, что они настроены против него, и, оказав им большие почести, старался вызвать их на откровенность. Все рассыпались в восторженных похвалах ему, но один из них сказал Гиркану: если ты действительно хочешь быть праведным, откажись от диадемы первосвященника и удовольствуйся царской короной. Причиной к этому послужили слухи о незаконнорожденности Гиркана. Возмущённый первосвященник тут же предал оскорбителя суду его товарищей. Те присудили его к ударам плетью и к заточению. Это наказание Гиркан счел слишком мягким, что привело к полному разрыву власти с фарисеями. По воззрению фарисеев, сан первосвященника и царская власть не могли и не должны были соединяться в одном лице. Оппозиция фарисеев Маккавеям перешла в открытое народное восстание при Александре Яннае (103-76 гг. до н.э.) Междоусобная война, длившаяся 6 лет, стоила жизни 50 тысячам приверженцам фарисейства; оставшиеся в живых массово эмигрировали в соседние страны. При Ироде (37-4 гг. до н. э.) политическая роль фарисеев сошла на нет, и они сосредоточили всю свою деятельность на исследовании Торы. Незадолго до нашей эры фарисеи разделились на два лагеря, хотя не враждебных, но значительно отличавшихся друг от друга по своим воззрениям: школу Гиллеля и школу Шамая. Строгие шамаиты крепче держались буквы закона и не допускали такой свободы толкования, которую допускали гиллелиты. Последние восторжествовали, и их мнения были приняты народными массами как религиозные нормы. Миролюбивые последователи Гиллеля призывали к миру с Римом во что бы то ни стало, в то время как последователи Шамая образовали партию зелотов (ревнителей), которые стали душою восстания против римлян в 66-70 гг. н. э. В это время фарисею раби Йоханану бен Закаю удалось создать духовный центр в виде иудаистической академии в парфянской Явне, где был впоследствии создан талмудический иудаизм. В центре спора между фарисеями и саддукеями стоял устный закон еврейского бога. Теологические разногласия между школами были связаны с проблемой свободы выбора. В отличие от ессеев, веривших в абсолютное божественное предопределение, и саддукеев, полностью отрицавших предопределение и веривших, что человек обладает свободой выбора между добром и злом, фарисеи считали, что все предначертано богом, однако добродетель и порок — во власти человека, поскольку предначертание помогает ему во всяком деле. Бог любит свои создания и требует от человека исполнять данный ему закон. Бог вложил в человека два противоположных импульса — благой и дурной — и, заповедав ему творить добро, дал Тору как руководство в жизни. Согласно фарисейской доктрине, Тора, которую бог дал Моисею, согласно ветхому завету, включала как письменный, так и устный закон: божественные откровения, зафиксированные в Пятикнижии, дополненные и разъясненные пророками и устной традицией, следует истолковывать в соответствии с экзегетическими нормами законоучителей каждого поколения. Таким образом, законы Торы следует понимать в соответствии с толкованием законоучителей, которых Яхве наделил разумом для того, чтобы они интерпретировали эти законы. В противоположность саддукеям, фарисеи верили в бессмертие души, посмертное воздаяние и в воскресение из мертвых перед наступлением «Царства Божия». В центре мировоззрения фарисеев стояло убеждение, что религиозная вера — центр человеческого бытия и что образ жизни человека должен определяться законами Торы. Саддукеи как школа, никаких письменных памятников после себя не оставили; тем не менее некоторые сведения о них сохранились, благодаря тем фрагментарным сообщениям, которые имеются о саддукеях у Иосифа Флавия и в Талмуде. Основателем школы считался некий Саддок, который интерпретировал слова своего учителя – Антигона Сохоского: не будьте как рабы, служащие своему господину в расчёте получить за то вознаграждение, а будьте как рабы, служащие своему господину из любви без всяких расчётов на вознаграждение, в том смысле, что никакое вознаграждение не ожидает человека за гробом и что, следовательно, человеку следует заботиться лишь о своем земном благополучии, как это и делали саддукеи, которые отличались своим богатством и роскошным образом жизни. Следовательно, саддукеи представляли высшие классы иудейского общества, но не стоит считать фарисеев и саддукеев неким аналогом римских партий популяров и оптиматов – отличие фарисеев и саддукеев лежало в большей степени в области религии, чем политики. Группируясь вокруг династии Хасмонеев в качестве их военачальников и советников, саддукеи сумели сосредоточить в своих руках военную и административную власть в стране, редко уступая фарисеям, как это было, например, во время 9 летнего царствования Саломеи Александры, когда судьбами Иудеи неограниченно распоряжался брат царицы – фарисей Симон бен Шетах. В силу своего официального положения, саддукеи не могли не сталкиваться с иноземными влияниями и были, поэтому, в значительной степени эллинизированы, но эта эллинизация ограничивалась бытом и не распространялась на их религиозную доктрину. Саддукеи, в противоположность фарисеям, признавали только писанный закон Моисея (Иосиф Флавий. Иудейские Древности. XIII, 10, 6; XVIII, 1, 4), отвергая все народные обычаи, накопившиеся в течение столетий, и все постановления позднейших законоучителей, целью которых было изолирование евреев и ограждение их от иноземного влияния. По вопросам религиозной догматики источники указывают следующие три особенности саддукейского миросозерцания: признание абсолютной свободной воли человека, отрицание бессмертия души и воскресения мертвых и, наконец, отрицание ангелов и духов. В противоположность ессеям, ставившим поступки людей в полную зависимость от предопределения, а также фарисеям, предоставлявшим лишь ограниченную роль свободной воде человека, саддукеи утверждали, что Яхве не имеет никакого влияния на человеческие деяния — ни на злые, ни на добрые. Выбор между добром и злом предоставлен вполне свободной воле человека; каждый по собственному усмотрению переходит на ту или другую сторону. После разрушения второго храма саддукейское течение становится маловлиятельным, но существует где-то на периферии еврейских общин, лишь в VIII веке оно возродилось, образовав секту караимов, учение которых составляет своеобразную амальгаму из саддукейства и фарисейства. Если евангелия подробно рассказывают о постоянных стычках Иисуса Христа с саддукеями и особенно фарисеями, которых он постоянно ставит в дурацкое положение своими софизмами, то о ессеях в христианских источниках не упоминается вообще. Из этого некоторые библеисты делают вывод о тождестве первых христиан с ессеями Кумранской общины. Сведения о них содержатся в трудах Филона Александрийского (именовавшего их терапевтами), Иосифа Флавия и римского натуралиста Плиния Старшего. Вступающий в члены Кумранской общины должен был под страшной клятвой дать обет: чтить еврейского бога, быть справедливым ко всем, никому не вредить, быть врагом неправды, сохранять верность властям, достигнув власти, не превозноситься, не отличать себя от других особой одеждой и украшениями, обличать ложь и любить истину, ничего не утаивать от сочленов и о них ничего посторонним не сообщать, воздерживаться от незаконной прибыли, догматов ессейского учения никому не передавать, не употреблять клятвы. Ессеи не приносили кровавых жертв, т.е. их жертвоприношение было независимым по отношению к Иерусалимскому храму (впрочем, и фарисеи в синагогах в ту эпоху отказываются от жертвоприношений), отвергали военную службу, во всем помогали друг другу, не признавали частной собственности и воздерживались от интимных отношений (за исключением специальных зачатий детей). Община разделялась на четыре степени (не считая степени испытуемых), по времени вступления, причем одна степень отделялась от другой так строго, что высшие через соприкосновение с низшими становились нечистыми. Ессеям, особенно глубоко изучившим ветхий завет и приготовленным особыми аскетическими очищениями, приписывали дар предсказывать будущее. Ессеи учили, что душа человека состоит из тончайшего эфира и заключена в тело, как в темницу (вследствие своего падения), из которой после смерти человека улетает на небо; для праведной души место вечной жизни — в блаженных полях по ту сторону океана; злые души вечно мучаются в холоде и мраке. Ессеи верили в предопределение. Часть ессеев переселилась в Египет и поселилась у Александрии (Филон Александрийский описывает их под именем терапевтов). Терапевты молились дважды в день — на заре и на закате, проводя все остальное время в духовных упражнениях. Они читали священные книги, стремясь почерпнуть из них знание и мудрость путем аллегорического истолкования текста, поскольку они верили, что слова этих книг служат символами скрытого смысла. Члены секты жили в отдельных домах; в каждом доме была комната или святилище, предназначенное для духовных занятий и молитвы, а также для прохождения посвящения в таинства святой жизни. Принятие пищи разрешалось только в ночные часы. Терапевты воздерживались от вина, потому что оно затемняет разум, не ели мяса, так как эта пища вызывает в человеке животные страсти. В их святилище находились книги ветхого завета, а также предметы и вещи, предназначенные для углубления знания и благочестия. Наряду с ветхим заветом у терапевтов были составленные основателями секты книги, посвященные аллегорическому толкованию Торы. Шесть дней в неделю терапевты жили отдельно друг от друга и искали мудрости в уединении, не выходя из своих домов. В субботу мужчины и женщины собирались в общем святилище, разделенном на мужскую и женскую часть. Там они слушали проповедь старейшего и наиболее сведущего в учении члена секты, затем участвовали в совместной трапезе, которая состояла из родниковой воды, простого хлеба с солью, иногда с иссопом. Согласно Филону, терапевты почитали число 7 и его квадрат (49), однако наиболее священным у них считалось число 50. Соответственно, каждый пятидесятый день (что сопоставимо с т.н. юбилейными годами, посредством которых считается время в иудаистическом апокрифе Книга Юбилеев) отмечался особым торжественным собранием членов секты, а предшествующая ночь — всенощным праздничным бдением. Перед нами типичная замкнутая секта, и Иосиф Флавий был совершенно прав, сравнивая ессеев с античными пифагорейцами, отдельные общины которых еще сохранялись в I веке н.э. По мнению библеиста Деллингера, в основе ессейства лежат скорее греческие, пифагорейские идеи, чем собственно иудаистические. Однако, не смотря на ряд внешних сходств образа жизни и обрядов ессеев и первых христиан (какими их описывает новозаветная литература), в их учении также невозможно обнаружить какие-либо вероучительные сходства. Ессеи аналогично с саддукеями и фарисеями не верили ни в боговоплощение, ни в искупление лично богом человеческих грехов. Находки в 1947-1956 годах т.н. «кумранских рукописей» близ Мертвого моря и их изучение не разрешили проблему соотношения ессеев и христиан. Ессеи всецело находились в рамках иудаизма, а их аскетические практики не имеют прямого отношения к первым христианам. Во-первых, подобные аскетические практики на рубеже эр получают заметное распространение по всему Ближнему Востоку, а у буддистов и джайнов существовали гораздо ранее, и если строгий монастырский устав (которого в раннехристианских общинах, надо заметить, не было, во всяком случае, новозаветные тексты не описывают первых христиан как замкнутую общину наподобие ессеев или терапевтов) является признаком «предхристианства», то следует считать предшественниками христиан буддистов или джайнов. В христианстве монашество складывается гораздо позднее и в иных условиях. Поскольку один из апостолов именуется Симоном Зилотом (прозвище, на греческом языке звучащее как «Зилот», эквивалентно ивритскому слову «кананит» - т.е. «ревнитель»), другие библеисты связывали христианство с этим течением иудаизма, и получалось, что первохристиане (либо одна из христианских групп) вначале подняли восстание против римского владычества, а затем, после его неудачи, их борьба против Рима приняла более мирные формы (аналогичную эволюцию проделал относительно недавно бехаизм – современное гностическое учение, в середине XIX века бывшее революционной сектой крайнего шиизма – бабизмом, возглавившим в 1850 восстание в Иране). Эта точка зрения также не имеет оснований, поскольку зелоты не были первохристианами. Зелоты возникли еще во II веке до н.э. и к середине I века до н. э. оформились в политическую партию для борьбы с Иродом Великим. Основной целью зелотов было уничтожение эллинистического влияния и свержение римского владычества. С фасада Иерусалимского храма, отреставрированного Иродом, они сбили золотого орла как побуждающего к «идолопоклонству» и намекающего на римское владычество. В этом смысле зелотов следует считать не столько религиозной сектой, сколько религиозно-политической группировкой, примыкающей к фарисеям. Зелоты стали главной движущей силой еврейского восстания 66-70 годов, а также следующих восстаний – 115-118 и 130-135 годов. Восстания отличались жестокостью: религиозные боевики не щадили ни евреев-вероотступников (в число которых ими включались эллинисты, саддукеи и даже часть фарисеев), ни тем более «язычников», которых зелоты несомненно считали «недочеловеками». Они, поднимая восстания против гигантской Римской империи, были уверены, что еврейский бог поможет им, что он сокрушит Рим, что римские легионы будут также уничтожены, как и войско фараона в легенде об исходе Моисея. Однако, еврейский бог в очередной раз оказался бессилен против римских орлов. Образ мысли апокалиптиков (а зелоты были подвержены этому образу мысли в наибольшей степени) не признает ни реального соотношения сил, ни понятий добра и зла, независимых от бога, и если уничтожение людей происходит «во имя бога», ни один апокалиптик не только не станет считать это злом, но даже постарается по мере сил споспешествовать своему богу в уничтожении «неверных». Такова логика религиозного мировоззрения в силу разделения им мира на сакральный и профанный. Религиозная война «за веру» представляется войной сакрального мира против мира профанного до полного уничтожения последнего. И профанный мир не может быть добрым, поскольку он не истинен и, в определенном смысле, даже нереален. Причем, уничтожая «злых людей», религиозные боевики уверены в том, что совершают доброе дело, и в том, что их бог, несомненно, на их стороне. Цивилизованный мир, как во времена Рима, так и в наше время, не нашел никакого иного способа борьбы с религиозным фанатизмом, вышедшим на тропу войны, кроме поголовного физического уничтожения фанатиков. Однако, в мировоззрении зелотов мы опять не можем обнаружить ничего христианского. Они были типичными фарисеями, лишь провозгласившими определенные политические цели. Наконец, эллинисты были более философским, чем религиозным течением. Крайние эллинисты становились атеистами, по мере того, как в результате столкновения с античной культурой, они разуверились в наивных ветхозаветных сказаниях и догмах иудаизма, при этом, естественно, не принимая реальности античных мифов, столь же чуждых им, как и утерянные иудаистические верования. Умеренные эллинисты шли по пути Филона Александрийского, пытаясь каким-либо образом соединить традиционные иудаистические верования с античной философией, но уничтожая последние следы мифологии в иудаизме, превращая его в философию, умеренные эллинисты шли в прямо противоположном направлении, чем христианство, которое вновь актуализировало в античном мироощущении миф. Никаких мнений о возможности боговоплощения и искупления воплощенной ипостасью еврейского бога грехов мира и человека в сочинениях Филона Александрийского нет. Наоборот, бог окончательно отделяется от мира и становится философской категорией (хотя и сохраняет свой личный статус). Таким образом, ни консерваторы-фарисеи, ни либералы-саддукеи, ни тоталитарная секта ессеев, ни зелоты – национально-религиозные боевики, ни «светские» эллинисты не могут быть признаны той средой, в которой могло зародиться христианство, прежде всего потому, что основные идеи и представления христианства не могут быть обнаружены в их вероучениях, и даже невозможно обнаружить каких-либо переходных положений, которые могли бы впоследствии породить христианство. Кроме того, переходной формой между иудаизмом и христианством иногда считают общину Иоанна Крестителя. Это вполне историческая личность, упоминаемая у Иосифа Флавия (Иудейские древности. XVIII 5.2), чей рассказ вполне совпадает с евангельской версией причины казни Иоанна Крестителя. Впрочем, Иосиф Флавий совершенно ничего не упоминает о крещении Иоанном Иисуса Христа. В принципе, для Иосифа Флавия Иоанн Креститель – выдающийся праведник, но вполне правоверный иудей (иначе Иосиф Флавий упомянул бы о его «еретических», с т.з. правоверного иудаиста, воззрениях). Образ Иоанна Крестителя в христианстве, естественно, использован в целях доказательства божественности Иисуса Христа. Иоанн признает его воплощенным богом. Если бы такое признание произошло в действительности, это не могло не привлечь внимания Иосифа Флавия, либо Филона Александрийского, и мнение первого об Иоанне Крестителе было бы совсем иным. Он предстал бы «безумным еретиком», каким – с т.з. верующих иудеев – предстает Иисус Христос в евангелиях. Непризнание Иисуса Христа евреями (кроме отдельных личностей) в качестве бога и непризнание возможности боговоплощения в принципе, чего авторы евангелий не могут игнорировать, можно считать дополнительным аргументом в пользу тезиса о чуждости этих двух религий и невозможности вывести одну из них из другой. Если сравнить эту ситуацию с проблемой соотношения буддизма и ведизма-индуизма, то в Индии картина прямо противоположна: буддизм органически вырастает из ведических верований, в течение нескольких веков значительная, а временами – большая часть населения Индии является буддистами, и хотя в I тысячелетии н.э. индуизм вытесняет буддизм, сам индуизм воспринимает из буддизма многие представления и верования. Евреи (или их значимая часть) никогда не исповедовали христианство (даже в его еретических формах). Также в современном иудаизме невозможно обнаружить никаких существенных христианских влияний: и до появления христианства, и после него иудаизм развивался своим оригинальным путем. Претензии христианства на связь с другим религиозным течением и на «признание» со стороны последнего не уникально. К примеру, в даосских сказаниях Конфуций не просто младший современник Лао-цзы, но и его последователь, и если встать на эту т.з., получается, что конфуцианцы ложно излагают подлинное конфуцианство, которое сходно с даосизмом. Одна из гностических сект – мандеи, до нашего времени, существующая на юге Ирака, которая производит себя от учеников Иоанна Крестителя, в своих священных писаниях – Гинзе именует Иоанна Крестителя истинным пророком, а Иисуса Христа – лжепророком (Косидовский З. Библейские сказания. Сказания евангелистов. М.,1991, с 417).

Пытаясь во что бы то ни стало произвести христианство от иудаизма, христианские богословы и библеисты и даже многие нехристианские библеисты мыслят подобно Шерлоку Холмсу: мимо прилавка проходили два джентльмена, если не украл Джонс, то, несомненно, украл Смит. Считая только две религии (иудаизм в исторической перспективе, а христианство с момента пришествия Иисуса Христа) истинными, они, естественно, могли принимать для рассмотрения только иудаизм в качестве среды возникновения христианства. Ничего, кроме высказывания, напоминающего символ веры, в доказательство этого мнения христианские богословы и библеисты привести не могут, но очевидно, что это свидетельствует лишь об уверенности самих библеистов и уже выходит за рамки научных исследований. Однако, как продемонстрировано выше, иудаизм отнюдь не был единственной религией Ближнего Востока к 1 году н.э., и его даже нельзя назвать единственной монотеистической религией. А главные вероисповедательные особенности христианства удивительным образом совпадают с комплексом верований, которые характерны для культов умирающих и воскресающих богов, распространенных к 1 году н.э. в Малой Азии и Сирии. Если мы не можем найти предхристианских верований и идей в иудаизме, остается поискать их в других культах той эпохи. В Малой Азии в это же самое время формируется митраизм. Мифологический образ Митры полисемантичен: он не только космократор и демиург природного мира, но и посредник между высшим благим божеством (Ахура-Маздой-Юпитером) и человечеством. Плутарх в трактате «Об Исиде и Осирисе» прямо именует его «богом-посредником» (Плутарх. Об Исиде и Осирисе, 46). Посреднические функции Митры отмечает и неоплатоник Порфирий, рассматривая их, скорее, в астрологическом ключе, нежели в нравственном или сотериологическом. В одном из митреумов Петовии (Паннония) верующие именуют Митру «Transito dei» (бог перекрестка) . Функции Митры-посредника, вероятнее всего, напрямую связаны с представлениями о метемпсихозе — неотъемлемой частью митраистического учения. Об этом свидетельствуют, как письменные источники (Ориген. Против Кельса, VI, 22; Порфирий. О пещере нимф. 6, 10-11), так и многочисленные данные иконографии. Семь ворот, олицетворяющие семь небесных сфер, через которые должна пройти душа после смерти, зафиксированы на мозаике из Остии, а также фигурируют в ряде рельефов из митреумов Италии, а также митреумов на Дунае и Рейне. На фреске в митреуме Капуи обнаружено изображение обнаженного Эрота с факелом в руке, уводящего Психею. Психея — олицетворение человеческой души, нуждающейся в провожатом для достижения единения с божеством. Подобная трактовка образа Психеи затем утвердится в христианском искусстве. Автором сказки об Амуре и Психее (единственной сказки в античном фольклоре!) был платоник Апулей, который являлся адептом культа Исиды и Осириса, и можно предположить, что концепция души была схожей в ряде мистических культов и учении платонизма (Иванов П.В. Образ рая: от мифа к утопии. Серия “Symposium”, выпуск 31. СПб, 2003, с 84). Идея воскресения в христианстве также очень схожа с митраистической. Чудо обретения жизни вечной в митраизме напрямую связано с центральным событием основного мифа — жертвоприношением быка — Тавроктонией. Митра спасает своих приверженцев кровью быка, и эта сцена представлена в каждом его святилище. Смысл этого деяния отчасти раскрывает надпись в римском митреуме Санта Приска: «и нас охраняющий вечной кровью». На некоторых тавроктонических изображениях хвост быка завершается колосьями — символом возрожденья и обновления. Первыми извлекают выгоду из этого чуда божественные ассистенты самого Митры — Каута и Каутопата. Кровь быка дает не только плодородие земле, но и бессмертие тем, кто причастен к священной трапезе митраистов. Умирая на кресте, Христос дает вечную жизнь своим последователям. Иисус — Спаситель мира на последней вечере объявил, что только тот приобщится к вечной жизни, кто вкушает тело и кровь спасителя (Иванов П.В. Образ рая: от мифа к утопии. Серия “Symposium”, выпуск 31. СПб, 2003, с 85). Таким образом, то что мы так безуспешно ищем в иудаизме, содержится в очень близкой к христианству форме в митраистичеких верованиях. Если подробно рассмотреть культы умирающих и воскресающих богов, о которых упоминалось выше, обнаруживается еще больше самых неожиданных сходств. Миф об Адонисе в наиболее полном виде содержится в поэме Овидия «Метаморфозы» (Х, 300-524, 708-739). В древнегреческой мифологии Адонис — по наиболее популярной версии — сын Кинира от его собственной дочери Смирны. Адонис славился своей красотой: в него влюбляется богиня любви Афродита. Он был пастухом и охотником на зайцев. Похвала муз охоте вдохновила его стать охотником. Афродита оплакивает его, убитого в юности на охоте вепрем, который ударил его клыком в бедро на Идалийской горе. По мифологической версии, в вепря превратился Арес (любовник Афродиты); либо Адонису отомстила отвергнутая им Персефона; либо это произошло вследствие гнева Артемиды. По воле Афродиты он вернулся из подземного царства, и был превращен в цветок анемон; либо из крови Адониса возникли розы, а из слез Афродиты анемон (Мифы народов мира. М.,1991, Т 1, с 46-47). В финикийской мифологии Адонис (Адон) — юный воскресающий бог весны, олицетворение ежегодного умирания и оживления природы. В Греции, где культ Адониса распространился начиная с V века до н.э., праздник Адониса в середине лета справлялся два дня: в первый праздновалось его сочетание с Афродитой, как символ весеннего расцвета и воскресения, другой день был посвящён плачу по умершему богу, символизирующему увядание природы. Аналогичные мистерии получили распространие во многих эллинистических государствах (в т.ч. в Александрии Египетской, где в первый день мистерий происходило празднование брака Адониса и Афродиты: изображения возлежащих на ложе богов, украшенные цветами и окруженные спелыми плодами, выставляли на всеобщее обозрение, а во второй день с причитанием и плачем статую Адониса несли к морю и погружали ее в волны, символизируя возвращение его в царство смерти (Феокрит. Идиллии V 96-144). Верующие считали, что благодаря Адонису расцветали цветы весной и зрели плоды летом, зимой же природа оплакивала ушедшего бога. В знаменитом финикийском храме Астарты в Библосе смерть Адониса регулярно оплакивали под пронзительные звуки флейт. Люди стенали и били себя в грудь, однако верили, что на следующий день бог воскреснет и вознесется на небеса. Часто церемония включала в себя ритуал, в ходе которого стенающие женщины бросали изображения умершего Адониса в море или в водоемы (Торчинов Е.А. Религии мира: опыт запредельного. СПб.,1998). В знак причастности к культу чарующего красотой бога Адониса женщины выращивали цветы в глиняных горшках, которые называли «садами Адониса» (Плутарх. Почему божество медлит с воздаянием, 17). Другой культ умирающего и воскресающего бога (а точнее именно богочеловека) посвящен Аттису. Аттис – сын некого фригийца, неспособный с юности к деторождению. В честь Матери Богов – Кибеллы он учреждает в Лидии священные празднества – оргии, но его убивает кабан, посланный Зевсом. Согласно другому преданию, Аттис – сын двуполого божества Агдитис (в Пессинутне это имя Великой Матери) и дочери реки Сангариос. Он – небывалой красоты, и в него влюбляется сама Агдитис, мешая его бракосочетанию с царской дочерью. Аттис впадает в безумие, оскопляет себя и умирает. Агдитис в раскаяньи просит Зевса сделать тело Аттиса вечно юным и нетленным. Из его крови вырастают весенние цветы и деревья (Мифы народов мира. М.,1991, Т 1, с 124). Культ Аттиса получает распространение во всем эллинистическом мире и в 204 году до н.э. проникает в Рим вместе с культом Кибелы. Аттис – страж ее храма, который нарушил обет безбрачия, увлекшись нимфой. Кибела губит нимфу, насылает на Аттиса безумие, и тот оскопляет себя (Овидий. Фасты. IV 223-246). Ритуальное оскопление стало основным элементом мистерий Аттиса и Кибелы. Жрецы Кибелы самокастрировались «самосским черепком» или острым кремнем (Плиний Старший. Естественная история. XXXV 165). Этот ритуал символизировал их причастность умирающему и воскресающему богочеловеку. 22 марта, в день весеннего равноденствия, в лесу срубали сосну (согласно одной из версий мифа, Аттис оскопился и умер под сосной). Дерево приносили в храм Кибелы и оказывали ему божеские почести. Затем его ствол, как труп, перебинтовывали шерстяными повязками («плащаница») и обкладывали венками из фиалок (фиалка – цветок, выросший из крови Аттиса). К середине ствола привязывали статуэтку юного бога Аттиса. 23 марта трубили в трубы. Следующий день, имевший в римском календаре название Dies Sanguinis («Кровавый день»), был центральным днем мистерии. Архигалл (первосвященник) вскрывал вены на руке, а жрецы более низкого ранга приводили себя в состояние экстатического исступления буйной музыкой кимвалов, барабанов, рогов и флейт, с трясущимися головами и развевающимися волосами кружились в пляске и наконец, утратив чувствительность к боли, начинали наносить себе раны глиняными черепками и ножами, забрызгивая алтарь и дерево. В этот же день оскоплялись и новопосвященные жрецы, бросая отрезанные гениталии в статую Кибелы. Затем отрезанные органы погребали в земле храма Кибелы. По окончании этих экстатических ритуалов статуэтку Аттиса отвязывали от дерева и хоронили в земле. Наступало молчание и всеобщая скорбь. И вдруг в самый тягостный момент скорбного безмолвия вспыхивал свет факелов, и жрец возглашал: «Жив Аттис, жив! Радуйся, Жених, Свет Новый, радуйся!» Могила Аттиса отверзалась, и бог восставал из мертвых, а жрец помазал уста скорбевших миррой (или елеем) и шептал им на ухо: «Мужайтесь, посвященные в таинство [мисты]! Бог спасен, и будет нам от бед спасение». Следующий день, 25 марта (считавшийся в Риме собственно днем весеннего равноденствия), праздновался как день воскресения бога, и верующие предавались буйному веселью. В Риме этот праздник проходил как карнавал и назывался Праздником Радости. В этот день позволялось все. Римляне разгуливали по городу в масках, и любой человек мог присвоить себе самый высокий и священный сан. Следующий день посвящали отдыху и покою. Завершались мистерии 27 марта шествием к речке Альмону. В тележку, запряженную волами, клали статую Кибелы с лицом, изваянным из шершавого темного камня. Знатные патриции, ступавшие босыми ногами, медленно влекли колесницу к реке, впадающей в Тибр под стенами Рима. Там одетый в пурпурные ризы первосвященник омывал статую, повозку и другие священные объекты проточной водой, на обратном пути повозку и волов увивали свежими весенними цветами. Участники ритуала переживали катарсис, духовное очищение и обновление, царило радостное и веселое настроение. В ритуал смерти и воскресения Аттиса входила и священная трапеза, своего рода причастие, когда верующий вкушал пищу с тимпана, а питье – с кимвала, главных музыкальных инструментов священного оркестра. Во время этого таинства жрец произносил: «С тимпана вкусил, с кимвала испил, приобщился Аттису» (Фрэзер Д.Д. Золотая ветвь: Исследование магии и религии. М.,1983, с 327-331). Культ Таммуза пришел в Финикию из Месопотамии, где он (поклонение Думузи) существовал еще в III тысячелетии до н.э. Думузи соответствовал полулегендарному царю Первой династии Урука. Таммуз – бог-пастух, возлюбленный и супруг богини Инанны, отданный взамен нее самой в подземное царство мертвых, однако Таммуз проводит каждый год поз землей всего шесть месяцев, а затем возвращается на землю, а в подземном царстве его заменяет сестра Гештинанна (Мифы народов мира. М.,1991, Т 2, с 491). Примечательно, что Таммузу поклонялись древние евреи периода первого храма. Пророк Иезекииль видел плачущих по Таммузу женщин у северных ворот иерусалимского храма в пятый день шестого месяца (Книга пророка Иезекииля 8:1, 14), затем, в период второго храма следов этого культа уже не встречается. Но в Сирии и Северной Месопотамии культ Таммуза оказался живуч, и, по свидетельству арабского автора Х века ан-Надима, существовал еще в Х веке у сабиев Харрана в Северной Месопотамии (Мифы народов мира. М.,1991, Т 2, с 491) (вообще, не стоит думать, что распространение митраизма, христианства и ислама автоматически уничтожило «языческие» культы на Ближнем Востоке – сведения о них встречаются вплоть до XI-XII вв., например, последний храм бога Луны в Сирии был закрыт только Саладдином в 1179 году (Косидовский З. Библейские сказания. М.,1991, с 63), хотя конечно речь может идти только о замкнутых реликтовых общинах, уже абсолютно неполноправных в мире господствующих религий). Христианский автор Ориген отождествлял Таммуза с Адонисом. В этих культах (помимо ряда забавных совпадений ритуала мистерий) содержатся самые яркие черты христианства: образ умирающего и воскресающего бога (или богочеловека), чья смерть и воскресение символизирует космическое возрождение всего мира (не только природного, но и человеческого), а также возможность человека стать сопричастным умирающему и воскресающему богу путем особых ритуальных актов и посвящений и, таким образом, воскреснуть после смерти. Этот мотив – мотив воскресения и спасения через воскресение – очень сильный в культах умирающих и воскресающих богов, очень слаб в иудаизме (культ Яхве периода второго храма даже самые пристрастные христианские богословы не могут отнести к категории культов умирающих и воскресающих богов. Не стоит даже говорить о том, что без догмата и мифа о воскресении из мертвых христианство теряет один из своих главных аспектов. Еще один умирающий и воскресающий бог – египетский Осирис в эллинистическую эпоху путем синкретизации становится ипостасью Сераписа – на этом примере можно проследить процесс возникновения ипостасей в христианстве, троица божеств (или трочное единое божество, как настаивают христианские богословы) точно также сформировалось путем синкретизации и превращения отдельных божеств в ипостаси одного единого божества. В иудаизме это невозможно, поскольку иудаизм в принципе не признает ипостасности. В итоге мы можем сделать вполне обоснованный вывод об истоках христианского представления об ипостасности божества, находящихся вне иудаизма.

Также интересны образы женских божеств в вышеперечисленных культах. В иудаизме, который подчеркнуто антифеминистичен, никаких женских божеств нет и быть не может (и хотя верующие иудаисты будут это оспаривать, говоря о бессмысленности полового деления для единого бога, можно с известной долей уверенности утверждать, что Яхве иудаизма периода второго храма – бог мужского пола). Правда, можно отметить Хохму, образ которой сохраняется на периферии иудаизма (упомянута в апокрифе «Премудрость Соломона»: «Она есть дыхание силы божьей и чистое излияние славы вседержителя» (Книга Премудрости Соломона 7:25)), что можно также считать влиянием раннего зороастризма, где различные качества Ахура-Мазды олицетворялись в образах ангелов божественной семерки Амеша-Спента (Мифы народов мира. М.,1991, Т 1, с 67), но в иудаизме происходит процесс ее «разбожествления» и сведения к абстрактному понятию. В христианстве наоборот, образы женских полубожеств очень важны, и развитие этих образов едва не привело к формированию дополнительных божественных ипостасей – Богоматери и Софии (во всяком случае, споры о сущности и почитании Богоматери и Софии, а также об их отношении к троице, в христианстве отличались не меньшим накалом, чем споры о сущности троицы). В культах умирающих и воскресающих богов в обязательном порядке присутствует женский образ богини, которая составляет божественную пару с почитаемым богом. Жеские божества, в еще большей степени, чем мужские, подверглись синкретизации, в результате которой возник синкретический культ Афродиты-Кибелы-Астарты-Инанны. Астарта (Иштар) – центральный образ этих мифов, на базе которого происходила эта синкретизация. Иштар в аккадской мифологии центральное женское божество, соответствующее шумерской Инанне. Главные аспекты Иштар – богиня плодородия и плотской любви; богиня войны, распри; астральное божество (олицетворение планеты Венера). Имя ее восходит к более древнему понятию «астар», которое у восточных семитов означало «богиня» (вообще), у западных (в форме Астарт или Астарта) было именем собственным определенной богини, а у южных – бога мужского пола. Нарицательный характер слова «астар» способствовал поглощению образом Иштар множества образов шумерских и хурритских богинь (например, хурритская Нину или Нино стала «Иштар Ниневийской»). Однако чаще всего аккадская Иштар (упоминаемая с середины III тысячелетия до н.э.) соответствует шумерской Инанне. Почиталась как местное божество во многих центрах Южного и Северного Двуречья: в Аккаде, Арбеле, Ниневии, Ашшypе, Уре, Уруке и других). Она выступает под именами Анун(н)иту (что близко к Анат – одной из супруг Яхве периода первого храма) и Нанайя (родственное Иштар божество, впоследствии, видимо, полностью с ней отождествленное). В Уруке культ Иштар был связан с оргиастическими празднествами, включавшими самоистязания (возможно, самооскопление), проявлениями сексуальной свободы, принесением в жертву девственности жрицами – «кадишту». Иштар считалась покровительницей проституток, гетер и гомосексуалистов. Судя по «Эпосу об Эрре», попытки уничтожить обряды Иштар в Уруке делались с конца III тысячелетия до н.э. (Когда Ану сотворил небо. М.,2000, с 127, с 365), но окончательно Иштар (в ипостаси Нанайи) потеряла характер богини оргиастического культа, по-видимому, лишь к концу правления Ахеменидов (IV вв. до н.э.) Наиболее распространенные эпитеты Иштар – «владычица богов», «царица царей», «яростная львица», «Иштар-воительница». В иконографии Иштар иногда изображается со стрелами за спиной. Иштар предлагает свою любовь Гильгамешу, но тот отказывается, мотивируя отказ непостоянством и коварством богини и перечисляя погубленных ею возлюбленных – людей, богов и животных (льва, коня). За это Иштар мстит герою, насылая на Урук небесного быка – чудовище, созданное по ее просьбе ее отцом Ану (миф известен из VI таблицы эпоса о Гильгамеше). В результате нисхождения Иштар в преисподнюю, на земле прекращается любовь, животная и растительная жизнь. В аккадском образе Иштар отчетливее, чем у шумерской Инанны, проступают также функции богини – создательницы жизни, помощницы при родах. Военный аспект Иштар ярче всего выступает в северных центрах ее культа, в частности в Ассирии; здесь она – дочь верховного бога Ашшура (Мифы народов мира. М.,1991, Т 1, с 595).

Христианские богословы настаивают на том, что жертвенность и любовь к людям бога – исключительная черта христианства (и иудаизма, в той степени, в которой иудаизм является, с их т.з, предшественником христианства), не свойственная «языческим» верованиям. Однако факты говорят против этого. Образ Гильгамеша, потрясенного смертью друга Энкиду, оплакивающего его, желающего во имя памяти друга победить саму смерть, гораздо более выразителен, чем любые соответствующие ветхозаветные образы (Давид, оплакивающий смерть Ионафана, все-таки держит фигу в кармане). Прометей – задолго до Иисуса Христа принесший себя в жертву во имя людей, укравший у богов огонь (в чем ему помогла Афина), чтобы принести его людям и жестоко наказанный за это богами – пример совершенной античной жертвенности бога (точнее, титана) во имя человечества. Согласно античной традиции, Зевс, не желая совершенствовать род людской, решает его уничтожить, наслав потоп, но дети Прометея – Девкалион и Пирра создают новый род людской, бросая камни себе за спину (Овидий. Метаморфозы. I 390-413). Имя титана «Прометей» означает «мыслящий прежде», «предвидящий» и является производным от индоевропейского корня me-dh-, men-dh-, «размышлять», «познавать» (Мифы народов мира. М., 1991. Т 2. с 337). Когда боги с людьми препирались из-за порядка жертвоприношения в Меконе, Прометей обманул Зевса, предложив ему выбор, и тот выбрал большую, но худшую часть жертвы (кости, покрытые жиром). Так Прометей изменил порядок жертвоприношений богам, ранее животное целиком сжигали, а после того – лишь кости. Прометей первым убил быка. Люди установили сжигать на алтарях печень жертвенных животных, чтобы боги наслаждались их печенью вместо Прометеевой. Прометей похитил с Олимпа огонь и передал его людям. Он поднялся на небо с помощью Афины и поднес факел к солнцу. За это Зевс также обманом пленил его и приговорил к ужасной казни: быть прикованным к скале на Кавказе, и орел днем выклевывал его печень, которая вновь отрастала за ночь. Эти муки, по различным античным источникам, длились от нескольких столетий до 30000 лет (согласно Эсхилу) (Эсхил. Прометей освобождаемый. фр.193). Геракл, который ранее, по предложению кентавра Хирона, отдал свое бессмертие Прометею за возможность сойти в Аид, чтобы поймать Цербера, во время путешествия аргонавтов в Колхиду убил стрелой орла и освободил Прометея (по другой версии, Геракл уговорил Зевса освободить Прометея; когда Зевс освободил Прометея, он оковал у него один палец камнем от скалы и железом, и с тех пор люди носят кольца (Плиний Старший. Естественная история. XXXVII 2)). Символом Прометея был зажженный факел (в афинском Керамике происходили священнодействия в честь Прометея: бегуны с зажженными факелами, которые должны были сохранить огонь непогасшим, преодолевали расстояние от Афинской Академии до ворот города (Павсаний. Описание Эллады. I 30, 2)). Образ прикованного Прометея у Эсхила – серьезная антитеза христианству (разумеется, в рамках античной традиции). Образ Прометея – это совершенный героизм, вершина античного гуманизма. Относящийся к младшему разряду богов – титанов, Прометей действует умом и хитростью, вопреки всему, воле богов и силе судьбы, это творение добра без малейшей надежды на награду, просто так, потому что добро – это добро, а не потому что какой-либо бог объявил нечто добром. Таким образом, главный тезис христианских философов (Лосева в том числе), обвиняющих античный космизм в актуализации зла, понимаемого как «безблагодатность» - т.е. отсутствие божественной санкции, определяющей, что есть добро, а что есть зло, ложен. Добро в «языческом» античном космосе независимо ни от богов, ни от людей, ни от самой судьбы. Оно по настояшему онтологично, в то время как в христианстве (как и в любой другой религии) добро персонально, а поэтому необъективно, и в силу этой необъективности легко может взаимозаменяться злом, в случае малейшей прихоти создавшей добро личности. Во все века существования христианства вольнодумцы (а точнее, те, кого ныне именуют поборниками гуманизма) задавали христианам-теистам, склонным все на свете объяснять божественным вмешательством или «попустительством» (этим термином христиане обозначают особую ситуацию, при которой христианский бог не желает предотвращать совершаемое зло) вопросы: отчего бог решил именно так, а не по другому, ведь это противоречит его же заповедям – т.е. пытались оценить деятельность христианского бога хотя бы в системе им же самим установленных правил, а тем более с т.з. безусловной морали, не зависящей ни от каких богов. Христиане отвечали на это обвинением в богохульстве, тем самым лишь подтверждая мнение, что для христианина сами по себе моральные ценности не могут быть главнее христианского бога. Т.е. здесь (как и в случае с историческим мышлением), христианство обладает своим видением морали, но это видение нельзя назвать универсальным. Прометей, безусловно, является антитезой Иисусу Христу, и достойно удивления, что этого не замечали люди поздней античности, занятые языческо-христианской полемикой. В гомеровских поэмах Прометей не упоминается. У Гесиода Прометей – хитрый, но добрый к людям обманщик Зевса, не без основания наказанный им. Враждебнее всех к Прометею относился римский поэт Гораций (Гораций. Юбилейный гимн. I 3, 27-33), обвинявший Прометея, в том, что он вложил в человека «злобу и безумие» (Там же. I 16, 13-16). Однако образ Прометея стал символом современного гуманизма (в т.ч. коммунизма). Это гуманизм силы и достоинства. По контрасту с ним, нагорная проповедь Иисуса Христа – апология немощи и убожества:

«Увидев народ, Он взошел на гору; и, когда сел, приступили к Нему ученики Его. И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря: блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят. Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божиими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня. Радуйтесь и веселитесь, ибо велика ваша награда на небесах: так гнали и пророков, бывших прежде вас. Вы — соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить ее вон на попрание людям. Вы — свет мира. Не может укрыться город, стоящий на верху горы. И, зажегши свечу, не ставят ее под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме. Так да светит свет ваш пред людьми, чтобы они видели ваши добрые дела и прославляли Отца вашего Небесного» (Евангелие от Матфея 5:1-16).

Совсем иная эстетика в «Прометее прикованном» Эсхила:

Святой эфир и ветры быстрокрылые,

Истоки рек текучих, смех сверкающий

Неисчислимых волн морских и мать-Земля,

Всевидящего Солнца круг, - вам жалуюсь!

Взгляните, что терплю я, бог, от божьих рук.

Поглядите, стою, покалечен

Изуверством! Мне гнить на века и века,

Мириады веков! Эту боль, этот стыд

На меня опрокинул блаженных богов

Новоявленный князь.

Ай-ай-ай! О сегодняшних муках воплю

И о завтрашних муках. Когда же конец

Рассветет этим каторжным болям?

Но нет? Что говорю я? Все предвидел сам.

Заранее. Нежданным никакое зло

На плечи мне не рухнет. Надо с легкостью

Переносить свой жребий, зная накрепко,

Что власть непобедима Неизбежности.

И все ж молчать и не молчать об участи

Моей, и то и это тошно! Зло терплю

За то, что людям подарил сокровища.

В стволе сухого тростника родник огня

Я воровски припрятал. Для людей огонь

Искусства всяческого стал учителем,

Путем великим жизни. Вот за этот грех

Под зноем солнца на цепях я распят здесь.

Ой-ой! Ой-ой!

Но, чу? Звон возник вьявь.

Пахнул вихрь в лицо мне.

То люди? То боги?

Иль что-то иное?

Зашли в глушь и дебрь,

В расщель снежных гор

На боль мою полюбоваться? Что еще?

Взгляните, вот я, бог в оковах, горький бог,

Зевса враг ненавистный, чума и напасть

Для богов, гнущих шею у Зевса в дому,

Все за то, что людей я сверх меры любил.

Ой-ой-ой! Снова слышу я посвист и шум

Пролетающих птиц. Верезжит и звенит

Дальний воздух от стрепета реющих крыл.

Что б ни близилось, все мне ужасно!

(Эсхил. Прометей прикованный. 88-129, пер. А.И.Пиотровского).

У Эсхила Прометей самостоятелен, он – герой, сознательно совершающий подвиг и понимающий неизбежность его последствий. Иисус Христос полностью подчиняет себя воле бога, умаляя и уничтожая свою самостоятельность, и проповедует ту же задачу окружающим людям. Он бы не смог украсть у Бога-Отца огонь, даже ради людей. Для христианства Прометей – просто грешник, его героизм бессмыслен, также как бессмыслен он для римских философов, вроде Горация. Таковы полюса античного мировоззрения. В иудаизме проблема героизма вообще снята, поскольку Яхве в созданной системе прямой связи «бог – человек» органически не приемлет любой героизм (в Книге Бытия есть упоминание о титанах (Книга Бытия. 6:1-4), однако их уничтожает потоп; более того, они и есть одна из главных причин потопа). В целом, можно сказать, что и в античной, и в христианской ментальности присутствует образ жертвенности божества во имя людей, однако типы жертвенности эстестически и морально различны. Образ распятого по воле божьей (Евангелие от Матфея 26:42) Иисуса Христа спорит с образом Прометея, прикованного к скале в наказание за героическое противостояние богам. Это внутренний спор античной эстетики. К иудаизму проблематика божественного самопожертвования не имеет никакого отношения.

продолжение следует

 

Рассматривая взаимоотношения христианства и «старого» «языческого» римского мира античности, как христиане, так и критики христианства делают одну и ту же ошибку. Они преувеличивают отличия одного от другого и почти игнорируют явные сходства. Христианские историки и богословы впадают в эту ошибку, поскольку они в принципе считают христианство неким особым явлением, «духовным», сверхъестественным и не имеющим «человеческих» и «плотских» аналогов в нехристианском мире. Критики христианства, наоборот, руководствуясь той или иной степенью неприязни к христианству, как историческому феномену или образу мысли, не хотят, чтобы античность – «светлая античность» богов и героев – имела что-либо общее с христианством, и они столь же принципиально считают его неантичным феноменом, довольствуясь христианской концепцией о родстве христианства и иудаизма, и низводят его до образа «еврейской секты» (еврейские историки и богословы разрываются между двумя тенденциями: они и рады бы считать себя родоначальниками великой мировой религии, но в то же время не могут согласиться с тем, что весь ветхий завет – лишь предисловие к христианству и содержит многочисленные аллюзии и пророчества о Христе). Эта проблематика нашла свое воплощение в первой части трилогии Д.С.Мережковского «Христос и Антихрист» - романе «Юлиан-Отступник». В реальности христианизация Римской империи не была кардинальной сменой культурологической парадигмы античности. Христианство можно считать формой кризиса античности, но оно органически присуще ей. Негреческие элементы в христианстве свойственны всему эллинизму как историческому и культурному феномену, и митраизм, к примеру, нес в себе не меньше негреческих элементов, и его окончательная победа в Риме, изменила бы традиционную античную культуру не меньше, чем победа христианства. Римская империя – от простолюдинов до верхов, неграмотные подмастерья и рафинированные интеллектуалы – жила в состоянии интеграции античного наследия и христианских представлений. «Даже в самом последнем трактате христианина Боэция, жившего в начале VI века, нет и намека на христианскую священную историю; напротив, каждая прозаическая и христианская по идее глава сопровождается у Боэция поэтическим отрывком, где то же содержание выражается уже с позиций аллюзий к родной языческой мифологии» (Лосев А.Ф. История античной эстетики. М.,1992, с 75). Это многое объясняет. Богословы, в силу своей концепции христианства как «божественной истины», а «язычества» - как «лжи и беззакония», вынуждены считать, что христианизация неизбежно должна была сопровождаться полным или, во всяком случае, значительным искоренением «язычества» и вместе с ним «языческой» культуры и менталитета. Это простительно для богословов мыслящих теологически. Но критикам христианства, стоящим на научной т.з., и не связанным, следовательно, представлением о «божественном происхождении» христианской религии, совершенно непростителен такой подход. При всей симпатии к светлой античности и тоске по ушедшему прекрасному миру «языческого» мифа, в котором Ясон бегал наперегонки с кентавром Хироном, и данайцы брали Трою, и Аполлон был покровителем искусств, и при всей неприязни к христианству, заменившему харит на монахов, следует честно признать: христианство – естественный этап развития античной цивилизации, который не был по отношению к ней внешним влиянием, но зародился в самой толще античной ментальности – собственно, потому христианство и восторжествовало в Риме (если бы оно зародилось в другой среде, оно было бы совсем другим).

Из этой констатации проистекает авторская гипотеза. Она заключается в том, что христианство в своем первоначальном виде – малоазиатская народная низовая религия, возникшая в I веке до н.э. Это «первохристианство» имело очень синтетический характер: основу его составлял культ умирающего и воскресающего бога (в этом христианство относится к тому же классу верований, что и культы Адониса, Аттиса, Таммуза и Осириса). С этим культом синкретизировалось представление о боге-спасителе и врачевателе. Монотеизм христианства зороастрийского типа, допускающий наличие ипостасей (лиц единого божества) – в отличие от зороастрийского типа, иудаистический тип не признает возможности существования ипостасей (к этому типу относятся Яхве иудаизма периода второго храма и современный (а равно средневековый) Аллах мусульманства). Имя бога – Иисус – позаимствовано у кельтов Анкиры, чей бог Езус изображался всегда у дерева, на которое вешалась жертвоприношение в его честь (поскольку Иисус изначально был жертвенным богом, он сам стал ассоциироваться с этой жертвой – отсюда образ смерти на древе). Бога-Отца, которому Иисус приходился сыном, первохристиане представляли подобным Зевсу или иному миродержцу-пантократору, которого именовали иносказательно «единый бог на небесах» (Культура Древнего Рима. М.,1985, Т 2, с 319). Образ Иисуса синкретизировался также с культом греческого Асклепия, и поэтому новый бог предстает врачевателем. Очень важную роль в культе Иисуса малоазиатских христиан должны были играть женские полубожества, но Богоматери в этот момент еще не было (либо Иисус считался сыном Великой Матери Богов, чей культ процветал в Малой Азии). Культ Иисуса имел особые мистерии, названные уже в то время «помазанием» (вероятно, посвященного мазали какой-нибудь субстанцией, освященной присутствием бога). Иносказательно – для непосвященных – Иисуса именовали «священное и справедливое божество». Этот культ получил в начале I века н.э. широкое распространение в сельских общинах Малой Азии, и «богом священным и справедливым» Иисуса Христа именовали в Малой Азии вплоть до конца III века н.э. (Культура Древнего Рима. М.,1985, Т 2, с 319). Таким образом, первохристиане I века до н.э. – I века н.э., в отличие от христиан II-III вв. н.э., которые представляются горожанами, были преимущественно сельскими жителями. Малочисленные сельские христианские общины, состоявшие из неграмотных или очень малограмотных людей, по-видимому, не имели своей письменной традиции; во всяком случае, до нас она не дошла (эта бесписьменность создает дополнительные трудности при изучении истории религий, поскольку не исключено, что целые религиозные традиции ушли в прошлое «молча» - т.е. не оставив никаких источников). Идентифицировать иконографию этих первоначальных христиан и их бога трудно (не исключено, что она совпадает с иконографией других умирающих и воскресающих богов региона, а также с иконографией кельтского Езуса). Возможно, в переписке Плиния Младшего с императором Траяном речь идет именно об этих малоазиатских первохристианах:

«Я никогда не присутствовал на следствиях о христианах: поэтому я не знаю, о чем принято допрашивать и в какой мере наказывать. Не мало я и колебался, есть ли тут какое различие по возрасту, или же ничем не отличать малолеток от людей взрослых: прощать ли раскаявшихся или же человеку, который был христианином, отречение не поможет, и следует наказывать само имя, даже при отсутствии преступления, или же преступления, связанные с именем. Пока что с теми, на кого донесли как на христиан, я действовал так. Я спрашивал их самих, христиане ли они; сознавшихся спрашивал во второй и третий раз, угрожая наказанием; упорствующих отправлял на казнь. Я не сомневался, что в чем бы они ни признались, но их следовало наказать за непреклонную закоснелость и упрямство. Были и такие безумцы, которых я, как римских граждан, назначил к отправке в Рим. Затем, пока шло разбирательство, как это обычно бывает, преступников стало набираться все больше, и обнаружились случаи разнообразные. Мне был предложен список, составленный неизвестным и содержащий много имен. Тех, кто отрицал, что они христиане или были ими, я решил отпустить, когда они, вслед за мной, призвали богов, совершили перед изображением твоим, которое я с этой целью велел принести вместе со статуями богов, жертву ладаном и вином, а кроме того похулили Христа: настоящих христиан, говорят, нельзя принудить ни к одному из этих поступков. Другие названные доносчиком сказали, что они христиане, а затем отреклись: некоторые были, но отпали, одни три года назад, другие много тому лет, некоторые лет тому двадцать. Все они почтили и твое изображение, и статуи богов и похулили Христа. Они [христиане] утверждали, что вся их вина или заблуждение состояли в том, что они в установленный день собирались до рассвета, воспевали, чередуясь, Христа как бога и клятвенно обязывались не преступления совершать, а воздерживаться от воровства, грабежа, прелюбодеяния, нарушения слова, отказа выдать доверенное. После этого они обычно расходились и сходились опять для принятия пищи, обычной и невинной, но что и это они перестали делать после моего указа, которым я, по твоему распоряжению, запретил тайные общества. Тем более счел я необходимым под пыткой допросить двух рабынь, называвшихся служительницами, что здесь было правдой, и не обнаружил ничего, кроме безмерного уродливого суеверия. Поэтому, отложив расследование, я прибегаю к твоему совету. Дело, по-моему, заслуживает обсуждения, особенно вследствие находящихся в опасности множества людей всякого возраста, всякого звания и обоих полов, которых зовут и будут звать на гибель. Зараза этого суеверия прошла не только по городам, но и по деревням и поместьям, но, кажется, ее можно остановить и помочь делу. Достоверно установлено, что храмы, почти покинутые, опять начали посещать; обычные службы, давно прекращенные, восстановлены, и всюду продается мясо жертвенных животных, на которое до сих пор едва-едва находился покупатель. Из этого легко заключить, какую толпу людей можно исправить, если позволить им раскаяться» (Письма Плиния Младшего. 96).

Из этого письма, датированного примерно 112 годом н.э., следует, что в провинции Вифинии, куда Гай Плиний Цецилий Секунд (племянник знаменитого Плиния Старшего) был назначен в 110 году императорским легатом с ответственным заданием по искоренению коррупции, автор обнаружил крупные христианские общины, которые активно противились отправлению императорского культа – т.е. проявляли с т.з. римской внутренней политики явные оппозиционные настроения. То, что храмы императорского культа (имеются в виду именно они, а не храмы вообще) стояли «почти покинутые», свидетельствует не о том, что почти вся провинция стала христианской, а о том, что местное население (всех вероисповеданий) отвергало императорский культ. Плиний взялся, прежде всего, за христиан, как самых злостных оппозиционеров, обнаружив при этом, что значительная часть людей, обвиняемых в христианстве, на самом деле не христиане (вероятно, доносчики воспользовались приездом нового и не знающего подробностей жизни провинции администратора для сведения личных счетов и т.п.; это также показывает определенную вражду по отношению к христианам нехристиан, если их название стало синонимом преступного сообщества), а значительная часть других когда-то давно была христианами, но с тех пор перестала ими быть; и лишь часть обвиняемых действительно оказалась христианами, и некоторых из них – римских граждан – Плиний отправил в Рим для суда. Информация, сообщаемая Плинием о христианах, сводится к тому, что они поклоняются Христу (т.е. букв. по гречески «Помазаннику») и не содержит каких-либо иных подробностей о вероучении. Примечательно, что Плиний, проживший на свете 50 лет, до своего приезда в Вифинию ничего о христианах не знал, и ему пришлось предпринять целое расследование, чтобы установить, насколько христиане опасны для власти императора; это означает, что в Италии и других частях империи, где бывал Плиний Младший, христиан или вообще не было в конце I – начале II вв н.э., или они были микроскопическими незаметными группами. Больше никакой информации о христианах из этого источника извлечь невозможно. В предыдущем письме (94) Плиния Младшего, между прочим, упоминается Гай Светоний Транквил – впоследствии знаменитый римский историк, который сопровождал Плиния Младшего в поездке. Не исключено, что сведения о христианах, которые Светоний сообщает в своей «Истории двенадцати цезарей», написанной около 120 года (а именно информацию о преследовании Нероном христиан (Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Нерон. 16)), он подчерпнул именно в этой поездке в Вифинию, получив их от самих христиан. Что касается многочисленности христиан в Малой Азии на рубеже I – II веков н.э., то, согласно изучению эпиграфических данных, к христианам можно причислить не более 25% погребенных, и при этом в Малой Азии не существовало какой-либо специфической «христианской культуры», но те, кто считал себя христианами, отнюдь не чурались «язычества», воспринимая его готовую, символику, фразеологию, культы и обряды (Культура Древнего Рима. М.,1985, Т 2,с 324-327). Это лишний раз доказывает, что Малая Азия – так сказать, «природный резервуар» христианства и отделить его феномены от местного «язычества» не представляется возможным.

Хотя письменных источников этого периода христианства не сохранилось, однако вполне можно полагать, что т.н. «логии» - т.е. высказывания Иисуса Христа появились и передавались изустно именно в это время. Из них более всего примечательны те, которые не попали в новый завет (часть из них содержится в трудах раннехристианских писателей):

«Удивляйтесь тому, что перед вами» (Климент Александрийский. Строматы, 1, 9); «Кто удивлением проникся, тот воцарится, а воцарившийся в покой войдёт» (Там же, 1, 9); «Возжелай и сможешь» (Там же, 2, 17); «Попроси о великом, и Бог добавит тебе малое» (Там же, 1, 24, 58); «Блаженны гонимые ради Меня, ибо они обретут место, где не будут гонимы» (Там же, 4, 2); «Не заботьтесь для души вашей, что вам есть, ни для тела, что надеть. Ибо душа больше пищи, а тело – одежды. Ищите же прежде Царствия небесного и правды, ибо это – великое, а то – мало» (Там же, 4, 6); «Пусть запотеет милостыня твоя в руках твоих, пока не будешь знать, кому даешь» (Дидахе, 1:6); «Никто не войдет в царствие небесное, кто не пройдет через искушение» (Тертуллиан. О крещении. ХХ. 2); «Будут вражда и раздоры» (Флавий Иустин. Разговор с Трифоном иудеем. XXXV); «В чем найду я вас, в том и буду судить» (Там же. XXXVII); «Будьте опытными менялами» (Епифаний. Панарион, или Антедот против ересей. 44.12); «Ради слабых был слаб, ради голодающих голодал, ради жаждущих жаждал» (Ориген. Комментарии к Евангелию от Матфея. 13.2).

В этих высказываниях нет ничего примечательного, что бы шло вразрез с античной традицией «добрых поучений». В каждой религии следует выделять догматику (принципы вероучения), аксиологию (представление о ценностях), эстетику (организацию пространства – в т.ч. духовного), мифологию (реализацию верований) и т.д. Богословы зачастую переносят догматическое различие верований и мировоззрений на область аксиологии, полагая, что определенные ценности неразрывно связаны с определенными верованиями, однако трудно представить себе религию или любое иное этические учение, которое бы призывало людей к совершению злых поступков (допущение этого было бы крайней теологической наивностью), а допущение в различных верованиях и этических системах того, что в христианстве однозначно считается грехом, вполне может совпадать с допущением различных исключений из правил: к примеру, христианство, в принципе, не возражает против убийства на войне, хотя всегда можно обвинить на основании этого христианство в несоблюдении своих же этических норм. Этические нормы христианства достаточно консервативны, и можно найти им вполне достоверные аналогии в античном мире. Можно сравнить вышецитированные «логии» ,а также иные высказывания, приписываемые Иисусу Христу в евангелиях, с известными сборниками изречений «семи мудрецов» (так в античной философской литературе именовались некоторые философы VII-VI веков до н.э.):

«Изречения Семи мудрецов» [из собрания] Деметрия Фалерского:

КЛЕОБУЛ, сын Эвагра из Линда, изрек:

1.Мера лучше всего. 2. Отца надо уважать. 3. Будь здоров и телом и душой. 4. Будь любослух, а не многослов. 5. [Лучше быть] ученым, чем неучем. 6. Будь сдержан на язык. 7. Добродетели — свой, пороку — чужой. 8. К несправедливости питай нена¬висть, благочестие блюди. 9. Согражданам советуй наилучшее. 10. Удовольствие обуз¬дывай. 11. Силой не делай ничего. 12. Детей воспитывай. 13. Удаче молись. 14. Ссоры замиряй. 15. Врага народа считай супостатом. 16. С женой не бранись и не любезничай при чужих: первое — признак глупости, второе – сумасбродства. 17. За вином слуг не наказывай, не то решат, что ты бесчинствуешь во хмелю. 18. Бери жену из ровни, ибо, если возьмешь из тех, кто знатней тебя, приобретешь не родственников, а господ. 19. Насмешкам остряка не смейся, не то будешь ненавистен тем, на кого они направлены. 20. В достатке не заносись, в нужде не уничижайся.

СОЛОН, сын Эксекестида, афинянин, изрек:

1. Ничего слишком. 2. В судьи не садись, а не то будешь врагом уличенному. 3. Избегай удовольствия, рождающего страдание. 4. Добропорядочность нрава соблюдай вернее клятвы. 5. Скрепляй слова печатью молчания, а молчание — печатью подходящего момента. 6. Не лги, но говори правду. 7. Радей о честном. 8. Родители всегда правы [досл.: «не говори более справедливого, чем родители»]. 9. Не спеши приобретать друзей, а приобретенных не спеши отвергнуть. 10. Научившись подчиняться, научишься управлять. 11. Требуя, чтобы ответственность несли другие, неси ее и сам. 12. Согражданам советуй не самое приятное, а самое полезное. 13. Не будь дерзким. 14. Не якшайся о дурными. 15. Почитай богов. 16. Уважай дру¬зей. 17. Чего <не> видел, того не говори. 18. Знаешь — так молчи. 19. К своим будь кроток. 20. О тайном догадывайся по явному.

ХИЛОН, сын Дамагета, лакедемонянин, изрек:

1. Знай себя. 2. Выпивая, не болтай: промахнешься. 3. Не грози свободным: нет на то права. 4. Не хули ближних, а не то услышишь такое, от чего огорчишься. 5. На обеды друзей ходи медленно, на беды — быстро. 6. Свадьбу устраивай дешевую. 7. Покойного величай. 8. Старшего уважай. 9. К тому, кто суется в чужие дела, питай ненависть. 10. Предпочитай убыток позорной прибыли: первое огорчит один раз, второе [будет огорчать] всегда. 11. Над попавшим в беду не смейся. 12. Если у тебя кру¬той нрав, проявляй спокойствие, чтобы тебя скорее уважали, чем боялись. 13. Будь защитником своей семьи. 14. Язык твой пусть не обгоняет ума. 15. Обуздывай гнев. 16. Не желай невозможного. 17. В пути не торопись. 18. И не махай рукой, ибо это от безу¬мия. 19. Повинуйся законам. 20. Если тебе причинили ущерб — примирись, если ос¬корбили — отомсти.

ФАЛЕС, сын Эксамия, милетец, изрек:

1. Где порука, там беда. 2. Помни о присутствующих и отсутствующих друзьях. 3. Не красуйся наружностью, а будь прекрасен делами. 4. Не обогащайся нечестным путем. 5. Пусть молва не ссорит тебя с теми, кто пользуется твоим доверием. 6. Не стес¬няйся льстить родителям. 7. Не перенимай от отца дурного. 8. Какие услуги окажешь родителям, такие и сам ожидай в старости от детей. 9. [Что] трудно [?] — познать са¬мого себя. 10. [Что] самое приятное [?] — достичь того, чего желаешь. 11. [Что] утоми¬тельно [?] — праздность. 12 [Что] вредно [?] — невоздержанность. 13. [Что] невыно¬симо [?] — невоспитанность. 14. Учи и учись лучшему. 15. Праздным не будь, даже если ты богат. 16. Плохое прячь в доме. 17. Лучше вызывай зависть, чем жалость. 18. Блюди меру. 19. Не верь всем подряд. 20. Находясь у власти, управляй самим собой.

ПИТТАК, сын Гирраса, лесбосец, изрек:

1. Знай меру. 2. О том, что намерен делать, не рассказывай: не выйдет — за¬смеют. 3. Полагайся на друзей. 4. Что возмущает тебя в ближнем, того не делай сам. 5. Горемыку не брани: на то есть гнев богов. 6. Доверенный тебе залог отдай. 7. Если ближние причинили тебе маленький убыток — стерпи. 8. Друга не хули и врага не хвали: нерасчетливо это. 9. [Что] страшно узнать [?] — будущее, [что] без¬опасно [?] — прошлое. 10. [Что] надежно [?] — земля, [что] ненадежно [?] — море. 11. [Что] ненасытно [?] — корыстолюбие. 12. Владей своим. 13. Лелей благочестие, воспитание, самообладание, рассудок, правдивость, верность, опытность, ловкость, товарищество, прилежание, хозяйственность, мастерство.

БИАНТ, сын Тевтама, приенец, изрек:

1. Большинство людей дурны. 2. Надо посмотреть на себя в зеркало, сказал он, и если выглядишь прекрасным — поступай прекрасно, а если безобразным — то исправ¬ляй природный недостаток добропорядочностью. 3. Берись [за дело] не спеша, а нача¬тое доводи до конца. 4. Не болтай: промахнешься — пожалеешь. 5. Не будь ни дурнем, ни злыднем. 6. Безрассудства не одобряй. 7. Рассудительность — люби. 8. О богах го¬вори, что они существуют. 9. Соображай, что делаешь. 10. Слушай побольше. 11. Го¬вори к месту. 12. В бедности богатых не кори, если только не очень задолжал. 13. Не¬достойного человека за богатство не хвали. 14. Бери убеждением, а не силой. 15. При¬чиной любой удачи считай богов, а не себя. 16. Приобретай: в молодости — благополу¬чие, в старости — мудрость. 17. Приобретешь: делом — память [о себе], надлежащей мерой — осторожность, характером — благородство, трудом — терпение, страхом — благочестие, богатством — дружбу, словом — убеждение, молчанием — чинность, решением — справедливость, дерзанием — мужество, деянием — власть, славой —верховенство.

ПЕРИАНДР, сын Кипеела, коринфянин, изрек:

1. Прилежание — все. 2 [Что] прекрасно [?] — спокойствие. 3. [Что] опасно [?] — опрометчивость. 4—5. Бесчестная прибыль обличает <бесчестную> натуру. 6. Демокра¬тия лучше тирании. 7. Удовольствия смертны, добродетели бессмертны. 8. В удаче будь умерен, в беде — рассудителен. 9. Лучше умереть в скупости, чем жить в нужде. 10. Сделайся достойным своих родителей. 11. При жизни будь хвалим, после смерти — благословим. 12. С друзьями будь одним и тем же и в удаче и в беде. 13. Дал слово — держи: нарушить — подло. 14. Тайны не разглашай. 15. Бранись с таким расчетом, чтобы скоро стать другом. 16. Люби законы старые, а яства свежие. 17. Не только наказывай прегрешающих, но и останавливай намеревающихся. 18. Неудачи скрывай, чтобы не радовать врагов».

(Фрагменты ранних греческих философов. М.,1989 Ч 1, с 92-94).

Здесь мы видим обычные «аформизмы житейской мудрости», иногда чудаковатые, но никогда не переходящие рамок «чувства меры», считавшегося у античных философов эталоном истинного отношения к жизни. Вышеприведенные изречения больше подошли бы апостолу Павлу, но даже, если бы они встретились в текстах евангелий, вложенные в уста Иисуса Христа, христиане ничуть не сочли бы их в какой-либо степени чуждыми духу христианства. Высказывания апостола Павла и в еще большей степени высказывания Иисуса Христа в евангелиях отличаются от изречений семи мудрецов лишь большей степенью экзальтированности и тем, что авторы апеллируют к божеству. Семь мудрецов излагают свои мысли в более спокойном тоне, у них, похоже, нет чувства трагизма от столкновения своих идей с окружающим миром. Но это – лишь формальное отличие, показывающее эволюцию античной мысли и эстетики в течение семи веков.

Апостол Павел упомянут не случайно. Согласно многим современным библеистическим построениям, именно апостол Павел создал своей деятельностью из христианства – небольшой «иудеохристианской» секты (поскольку в библеистике господствует точка зрения о происхождении христианства от иудаизма) всемирную религию. С этой точкой зрения следует согласиться, однако, схема возникновения христианства несколько иная: Павел около 50 года н.э. обнаружил христианство в качестве народной низовой малоазиатской религии, увлекся им, стал его адептом и неофитом и своей деятельностью на протяжении многих лет популяризировал христианство, а также создал первые письменные памятники этой религии (следует сразу же оговориться, что апостол Павел, о котором далее пойдет речь, понимается автором как условное имя автора приписываемых апостолу Павлу посланий (поскольку не исключено, что реального автора посланий звали иначе), однако автор посланий и апостол Павел, который описан в Деяниях Апостолов, несомненно, разные люди: первый из них, как будет показано далее, знал (имел информации) на порядок меньше, чем второй; можно лишь сказать, что они оба были евреями, оба родились в Тарсе и оба приняли христианство по дороге в Дамаск). Согласно более поздним новозаветным источникам, Павел родился в еврейской семье в Тарсе на юге Малой Азии около 15 года н.э. Его еврейское имя было Савл, и вероятно его стали называть римским именем Павел после получения им римского гражданства (впрочем, возможно, что римское гражданство он унаследовал от родителей). Он получил строгое фарисейское воспитание и обучался в Иерусалиме у самого Гамалиила (одного из крупнейших еврейских богословов того времени). Его обращение в христианство носило внезапный и драматический характер: по его собственному свидетельству, на пути в Дамаск ему явился в видении сам Христос. В Новом Завете сведения о жизни и деятельности Павла содержатся в посланиях апостола Павла и Деяниях апостолов. В отличие от богословов-фундаменталистов, современные исследователи Библии считают, что из 14 Павловых посланий не все написаны самим апостолом. Павлу вполне могли быть приписаны сочинения каких-то других авторов — с целью подкрепить их авторитетность его именем. В целом, все специалисты признают авторство Павла в отношении Послания к Римлянам, 1 и 2 посланий к Коринфянам, Послания к Галатам, Послания к Филиппийцам, 1 Послания к Фессалоникийцам и Послания к Филимону. Аутентичность посланий к Ефесянам, к Колоссянам и 2 Послания к Фессалоникийцам многими исследователями подвергается сомнению, а принадлежность Павлу 1 и 2 посланий к Тимофею и Послания к Титу чаще всего отрицается на основании того, что стиль, язык и манера изложения непохожи на стиль, манеру и язык Павла. Послание к Евреям, согласно почти всеобщему мнению (начиная еще с Тертуллиана), представляет собой сочинение неизвестного христианского автора I века. Это следует учитывать при анализе павловского христианства – т.е. той разновидности христианства, которая связана с именем апостола Павла и со временем стала господствующей, победив как «иудеохристианство» - т.е. секты, прямо соединяющие христианство с иудаизмом в пользу доминирования последнего, так и «первохристианство» - группы аутентичных малоазийских христиан, отрицающих какое бы то ни было отношение к иудаизму и культу Яхве (последней крупным течением этого типа можно считать маркионитов, достаточно многочисленных в Малой Азии до конца IV века). Сведения о том, что апостол Павел был фарисеем и получил сугубо религиозное образование, встречаются в Деяниях апостолов; в посланиях самого Павла их нет. Также, нигде в посланиях Павла автор не называет себя Савлом. Язык посланий – греческий, причем достаточно развитый и почти литературный. Вероятно, Павел вообще плохо знал иврит. Цитаты из ветхого завета повсеместно даны из Септуагинты. В посланиях Павел постоянно демонстрирует свое глубокое безразличие к еврейскому происхождению и иудаизму как таковому (он даже сомневается в тезисе о «спасении всего Израиля» - в одном фрагменте Послания к римлянам он уверен в этом (11:26), в другом – не считает это возможным (9:27)). Все это позволяет скептически отнестись к версии о фарисействе Павла и считать ее поздней выдумкой в пылу полемики христиан с иудаистами (христиане считали, что аргумент о «правоверности» Савла, который якобы перешел из фарисейства в христианство, побудит иудаистов стать христианами). В реальности Павел – человек эллинистической среды. Свою задачу он видел, в первую очередь, в распространении христианства, а что касается иудаизма, то его отношение к своей старой религии было неоднозначным. Если учитывать, что Послание к евреям определенно ему не принадлежит, Павел не ставил перед собой непременную задачу обратить в христианство евреев, хотя и не отказался бы от такого результата своей, либо чьей-нибудь миссионерской деятельности. Апостол Павел отлично осознавал, что распространяет принципиально новую религию, отличную от традиционного иудаизма, хотя и полагал, что Бог-Отец христианства тождественен Яхве. Ветхий завет (а Павел уже употребляет термин «новый завет» (2 Послание Коринфянам 3:6)), он видел – как и все последующие христианские богословы – неким «предисловием» к христианству, полагая, что в ветхом завете содержатся различные пророчества и умозаключения, касающиеся нового завета. Таким образом, Павел пришел к простой и для него лично убедительной (хотя она шла вразрез со всей иудаистической мыслью) идее о том, что Яхве просто поменял свой завет с людьми, распространив его на все человечество (в этом Павел – последовательный интернационалист). Павел – не апокалиптик, его религия иногда даже выглядит мещанской, и в этом проявляется противостояние античной эллинистической цивилизации и еврейской среды, в которой в первой половине I века н.э. нарастали апокалиптические настроения. Христианство и иудаизм в I веке н.э. двигались в противоположных направлениях. Здесь опять аргумент в пользу эллинистического происхождения христианства. Иудаизм ушел после I века н.э. в гностицизм, христианство стало всемирной религией. Возникает закономерный вопрос: а почему Павел решил, что Иисус Христос – сын Яхве? Вероятно, его в этом убедило имя умирающего и воскресающего бога – Иисус (Езус), которое он сопоставил с еврейским именем Иешуа (представление о том, что разные боги могут иметь национальную принадлежность, свойственно эллинистическому мировоззрению: многие авторы с истинно греческим чувством юмора называют Исиду и Осириса египтянами, а Митру – парфянином; и Павел аналогично решил, что Иисус-Езус-Иешуа – еврей). Бог-Отец в сироязычной среде на границе Сирии и Киликии – близ Тарса – мог именоваться иносказательно Адон, что соответствует одному из эпитетов (также иносказательному) Яхве – Адонай (Господин, Господь). Таким образом, вся последующая ассоциация христианства с иудаизмом оказывается случайностью, и если бы Павел был армянином, христианство с упорством, преодолевая недоумение мобедов, искало свои корни в зороастризме, находя множество параллельных мест в новом завете и Авесте, а армянская традиционная культура подверглась бы в рамках христианства сакрализации, как подверглась настоящей сакрализации в некоторых современных христианских течениях и сектах еврейская ветхозаветная культура (Адам именовался бы Гайком, чье появление датируется XXI веком до н.э. (Рукосуев Е.Ю. Короли, президенты, премьеры… Екатеринбург, 1996, с 128), а некоторые христиане воспринимали бы современный армяно-азербайджанский конфликт как некое священнодейство). Многие исследователи пытались также найти в богословии Павла следы влияния малоазийских мистериальных культов, которые автор считает той естественной средой, в которой возникает христианство (критический разбор исследований на эту тему см., например: Metzger B.M. Methodology in the Study of the Mystery Religions and Early Christianity, In: Historical and Literary Studies: Pagan, Jewish, and Christian, Grand Rapids: Eerdmans, 1968; Wedderburn A.J.M. The Soteriology of the Mysteries and Pauline Baptismal Theology, Novum Testamentum, 29, 1987, pp. 53—72). Но прежде, чем рассматривать эту проблему, необходимо определить, что же апостол Павел (а именно автор Послания к Римлянам, 1 и 2 посланий к Коринфянам, Послания к Галатам, Послания к Филиппийцам, 1 Послания к Фессалоникийцам и Послания к Филимону, которые достоверно являются принадлежащими Павлу) знал об Иисусе Христе. Даже богословы-фундаменталисты не утверждают, что апостол Павел находился в Иерусалиме во время распятия Иисуса Христа, хотя вскоре после этого он появляется – в сцене побития камнями Стефана. Итак, Иисус Христос, в предствлении Павла. Он – единственный сын божий из семени Давида (т.е. еврей по национальности) (Послание к Римлянам 1:3) от смертной женщины (Геракл и другие античные герои также рождены от смертных женщин); образ Бога-Отца невидимого (2 послание к Коринфянам 4:4); противостоит Велиару (2 послание к Коринфянам 6:15); богат, но обнищал ради людей (2 послание к Коринфянам 8:9); принял образ раба (Послание к Филиппийцам 2:6); посредник между Богом-Отцом и людьми (Послание к Римлянам 5:1); одинаков для всех людей – евреев и неевреев (Послание к Римлянам 15:8-9); дарует свободу (Послание к Галатам 5:1); глава мужчин (1 послание к Коринфянам 11:3); послан Богом-Отцом в жертву за мир (Послание к Римлянам 8:3); предан ночью, а накануне предательства преломил хлеб и предложил съесть его в качестве своей плоти, а также выпить чашу со своей кровью (причем, эту информацию Павел получил лично от Бога-Отца) (1 послание к Коринфянам 11:23-26); убит иудеями (хотя здесь, возможно, иносказательно, поскольку имеется в виду негативное отношение иудаистов к христианству) (1 Послание к Фессалоникийцам 2:14-15); распят (1 послание к Коринфянам 1:23); умер на кресте (Послание к Филиппийцам 2:7-8); умер за нечестивых и вообще за всех людей (Послание к Римлянам 5:6); отменил своей смертью ветхий завет (Послание к Римлянам 7:4); погребен (1 послание к Коринфянам 15:3-8); воскрешен Богом-Отцом и воскрес в третий день (Послание к Римлянам 4:24, 1 послание к Коринфянам 15:3-8); явился множеству людей – более чем 500 свидетелям (1 послание к Коринфянам 15:5-8); сидит на небесах одесную Бога-Отца (Послание к Римлянам 8:34); будет судить людей (Послание к Римлянам 2:16); соумирающие с ним путем крещения получат жизнь вечную (Послание к Римлянам 6: 3-5); живет в верующих (Послание к Галатам 2:20); в будущем придет с небес при гласе Архангела и трубе Бога-Отца, воскресит мертвых, преобразует их тела и отправит христиан на облака – в воздух, где они и будут пребывать с Богом-Отцом всегда (Послание к Филиппийцам 3:20-21, 1 Послание к Фессалоникийцам 4:15-17); упразднит всякую власть, начальство и силу, а после передаст свое царство Богу-Отцу (1 послание к Коринфянам 15:24-25). Этим ограничивается христология апостола Павла. Нигде в посланиях не упоминается Иерусалим как место деятельности и смерти Иисуса Христа, нет сколько-нибудь значительных цитат из нагорной проповеди Иисуса Христа и других его пространных изречений, нет ни малейших упоминаний о Понтии Пилате, Ироде, Иоанне Крестителе, Иуде и многих других персонажах евангелий. Богородица упоминается один раз, достаточно случайно и не называется по имени. Разумеется, нет никаких датировок сакральных событий. Павел знал только то, что Иисус Христос – сын Бога-Отца (тождественного Яхве), что он жил в образе раба (именно раба – в юридическом смысле слова), что он отменил ветхий завет, установил мистерию хлебопреломления и причастия своей крови, был распят на кресте, умер, воскрес на третий день и в будущем придет с небес судить всех людей, воскрешая мертвых. Т.е. Иисус Христос апостола Павла в достаточной степени абстрактный умирающий и воскресающий бог, дарующий бессмертие верующим в него – образ, сходный с описанным в евангелиях Иисусом Христом, но не более, чем с ним же были схожи Аттис, Таммуз и Адонис. Неосведомленность апостола Павла по части деталей событий, описанных в евангелиях (если мы допустим реальность евангельского сюжета), удивительна. Согласно Деяниям Апостолов, апостол Павел неоднократно встречался с апостолами, знавшими Иисуса Христа лично, которым все эти подробности должны быть хорошо известны, а гибель Стефана, описанная в Деяниях Апостолов, где впервые появляется апостол Павел как персонаж этого античного приключенческого романа, должна следовать непосредственно за отбытием из Иудеи Понтия Пилата – значит, Павел, если он действительно учился в Иерусалиме, должен был знать этого чиновника. Приходится признать, что апостол Павел либо вообще не желал говорить на эту тему (что невероятно), либо не знал всех этих обстоятельств и людей, которые неизбежно должны были ему сообщить о них (т.е. не встречался с апостолами, а лишь имел отдельные сведения об Иисусе Христе), либо все описанное в евангелиях, не имело места в реальности, но является литературным сочинением, причем более поздним, чем 50-е годы, на которые падает деятельность апостола Павла (это представляется единственно возможным объяснением, и в этом случае нам придется полностью менять представление о роли апостола Павла в жизни раннехристианской общины и считать описание его деятельности в Деяниях Апостолов чистой беллетристикой). В очередной раз анализ религиозных текстов приводит к обнаружению совершенно неустранимого противоречия. Помимо этого стоит отметить удивительное признание апостола Павла о том, что обстоятельства смерти Иисуса Христа ему сообщил сам Бог-Отец. Также интересно упоминание о «братьях Господних» (1 послание к Коринфянам 9:5) – во множественном числе. Сразу же возникает ассоциация с т.н. Арвальскими братьями – римской культовой жреческой коллегией, которая молилась за успешное произрастание даров полей. На празднике в конце мая, проходившем в ритуальных танцах и песнопениях, они испрашивали благословения богов посевам и ниспослание урожая. В своей праздничной Арвальской песни на архаической латыни Арвальские братья взывали к Марсу и Ларам. При Августе почти забытые обряды Арвальских братьев были возрождены (Гладкий В.Д. Древний Мир. Донецк, 1997, Т 1, с 43). Не исключено, что «братья Господни» (именно так! – во множественном числе) – это некая секта «иудохристиан» (которые напрямую соединяли христианство с иудаизмом в пользу доминирования последнего), существовавшая в 50-х гг. I века н.э. (в том числе и в Иерусалиме). Это объясняет упоминание в других местах нового завета «брата Господня» Иакова, а также упоминание о его казни Иосифом Флавием (Иудейские Древности. ХХ 9. 1). «Брат Господень» Иаков, а также другие «братья Господни» были не родственниками Иисуса Христа, а лишь членами иудохристианской общины («брат» здесь употребляется в духовном смысле – т.е. член общины), с которой у апостола Павла сложились непростые отношения, и которая не могла сообщить ему никаких сведений об Иисусе Христе из Иерусалиме, поскольку никакие из сообщаемых в евангелиях и Деяниях Апостолов событий в реальности там не происходили, а все евангелия и Деяния Апостолов – литературные произведения, созданные уже после Иудейской войны, скорее всего, ближе к концу I века. Интересен также вопрос об этническом составе христианских общин I века н.э. Многие библеисты считают, что первые христиане были в большинстве своем евреями, и лишь во II веке среди христиан возобладали греки и представители других народов Римской империи. Однако это маловероятно, исходя из статистики населения Рима. Около 14 года н.э. население всей империи составило 54 миллиона человек (Лурье Ф.М. Российская и мировая история в таблицах. СПб.,1997, с 32), из этого числа на Европу приходилось 28 млн. человек (Брук С.И. Население мира. М.,1986, с 17), на Египет – более 7 млн. человек (Иосиф Флавий. Иудейская война. 16. 4), на остальную Африку приходится еще 4 миллиона человек (Демографический энциклопедический словарь. М.,1985, с 110), население Кипра – до 1 миллиона человек – больше, чем на данный момент (Демографический энциклопедический словарь. М.,1985, с 185), на долю римской Азии остается 14 миллионов человек, из которых 6 миллионов (Демографический энциклопедический словарь. М.,1985, с 110) приходится на Сирию (включающую современные Сирию, Ливан, Израиль, Палестину и Иорданию), а 8 миллионов человек населяли Малую Азию – т.е. территорию современной Турции без ее крайнего востока. Из 6 миллионов населения между Газой и Антиохией на долю Иудеи могло приходиться не более 2 млн. человек, поскольку Иудея, в отличие от Сирии и Финикии, не имела крупных городов (за исключением Иерусалима). Из этих 2 миллионов не менее 400 тысяч составляли самаритяне, а этнические евреи – не более 1500 тысяч (включая ассимилированных галилеян и идумеев). Еще 500 тысяч евреев населяли крупные города Египта, Сирии, Кипра, а также составляли относительно небольшие диаспоры в Малой Азии и Греции (в Риме в 1 году н.э. евреев еще практически не было). Таким образом, на начало нашей эры в мире (при общем населении 280 миллионов человек) насчитывалось не более 2 миллионов верующих иудаистов, а также 500 тысяч самаритян (еще 100 тысяч жило в диаспорах за пределами Палестины). После подавления еврейского восстания 66-70 гг., а также восстания Бар-Кохбы численность еврейского населения не могла не сократиться (Тацит оценивает число евреев, убитых и плененных в Иерусалиме, в 600 тысяч (История 5.13), а Иосиф Флавий сообщает, что во время осады и падения Иерусалима погибло 1,1 млн. евреев (Иудейская Война 6.9.3) – последняя цифра представляется завышенной). Это означает, что, даже не смотря на некоторый прирост численности еврейской диаспоры за пределами Палестины, к 100 году численность евреев в пределах Римской империи не могла превышать 1,5 млн. человек. Согласно расчетам британского специалиста по конфессиональной статистике Д.Б.Баррета (Народы и религии мира. М.,1999, с 856), численность христиан уже в 100 году превышала 1 млн. человек, а в 200 году – 6,5 миллионов. Таким образом, даже в 100 году большинство членов христианских общин не могло быть еврейским. Евреи в среде христиан с самого начала составляли лишь небольшие группы, иногда объединенные более иудаистическим, чем у апостола Павла, пониманием христианства, но крупных «иудействующих» сект, за исключением эвионитов, в христианской среде не было. Юстин, один из самых ранних историков церкви, живший в середине II века, выделил четыре категории верующих во Христа евреев: во-первых, евреи, вошедшие в христианскую церковь, которые быстро исчезли, растворившись среди неевреев, во-вторых, евреи, оставшиеся в составе синагоги, лишь втайне верующие в Христа – они также недолго просуществовали, ибо нельзя жить вне объединения с единоверцами, в третьих, те, кто стал эвионитами, и в-четвертых, те евреи, которые стали назорянами. В посланиях апостола Павла упоминаются следующие имена членов христианских общин Рима, Малой Азии, Палестины и Греции: Акила, Ампилий, Апеллес, Аристарх, Аристовул, Артема, Архипп, Асинкрит, Ахаик, Варнава, Гай, Димас, Еввул, Епафрас, Епенет, Ерм, Ермий, Ермоген, Зина, Иаков, Иасон, Иисус (Юст), Иоанн, Иродион, Кварт, Кифа (Петр), Клавдия, Крисп, Лин, Лука, Луций, Мариам, Марк, Нирей, Олимпан, Онисим, Онисифор, Прискилла, Пуд, Руф, Урбан, Силуан, Сосипатр, Сосфен, Стефан, Тертий, Тимофей, Тит, Тихик, Трифена, Трифоса, Трофим, Фива, Фигелл, Филимон, Филолог, Флегонт, Фортунат, Юлия, Эраст. Из них лишь 10 – одна шестая часть: Варнава, Димас, Еввул, Зина, Иаков, Иисус (Юст), Иоанн, Иродион, Кифа (Петр), Мариам – могут быть признаны еврейскими. Остальные – традиционные и новые греческие и римские имена. Правда, значительная часть евреев диаспоры (в том числе сам Павел) носила нееврейские (римские и греческие) имена, но сам Павел в текстах своих и приписываемых ему посланий каждый раз поясняет, где речь идет об эллинизированных евреях (Послание к Колоссянам 4:10-11). Следовательно, даже в первых христианских общинах 50-х гг., где протекала деятельность апостола Павла, евреи не составляли большинства, а те, кто примкнул к христианам, были приведены туда проповедью Павла, что вызывало крайне негативную реакцию еврейских иудаистических общин Малой Азии и постоянные стычки Павла с этой публикой. Мнению о наличии значительного большинства евреев в раннехристианских общинах противоречит также то, что среди раннехристианских богословов и отцов церкви евреев или людей еврейского происхождения практически не встречается: Афинагор Афинянин, Ипполит Римский, Ириней Лионский, Маркиан, Ориген, Поликарп Смирнский – греки, Иустин Мученик, Климент Александрийский, Тертуллиан – римляне, Киприан – пуниец, Татиан – ассирийского происхождения.

Высказанная гипотеза о малоазийском происхождении христианства, хотя и не нова, и имеет некоторое количество посвященных ей библеистических работ, достаточно оригинальна и непривычна. Она переворачивает историю христианства не только географически – перенося центр ее зарождения из Палестины в Малую Азию, но и в смысле генезиса, окончательно решая вопрос о независимости возникновения христианства от иудаизма. Автору представляется, что христианство – феномен, вполне естественно появившийся на эллинистическом этапе развития античной цивилизации и создавший основу для возникновения Византийской цивилизации, а также оказавший решающее влияние на сложение Западной цивилизации, и его можно «сложить» из наличествующих в реальной истории компонентов: ничего принципиально нового, совершенно непонятного современникам, христианство не содержало (здесь может обнаружиться определенное диалектическое противоречие: если бы христианство было абсолютно чуждо «языческому» миру, он не принял бы его). Можно, конечно, видеть в христианстве сверхъестественный феномен (т.е. результат прямого вмешательства христианского божества), однако такой подход относится к области религиозных верований, и с научным подходом ничего общего не имеет.



продолжение следует

 

Поскольку, как это нами обнаружено, послания апостола Павла по смыслу и порядку получения автором информации противоречат содержанию евангелий и примыкающих к ним Деяний Апостолов, приходится выбирать: либо все послания апостола Павла не принадлежат заявленному автору (поскольку апостол Павел, каким он описан в Деяниях Апостолов, должен был иметь более развернутую информацию), либо все евангелия и Деяния Апостолов являются не описанием реальных событий, а лишь апологетическими сочинениями, призванными доказать, что Иисус Христос – сын Яхве, и его пришествие предсказывалось всей древнееврейской традицией. На неисторичность евангелий обратили внимание еще библеисты XVIII века. Мифологическая школа библеистики, полностью отрицая реальное существование Иисуса Христа, каким он описан в четырех евангелиях (к тому же не стоит так уж критически воспринимать апокрифические евангелия: традиционное обвинение в их адрес в противоречивости и компилятивности (А.Мень) можно с той же степенью обоснованности адресовать каноническим евангелиям), выдвигала различные версии: Христос – солнечное божество (Ш.Дюпуи), отголосок античных и восточных мифов (А.Древс), лунный бог (Э.Церен), древнееврейский бог (А.Каждан, Р.Виппер), перевоплощенный Учитель праведности кумранистов (А.Дюпон-Соммер) и др. (Иисус Христос как историческая личность. СПб.,2007, с 464-465). Оппоненты мифологической школы шли прямо противоположным путем – они наоборот отделили от образа Иисуса Христа все фантастические и мифологические детали, превратили его в обычного человека (странствующего проповедника, распятого на кресте). И поскольку мир состоит из обычных людей (в том числе проповедников), а распятие на кресте в I веке н.э. было самой заурядной казнью, формальных причин отрицать историчность Иисуса Христа (разуммется, не бога, а человека) у этого направления не было. Подобный метод все-же не дает требуемого результата. Если его применить в изучении образов всех остальных богов, можно «очистить» от мифологии любого из них – Зевса, Осириса, Перуна, Кришну и получить в итоге столь же достоверный исторический образ соответствующего божества (эта методика использовалась британским историком Т.Карлейлем). Более того, отделяя «зерно исторической истины» от «сказочно-мифологической обертки», этот метод позволяет доказать историчность Винни-пуха и Карлсона. Верующие библеисты и богословы, в принципе, положительно отнеслись к попыткам представить Иисуса Христа обычным человеком: для них было важно удостоверить само по себе реальноисторическое существование богочеловека Иисуса Христа, а уж доказательство его божественности – это дело личной веры. В ХХ веке по мере нарастания фундаменталистических настроений в библеистике (в основном за счет большей роли американских ученых в этой науке) библеисты-фундаменталисты и сторонники буквального понимания библейских текстов обнаружили удивительное обстоятельство (!) – если из библеистики вообще исключить какие-либо внебиблейские источники (как заведомо ложные) – будь то древние исторические хроники или современные учебники физики и биологии – и доверять только библии как главному и единственному источнику, значительная часть противоречий и невероятных событий, излагаемых в библейских книгах, перестают быть противоречащими реальной истории и невероятными с точки зрения здравого смысла. Таким образом, достоверность библии как источника зависит от контроля за информационным пространством вокруг аудитории, поскольку простому малообразованному человеку, не знакомому с историей древнего мира, а равно с открытиями в сфере естествознания, гораздо легче поверить в любые, сообщаемые библией, сведения, в отличие от человека, мало-мальски образованного и склонного подвергать сомнению библейскую информацию, если она противоречит сумме небиблейских знаний. Играл ли этот фактор роль в первые века христианства, учитывая, что греко-римское общество отличалось значительным уровнем образованности? Иудаистические сказания и верования были для евреев к 1 году н.э. частью их национальной культуры, и поэтому их отрицание было сродни предательству национальных интересов (хотя это ничуть не мешало существованию различных школ, по-разному трактующих ветхозаветные верования). Аналогичная картина наблюдалась и в иранском зороастризме. Чтобы завоевать умы образованных греков и римлян, христианству понадобилось проделать сложную эволюцию и интегрироваться в сумму интеллектуальной культуры античности (т.е. проделать путь, прямо противоположный пути современного американского христианского фундаментализма, который просто исключает из багажа знаний целые области научных достижений, просто не умея их интегрировать с имеющимися верованиями, а точнее не желая поступаться буквалистским толкованием библейских текстов, которое им представляется надежным фундаментом сохранения христианства). Большинство раннехристианских отцов церкви, не смотря на все свои чудачества (например, Ориген оскопил себя, правда, руководствуясь своим пониманием отношения христианства к проблеме пола), было интеллектуалами, высокообразованными и хорошо информированными людьми, жившими в крупных культурных центрах империи. Они прекрасно решили проблему соотношения христианства как мировоззрения и нехристианского мира, как всей суммы достижений античной и других цивилизаций. Собирая все научные достожения своего времени в качестве «суммы против язычников», они не были обскурантами. Если их научные представления не соответствуют современным, это объясняется не их религиозными верованиями, а лишь несравнимо более низким уровнем науки II-V веков (и они, подобно Аристотелю, который в одном из романов Свифта откровенно признался Гулливеру в ограниченности своих знаний и назвал правильную причину этого, были до конца честны и признавали современную им научную картину мира, равно как и все культурные достижения своего времени). Живи Иустин, Ориген, Августин или Пелагий в наше время, они не стали бы отвергать теорию Дарвина или современную космологию (приняв все достижения современной науки и замысловато соединив их с христианскими верованиями). И это касается не только астрономии или биологии, но также исторической науки. Бытует представление, что лишь новейшая библеистика поставила под вопрос источность книг нового завета. Это неверно, поскольку уже во II-III веках в среде богословов кипели ожесточенные споры о признании «каноническими» - т.е. историческими (выражаясь современным языком) евангелий, посланий и апокалипсисов. Канон нового завета не составлялся бездумно, на основании лишь одной веры. Показательна в этом отношении критика принадлежности Послания к евреям апостолу Павлу. Уже Тертуллиан, который первым употребил название «Послание к евреям» (а значит, до него послание было без названия), отрицал авторство Павла и предполагал, что его автором был Варнава (современный текстуальный анализ подтвердил его правоту). Аналогичные споры велись в отношении других книг нового завета. Здесь важен не сам результат (в науке редкая гипотеза считается окончательной и неколебимой), а подход этих людей к религии. Он был научным.

Остается лишь последовать примеру древних и, вооружившись новейшими научными данными, изучать исторический феномен религии. Претензии христианства на строгий историзм евангельских сказаний создали неразрешимые трудности для их научного обоснования. Зададим самый простой вопрос: когда родился Иисус Христос? До недавнего времени этот вопрос считался нонсенсом, поскольку большинство стран мира (кроме исламских стран, Израиля и Индии) ведет летоисчисление «от Рождества Христова». Т.е. считается, что Иисус Христос родился 25 декабря 1 года н.э. (или 25 декабря 1 года до н.э.) Исследователи до сих пор спорят, на чем основывал свои выкладки монах Дионисий Малый, скиф по происхождению. Он в V веке н.э. вводит новое летоисчисление, отбросив прежнюю датировку времени по годам римского императора Диоклетиана – гонителя христиан. Обычно предполагают, что он следовал указаниям автора Евангелия от Луки (3:1-2), где упоминается «пятнадцатый год правления Тиверия кесаря, когда Понтий Пилат начальствовал в Иудее» - т.е. 29 год н.э., поскольку Тиберий начал править в 14 году н.э. В этом – 29 – году Иоанн сын Захарии начинает проповедовать крещение, и когда он крестит Иисуса Христа, последнему 30 лет: «Иисус, начиная свое служение, был лет тридцати» (Евангелие от Луки 3:23). Казалось бы, перед нами точная датировка, и не может быть никаких сомнений в том, что Иисус Христос родился в 1 году н.э. или 1 году до н.э., ведь Дионисий Малый основывался на тексте самого евангелия. Однако, сейчас практически все библеисты и почти все богословы, кроме крайних фундаменталистов, отрицают эту дату. В описаниях авторов евангелий рождению Иисуса Христа сопутствует ряд событий, которые никак нельзя датировать 1 годом н.э. Прежде всего, это знаменитая перепись Квириния. Автор Евангелия от Луки упоминает о ней в предыдущей главе: «В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле. Эта перепись была первая в правление Квириния Сирией. И пошли все записываться, каждый в свой город» (Евангелие от Луки 2:1-3). Если все евангелие от Луки написано одним человеком, то этот автор был уверен, что первая перепись в правление Квириния Сирией произошла именно в 1 году н.э., иначе трудно объяснить, почему в следующей главе он с полной определенностью датирует рождение Иисуса Христа именно этим годом. Перепись Квириния обычно датируют 6 или 7 годом н.э., когда Иудея стала римской провинцией под общим управлением легата Сирии Квириния (Понтия Пилата следует правильнее называть не «прокуратором», а «префектом») и понадобилось провести общую перепись для введения налогообложения. Дело в том, что переписи в провинциях не равнозначны общеримским цензам: цензы, действительно, проводились по всей Империи (ранее по всей Республике), но переписи подлежали только римские граждане. В 8 году до н.э. ценз зафиксировал 4233 тысяч граждан, а ценз 14 года н.э. – 4937 тысяч римских граждан (столь быстрый прирост – 17% за 22 года объясняется не только значительным естественным приростом эпохи ранней империи, но и дарованием гражданства) (Wiseman T. P. The Census in the first century B.C. Journal of Roman Studies, 1969). Очевидно, что ценз не мог быть упоминаемой в евангелиях переписью, поскольку никто из авторов евангелий, канонических и неканонических, ни один раннехристианский автор и комментатор не упоминает о том, что родители Иисуса Христа были римскими гражданами. Остается предположить, что эта перепись носила исключительно фискальный характер – т.е. проводилась в рамках отдельной провинции с целью определения количества налогоплательщиков (Иосиф Флавий упоминает о подобной переписи населения Египта (Иосиф Флавий. Иудейская война. 16. 4)). Однако такая перепись могла произойти только на территории провинции Римской Империи. Римские провинции эпохи ранней империи делились на сенатские и императорские (в эпоху республики были сенатские и преторские), но помимо этих административных субъектов существовали также полуавтономные царства, которые впоследствии стали обычными провинциями. К 1 году н.э. таковых было довольно много: Коттийское в Альпах, Паннонское, Фракийское, Мавретанское, Понтийское, Комагенское, Каппадокийское, Ликийское, Иудейское и Набатейское царство. Хотя верующие библеисты приложили массу усилий, чтобы датировать первую перепись Квириния, который правил Сирией дважды (надпись из Тиволы I века н.э. сообщает, что Квириний правил Сирией и Финикией первый раз до н.э., а второй раз уже около 6 года н.э., также в речи римского императора Клавдия перед сенатом, датированной 48 годом н.э., упоминается о подобной провинциальной переписи в Галлии между 15 и 9 гг. до н.э., проводимой его отцом – Нероном Клавдием Друзом Старшим (Иисус Христос в документах истории. СПб.,2007, с 11-13)) временем до нашей эры, эти усилия пропадают даром, поскольку до 6 года н.э. Иудея не была провинцией (в отличие от Галлии 9 года до н.э.), и первая перепись Квириния, бывшая до нашей эры, вполне могла иметь место на территории Сирии и Финикии, но не могла распространяться на территорию вассального (клиентского) на тот момент царства Иудеи. Чтобы окончательно убедиться в этом, достаточно выяснить, проводилась ли хоть одна подобная фискальная перепись в клиентских царствах Рима. «Понятие границы империи было в тот момент чисто условным, опиравшимся на проведенные Римом территориальные размежевания между провинциями и союзными царствами на Балканах, Востоке и в Африке. Статус ряда пограничных территорий, переданных под управление местных правителей, однозначно определить крайне сложно. Эти политические организмы, не вошедшие в состав империи, не были подчинены постоянному надзору сенатских или императорских уполномоченных, хотя их нельзя назвать и независимыми. Они являлись реальными, хотя и неполноправными партнёрами империи на международной арене. Условно их именуют клиентскими государствами, объединяя этим термином разнородные политические организмы. Уже при Тиберии императорское правительство разработало особую стратегию отношений с варварскими племенами, представлявшую собой политику «шантажа», «подкупа» и стравливания соперников. Эта стратегия служила одной двуединой цели: во-первых, не допустить складывания на границах империи сильного политического объединения варваров, во-вторых, удерживать с помощью военной силы «союзников» враждебные племена в отдалении от границ. Зона «клиентских государств» принимала на себя первые удары врагов империи, позволяя её правительству выиграть время для адекватного ответа на угрозу. Обычно Рим оформлял связи с варварами договором о «дружбе». «Дружба» эта означала лишь отсутствие у варваров враждебных отношений с Римом. Подобный договор предусматривал, как правило, предоставление царю (вождю) прав римского гражданства, возможность посылать его детей в Рим для получения образования. Обязанности «дружбы» носили не столько формально-юридический, сколько нравственный характер. Вожди и «цари» варваров полагали, что положение друзей и союзников Рима обеспечивало им безопасность от римской агрессии, поскольку в Риме альянс с подобным «другом» не предполагал введение на его территории имперской администрации и сбора податей. Этим клиентские «царства» отличались от обычных провинций. В то же время римляне не считали новоявленных союзников равноправными с империей, строя свои отношения с ними на традициях патроната. Обязанности племен (царств-клиентов) перед Римом превышали встречные обязательства Рима. Клиенты-союзники должны были проводить дружественную политику, не пропуская через свои земли враждебные племена, оказывать римлянам помощь продовольствием, поставкой воинских контингентов, не вступая в союзы, направленные против Рима, не осуществлять враждебных действий против него, не вести войны с другими, подобными «государствами» вдоль границы. За это римское правительство соглашалось выплачивать им денежные субсидии. Вожди племен получали титул «друга римского народа» (amicus populi Romani), позволявший искать спасения (в случае поражения) на территории империи. Царям и вождям посылались богатые дары, реже военная помощь. Причины создания и сохранения клиентских государств различны. Иногда это было противодействие сильного соседа, требовавшее наличия политического буфера между его территорией и собственно римскими владениями. Иногда образование клиентского царства было связано с экономией финансов. Империя перекладывала содержание военных и полицейских сил на бюджеты местных правителей» (Эволюция формы государственного устройства в античном мире. Дис. … докт. юрид. наук: 12.00.01 / Евсеенко Т.П. Екатеринбург, 2005, с 356-380). Таким образом, очевидно, что юридически подобная фискальная перепись с целью последующего сбора податей на территории Иудеи до 6-7 годов н.э. была невозможна. Возникает вопрос: почему автор евангелия не знал такой элементарной вещи? Возможно потому, что ко времени написания евангелия – в самом конце I века – уже не осталось клиентских царств, и это обстоятельство забылось. Еще более фантастической выглядит история с необходимостью в ходе переписи Квириния каждому человеку переписываться на исторической территории того «колена», к которому он принадлежал (Лука 2:4). Во-первых, очень сомнительно, чтобы евреи I века до н.э. точно знали, к какому именно древнееврейскому племени они лично принадлежат (хотя такую палеореконструкцию можно предположить, но ничего подобного ни разу не упоминается в тех книгах ветхого завета, которые описывают возвращение евреев из вавилонского плена и возрождение еврейской общины: нигде нет внутриобщинного учета еврейского населения в V-IV веков до н.э. по древнеизраильским коленам). Во-вторых, римские власти, которые проводили описываемую автором Евангелия от Луки перепись, ни в коем случае не могли руководствоваться подобной древнеизраильской племенной палеореконструкцией и требовать от всех людей срочно вернуться в родной город (это представляется невозможным уже хотя бы потому, что множество евреев находилось за пределами Иудеи, и они, естественно, не могли прибыть в родные города). Наоборот, римские власти были заинтересованы в получении информации о реальном текущем размещении населения (для определения размера налогообложения). Однако, автор Евангелия от Луки совершенно не подумал об этом обстоятельстве, желая любой ценой описать рождение Иисуса Христа в Вифлееме (в соответствии с ветхозаветными пророчествами). Желание изменить дату рождения Иисуса Христа и переместить ее на несколько лет назад объясняется также тем, что в двух евангелиях – от Матфея и от Луки – рождение Христа связывается с деятельностью царя Иудеи Ирода. Этот выдающийся правитель (и как все выдающиеся правители заслуживший очень негативную реакцию современников) возглавлял Иудею в 37-4 годах до н.э. С ним авторы евангелий связывают т.н. «избиение младенцев» - попытку гарантированно уничтожить родившегося Иисуса Христа в Вифлееме (надо заметить, что Иосиф Флавий, подробно описывающий правление Ирода и сообщающий о нем множество гадостей, ничего не упоминает о чем-либо подобном, хотя ничто не мешает ему сообщить об очередном преступлении Ирода). Версия о том, что Ирод времен рождения Иисуса Христа – это не Ирод Великий, а другой Ирод – Ирод Антипа, который казнил Иоанна Крестителя (последний, действительно, историческая личность, - о нем сообщает Иосиф Флавий), не может быть принята всерьез, поскольку смерть этого Ирода, после которой «святое семейство» вернулось в Иудею из Египта (Евангелие от Матфея 2:19-22), имела место в 39 году н.э. (к тому же автор Евангелия от Матфея в этом же фрагменте прямо называет преемника Ирода Великого – Архелая (4 год до н.э. – 6 год н.э.) Ирод Антипа (4 год до н.э. – 39 год н.э.) правил небольшой частью разделенного царства Ирода Великого – Галилеей и Переей (Заиорданьем). Итак, упоминаемый в евангелиях в связи с рождением Иисуса Христа царь Ирод умирает в 4 году до н.э., а перепись Квириния, которая могла зафиксировать рождение Иисуса Христа, вторая по счету, поскольку первая не могла распространяться на территорию Иудеи, имела место в 6 или 7 году н.э. Таким образом, опираясь на один и тот же источник (поскольку верующие библеисты считают евангелия и весь новый завет в целом лишенными каких-либо противоречий и в информационном отношении целостными источниками), получаем три даты рождения Иисуса Христа – 5 год до н.э., 1 год н.э. и 6 год н.э. И в итоге определить дату рождения Иисуса Христа согласно евангелиям столь же трудно, сколь трудно вычислить дату сотворения мира, согласно ветхому завету. Еще одна дата возникает, если принимать как ориентир появление в момент рождения Иисуса Христа т.н. «вифлеемской звезды». Еще в XVII веке знаменитый астроном Иоганн Кеплер выдвинул гипотезу, согласно которой в Евангелии от Матфея описано «великое соединение» планет Юпитера и Сатурна в созвездии Рыб, произошедшее в 7 году до н.э., которое случается раз в 800 лет. В наше время американские астрономы Д.Кларк и И.Паркинсон предположили, что речь идет о вспышке новой звезды в созвездии Козерога весной 5 года до н.э. Обе версии неудовлетворительны, поскольку, согласно Евангелию от Матфея, звезда перемещалась по небу и шла перед волхвами (Матф 2:9). Христианский автор Ориген III века полагал, что Вифлеемская звезда была «из рода тех звезд, которые показываются временно и называются кометами» (Ориген. Против Цельса, I 58). Это показательно совпадает с доводом в пользу обожествления Октавиана Августа, заключающимся в том, что душа божественного цезаря вознеслась к богам в виде кометы (Штаерман Е.М. Социальные основы религии Древнего Рима. М.,1987, с 171). А.Штенцель в Германии и А.И.Резников в России считают, что речь в таком случае должна идти о комете Галлея, пролетавшей поблизости от Земли в 12 году до н.э., о чем сохранилось сообщение историка начала III века Кассия Диона и китайского астронома Ма Туан Ли, жившего в XIII веке (Иисус Христос в документах истории. СПб.,2007, с 15-16). Хотя эта астрономическая версия не противоречит датировке рождения Иисуса Христа во времена Ирода Великого, она никак не совпадает с датировкой 30-летия Иисуса 15 или 16 годом правления Тиберия и не имеет отношения к переписи Квириния на территории Иудеи. Если бы Иисус Христос родился в 12 году до н.э., ему в 15 год правления Тиберия исполнилось не 30, а 41 или 42 года. Стремление дать точную историческую датировку библейскому сказанию сыграло злую шутку с авторами евангелий. Чтобы это сказание соответствовало действительности, необходимо, чтобы Ирод Великий дожил хотя бы до 2 года н.э. и чтобы он провел вместе с Квиринием перепись населения Иудеи в 1 году н.э., причем в соответствии с древнееврейскими представлениями о делении еврейского этноса на отдельные колена. Без соблюдения этих условий все евангельское сказание не может быть признано историческим. Примечательно, что в Евангелии от Луки содержатся сразу две датировки рождения Иисуса Христа: годами правления римских императоров и переписью Квириния – т.е. автор либо одновременно придерживался двух противоположных точек зрения, либо считал, что Ирод Великий действительно дожил до 2 года н.э. и проводил перепись вместе с Квиринием. Это лишний раз говорит о компилятивности текстов евангелий, составленных из множества иногда даже противоречащих друг другу фрагментов, потому что в противном случае – если каждое евангелие – произведение одного автора – остается только предположить, что каждый из авторов бездумно записывал все ходившие легенды, даже не пытаясь их сопоставить друг с другом. Рождение Иисуса Христа описывается в двух евангелиях из четырех (согласно сформулированному выше принципу – «не пишу о том, чего не знаю», авторы евангелий от Марка и от Иоанна ничего не знали об этом событии; а автор Евангелия от Луки ничего не знал о реакции на рождение Иисуса Христа царя Ирода и избиении младенцев). Но и это не последнее противоречие евангелических текстов. Согласно Иосифу Флавию свадьба тетрарха Ирода с Иродиадой состоялась незадолго до войны с Аретой IV – т.е. в 36 году н.э. Если прав Иосиф Флавий, высказывания Иоанна Крестителя о незаконности этого брака, не могли иметь места до 36 года, но если Иосиф Флавий ошибся, этот брак следует датировать не позднее 29 года. В первом случае начало деятельности Иисуса Христа следует относить не к 30, а к 36 году (не 15, а 22 году Тиберия), что вполне соответствует его возможному рождению в 6 году н.э., но при этом его казнь, которая должна была иметь место не ранее 37 года, уже не имеет никакого отношения к Понтию Пилату. Есть еще два варианта объяснения этого противоречия: во-первых, казнь Иоанна Крестителя произошла вне зависимости от брака Ирода с Иродиадой, во-вторых, Иосиф Флавий говорит о другом Иоанне Крестителе – не о том, который описывается в евангелиях (и таким, образом, образ Иоанна Крестителя евангелий теряет историческую основу), тем более, что Иосиф Флавий ничего не пишет именно о такой мотивации казни Иоанна Крестителя (Иосиф Флавий. Иудейские древности. XVIII 5. 2).

Смерть Иисуса Христа датируется периодом правления в Иудее префекта (а вовсе не прокуратора, тем более, что сам термин «прокуратор» в евангелических текстах не употребляется (Ельницкий Л.А. Понтий Пилат в истории и христианской легенде. //Прометей. — М., 1972. Т 9, с 317)) Понтия Пилата – т.е. 26-36 годами нашей эры. Автор Евангелия от Матфея описывает затмение, продолжавшееся «по всей земле» в течение трех часов, а также иные события, сопровождавшие смерть Иисуса Христа на кресте: землетрясение, раздирание завесы в целле Иерусалимского храма и воскресение множества мертвецов в районе Иерусалима, которые ожили, вылезли из гробов и пришли в город, где их видело множество людей (Евангелие от Матфея 27:45-53). Автор Евангелия от Марка (хронологически более раннего) описывает затмение на протяжении трех часов и то, что завеса в храме разодралась надвое, но ничего не сообщает о землетрясении и приходе в Иерусалим мертвецов (Евангелие от Марка 15:33-38). То же самое описывает автор Евангелия от Луки (23:44-45). Совсем иная версия смерти Иисуса Христа у автора Евангелия от Иоанна: он не упоминает ни о затмении, ни о землетрясении, ни о завесе храма и воскресении мертвецов. В этом евангелии Иисус попросил пить, ему дали губку, пропитанную уксусом, и он умер (Евангелие от Иоанна 19:28-30). Вопрос, кто же из них прав, звучит риторически; он подобен вопросу: сколько гардемаринов – героев популярного сериала – сопровождало Софью Фредерику Ангальт-Цербстскую, будущую императрицу Екатерину II в ее пути в Россию? Перед нами литературный сюжет, который каждый из авторов развивает в меру своей фантазии. Разумеется, верующими библеистами (и христианскими историками прошлого) предпринимались попытки найти в независимых источниках упоминания о землетрясении и затмении, что должно было стать доказательством истинности евангельских событий. О солнечном затмении и землетрясении, случившемся в 32-33 гг н.э., упоминает живший во времена императора Адриана (117-138) Флегон из Трал в своей хронике «Выдержки из Олимпиад» (Иисус Христос как историческая личность. СПб.,2007, с 25-26), о чем сообщают христианские писатели II-IV веков Юлий Африкан, Ориген и Евсевий Кесарийский (сама хроника не сохранилась). К сожалению, нет никаких попыток найти упоминания в трудах нехристианских авторов упоминания о воскресении мертвецов, что было бы гораздо более весомым аргументом в отличие от землетрясений и затмений. Землетрясение (как это не покажется странным людям, живущим в сейсмически неопасных районах) – достаточно тривиальное событие на планете Земля, ежегодно случается до одного миллиона различных землетрясений, и хотя подавляющее большинство из них относятся к числу очень слабых, и их мощность не превышает 1 балл по шкале Рихтера, вспомнив предыдущий год, мы всегда можем найти хотя бы одно крупное землетрясение в каком-либо регионе. Флегон из Трал описывал землетрясение и затмение в Вифинии, т.е. на значительном удалении (более 1200 километров) от Иерусалима (причем, в меридианальном направлении). Поскольку Земля вращается по эклиптике, а не по меридиану, солнечное затмение над Вифинией (на северо-западе современной Турции) как правило не могло быть заметно в Иерусалиме и наоборот – затмение, заметное в Иерусалиме, не могло быть заметно в Вифинии, поскольку ширина полосы затмения не превышает 300 километров. Согласно т.н. Саросу – «драконическому» периоду, заключающему в себе 18 лет 11? дней, по прошествии которых затмения Луны и Солнца повторяются в прежнем порядке, и известному еще древним вавилонянам, в 32 и 33 годах н.з. случилось 6 солнечных затмений: 29 марта, 28 апреля, 23 сентября и 23 октября 32 года (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/32.html), а также 19 марта и 12 сентября 33 года (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/33.html). Из них лишь затмение 19 марта 33 года было полным, а остальные частными (при котором земную поверхность пересекает только лунная полутень (конус тени и его продолжение не пересекают земную поверхность) и говорить о «тьме» на поверхности Земли невозможно). Полное солнечное затмение 19 марта 33 года – это 60-е затмение пятьдесят девятого Сароса. Область наилучшей его видимости попадает в средние и субтропические широты южного полушария. Максимума затмение достигает в точке с координатами 40.1° южной широты, 46.9° восточной долготы, длится в максимуме 4 минуты 6 секунд, а ширина лунной тени на земной поверхности составляет 267 километров. В момент и в точке наибольшего затмения направление на солнце (азимут) составляет 321°, а высота солнца над горизонтом составляет 44°. Динамическое мировое время в момент наибольшего затмения: 13:40:16, поправка динамического времени: 10202 секунды. Ось тени проходит между центром Земли и южным полюсом, минимальное расстояние от центра Земли до оси конуса лунной тени составляет 4572 километра. Таким образом, Гамма затмения равна -0,7168, а максимальная фаза достигает 1.0576. Средняя длина лунной тени составляет 373320 километров, а расстояние от Земли до Луны 19 марта 33 года составляет 352987 километров. При этом видимый диаметр Луны в 1,0576 раз больше видимого диаметра солнечного диска. При полном затмении видны солнечная корона, звезды и планеты, находящиеся вблизи Солнца (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/33_3_19.html). Таким образом, ни в Иерусалиме, ни в Вифинии не только не могло быть «тьмы» в течение трех часов («от шестого до девятого часа» - т.е. после полудни), но и вообще не наблюдалось лунной полутени. Полное солнечное затмение в этот момент можно было наблюдать в районе островов Принс-Эдурад и Крозе в юго-западной части Индийского океана. Если же проследить всю историю полных солнечных затмений в период префектуры в Иудее Понтия Пилата (26-36 годы нашей эры), то таковых, согласно Саросу, было восемь: 1 августа 26 года (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/26_8_1.html), 22 июля 27 года (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/27_7_22.html), 10 июля 28 года (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/28_7_10.html), 24 ноября 29 года (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/29_11_24.html), 14 ноября 30 года (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/30_11_14.html), 3 ноября 31 года (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/31_11_3.html), 19 марта 33 года, (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/33_3_19.html), 9 марта 34 года (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/34_3_9.html). Из них лишь солнечное затмение 24 ноября 29 года отвечает хотя бы некоторым требованиям синоптического описания и известия Флегона. Полное солнечное затмение 24 ноября 29 года – это 52-е затмение шестьдесят второго Сароса. Область наилучшей его видимости попадает в субтропические широты северного полушария. Максимума затмение достигает в точке с координатами 25.5° северной широты, 50.8° восточной долготы, длится в максимуме 1 минуту 59 секунд, а ширина лунной тени на земной поверхности составляет 109 километров. В момент и в точке наибольшего затмения направление на солнце (азимут) составляет 198°, а высота солнца над горизонтом составляет 42°. Динамическое мировое время в момент наибольшего затмения: 12:15:21, поправка динамического времени: 10235 секунд. Ось тени проходит между центром Земли и северным полюсом, минимальное расстояние от центра Земли до оси конуса лунной тени составляет 4735 километров. Таким образом, Гамма затмения равна 0,7424, а максимальная фаза достигает 1,0217. Средняя длина лунной тени составляет 373320 километров, а расстояние от Земли до Луны 24 ноября 29 года составляет 365391 километр. При этом видимый диаметр Луны в 1,0217 раз больше видимого диаметра солнечного диска. При полном затмении видны солнечная корона, звезды и планеты, находящиеся вблизи Солнца (http://www.secl.ru/eclipse_catalog/29_11_24.html). Это полное солнечное затмение действительно было видно и в Малой Азии и в районах, непосредственно примыкающих с севера к Галилее и Иудее, но не в самом Иерусалиме (разумеется, в течение немногим более одной минуты, а не трех часов):

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

Зелеными линиями отмечены границы лунной полутени, звездочка соответствует точке наибольшего затмения. Полоса видимости полной фазы тени показана синей линией.

Если мы признаем именно затмение 24 ноября 29 года в качестве затмения солнца, описываемого в синоптических евангелях, возникает, во-первых, проблема с датировкой событий, непосредственно предшествовавших распятию Иисуса Христа, которые уверенно связываются с еврейским праздником Песах – т.е. не могли иметь место поздней осенью, а во-вторых, датировка смерти Иисуса Христа 29 годом приводит к тому, что эта дата оказывается ранее датировки казни Иоанна Крестителя (30 год) – т.е. получается, что Иисус Христос был распят еще при жизни Иоанна Крестителя. Здесь, как и в датировке рождения Иисуса Христа, исследователь сталкивается с попыткой авторов евангелий совместить сразу несколько событий в одной временной точке (если, конечно, предположить, что авторам были точно известны реальные датировки этих событий). Известие Флегона о затмении 32-33 годов стоит особняком – никто из историков и географов I-II вв. н.э., чьи труды дошли до нашего времени, не упоминает об этом затмении. И поэтому данную информацию следует счесть ошибкой (точнее, Флегон – либо передающие его информацию Юлий Африкан, Ориген и Евсевий Кесарийский – могли совместить два разнодатированных события в одной дате). Землетрясение, упоминаемое Флегоном, имело место лишь в Вифинии, что опять уводит нас из Иерусалима в Малую Азию (не исключено, что автор Евангелия от Марка, которое является первым и базовым для синоптических евангелий, просто ассоциировал два события: распятие Иисуса Христа и известное ему землетрясение в Малой Азии; а автор Евангелия от Иоанна либо скептически отнесся к сообщениям о землетрясении и затмении, либо был более сведущ в астрономии – поскольку полное солнечное затмение, продолжающееся 3 часа, в природе не встречается, либо вообще ничего не знал о них). Опять же следует заметить, что упоминание о массовом воскресении мертвецов и приходе их в Иерусалим также не встречается у независимых авторов I-II вв. н.э. (верующие библеисты, к сожалению, даже не пытаются искать подобные упоминания, например, у Плиния Старшего или Тацита). С другой стороны, если бы аналогичное явление имело место, трудно предположить, что такой аккуратный историограф эпохи как Иосиф Флавий не упомянул бы о нем. Из этого следует, что рационально датировать распятие Иисуса Христа по описанию сопуствующих ему событий невозможно. И не стоит искать в евангельских текстах неких точных исторических сведений. Затмение, землетрясение, разодравшаяся завеса храма и воскресение мертвецов в этом сюжете играт роль сакральных, а не реальных событий, и если исследователь желает найти в евангельских легендах «зерно исторической истины», ему следует, к примеру, аналогично искать реальные датировки рождения Митры и заклания им быка. И если бы усилия, аналогичные затраченным библеистами, были приложены к трагедии Эсхила «Прометей прикованный», историчность Прометея, несомненно, получила бы подтверждение.

Попытки христианских богословов и библеистов обнаружить информацию у нехристианских авторов об Иисусе Христе как исторической личности до сих пор не дали определенного результата. Ни у одного автора I века (за исключением Иосифа Флавия) нет упоминаний об Иисусе Христе. О нем ничего не знали ни Филон Александрийский, ни Юстус Тивериадский – автор альтернативной еврейской истории, ни Плиний Старший, ни другие его современники. Первые римские упоминания об Иисусе Христе датированы уже началом II века, когда (и это следует помнить) уже были написаны евангелия, которые могли использоваться этими авторами как полноценные источники (христианские библеисты не учитывают этого обстоятельства, видимо, полагая, что «языческий» автор не мог читать евангелия и при этом продолжать оставаться «язычником», но этот аргумент неубедителен). Таким образом, лишь спустя 80 лет после описываемых в евангелиях событий появляются упоминания о них у римских авторов. Вышеприведенное упоминание о Христе Плиния Младшего около 112 года не содержит никакой информации об Иисусе Христе, кроме того, что ему поклонялись христиане Вифинии, и не может считаться аргументом в пользу достоверности всего, сообщаемого авторами евангелий. Гай Светоний Транквилл (70-140), который сопровождал Плиния Младшего во время поездки того в Вифинию и мог получить сведения о христианах от самих христиан, упоминает о них в своей «Истории двенадцати цезарей» дважды, хотя первое упоминание очень сомнительно и должно быть признанным не относящимся к теме. Во-первых, в главе о Божественном Клавдии Светоний пишет: «Иудеев, постоянно волнуемых Хрестом, он изгнал из Рима» (Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Божественный Клавдий, 25. 4). Тот, кто «волновал» иудеев, назван Хрестом, а не Христом. Это разные имена. «Христос» – по-гречески «помазанник», а «Хрест» – «счастливый» (Иисус Христос в документах истории. СПб.,2007, с 87). Имя Хрест было довольно распространено в Италии в I веке среди рабов и вольноотпущенников, в том числе евреев. Поэтому это место Светония следует понимать так: некий еврей Хрест провоцировал какие-то антиправительственные выступления евреев Рима (однако никто из евангелистов не утверждает, что Иисус Христос бывал в Риме во времена Клавдия). Светоний не мог «перепутать» букву, поскольку уже в главе о Нероне он пишет «христиане» через i: «наказаны христиане – приверженцы нового и зловредного суеверия» (Светоний. Жизнь двенадцати цезарей. Нерон 16. 2). Причем, о своих преследованиях при Нероне ему могли рассказать сами вифинские христиане. Таким образом, ни Плиний Младший, ни Светоний ничего по части историчности Иисуса Христа не сообщают, и из их текстов можно заключить только то, что первые христиане могли появиться в Риме еще в 60-х годах I века. Гораздо пространнее сообщение о христианах Публия Корнелия Тацита (56-117) в «Анналах» (около 117 года): «Однако ни все доступные людям средства, ни щедроты принцепса, ни обряды, призванные умилостивить богов, не заглушили дурную молву, и народ по-прежнему верил, что Город был подожжен по приказу. И вот, чтобы прекратить слухи, Нерон подыскал виновных и подверг тягчайшим мукам людей, ненавидимых за их мерзости, которых чернь называла христианами. Прозвание это идёт от Христа, который в правление Тиберия был предан смертной казни прокуратором Понтием Пилатом. Подавленное на некоторое время зловредное суеверие распространилось опять, и не только в Иудее, где возникло это зло, но и в самом Риме, куда отовсюду стекаются гнусности и бесстыдства, и где они процветают. Итак, сначала были приведены к ответу те, которые покаялись, затем по их указанию великое множество других, не столько по обвинению в поджоге, сколько уличённые в ненависти к человечеству. И к осуждению их на смерть добавилось бесчестие. Многие, одетые в звериные шкуры, погибли, растерзанные собаками, другие были распяты на кресте, третьи – сожжены с наступлением темноты, используемые в качестве светильников. Нерон представил свои сады для лицезрения этих огней и устроил игрища в цирке, где сам наряжённый возницей, толкался в толпе плебеев и разъезжал на колеснице. Так что хотя те и были враги, достойные самой суровой кары, они пробуждали сострадание, поскольку были истреблены не ради общей пользы, но из-за жестокости одного человека» (Тацит. Анналы, XV, 44, 2-5). В этом отрывке упоминание Христа по своей конструкции очень напоминает новозаветную фразеологию (Евангелие от Луки 3:1), что не исключает использования Тацитом христианских источников. Тацит был настроен резко антимонархически и описывая правление Нерона вполне мог использовать информацию из жалоб различных обиженных цезарями групп населения. На мысль об использовании Тацитом уже существующих к тому времени евангелий (либо информаторов, знающих евангелия) наводит также то, что он именует Понтия Пилата именно прокуратором; если бы Тацит брал информацию из римских государственных архивов, он именовал бы Понтия Пилата не прокуратором, а префектом. Еще одно, менее известное свидетельство о христианах и Христе содержится в письме императора Адриана консусу Сервиану, посланное из Египта, где Адриан находился в 130 году (правда, это письмо многие историки считают поздней подделкой): «Адриан Август шлет привет консулу Сервиану. Насколько мне приятен Египет, дорогой Сервиан, ты легко можешь узнать по слухам, наверное, долетающим до тебя. Здесь поклонники Сераписа одновременно являются христианами, и называющиеся епископами Христа поклоняются Серапису. Не найдется ни одного начальника иудейской синагоги, ни самарянина, ни христианского пресвитера, который не был бы также астрологом, гадателем или банщиком. Когда сам патриарх прибывает в Египет, одни заставляют его чествовать Сераписа, другие – Христа. Все это мятежное племя исполнено тщеславием, и этот богатый город как никакой другой обилен пустословием и праздностью. И плавильщики стекла, и изготовители бумаги, и все прочие заняты всякого рода предсказаниями, будто их профессия – провидцы; даже страдающие подагрой бывшие всадники, раненые и немощные, и они ведут такую же праздную жизнь. Их общий бог – деньги. Что христиане, что иудеи, ему поклоняются все народы. Были бы нравы города получше – поистине, по заслугам имел бы он главенство во всем Египте за богатство свое и величину» (История Августов. XXIX 8. 1-7). Из этого отрывка, если он подлинное письмо Адриана, следует, что в Египте II века наблюдался религиозный синкретизм христианства и монотеистического культа Сераписа, что позволяет, помимо всего прочего, подвергнуть сомнению распространенный тезис о принципиальной чуждости христианства нехристианскому окружению и о твердости христиан в вере, не допускающей одновременное отправление культов других богов. Все это позволяет сделать вывод: римские писатели впервые упоминают об Иисусе Христе не ранее 110-120 годов (причем, не сообщают о нем почти никаких сведений, кроме того, что христиане называются так от имени Христа), в I веке таких упоминаний нет. Иосиф Флавий якобы упоминает об Иисусе Христе в «Иудейских древностях»: «Около этого времени жил Иисус, человек мудрый, если его вообще можно назвать человеком. Он совершил изумительные деяния и стал наставником тех людей, которые охотно воспринимали истину. Он привлёк к себе многих иудеев и эллинов. То был Христос. По настоянию влиятельных лиц Пилат приговорил его к кресту. Но те, кто раньше любили его, не прекращали любить его и теперь. На третий день он вновь явился им живой, как возвестили о нём и о многих других его чудесах боговдохновенные пророки. Поныне еще существуют так называемые христиане, именующие себя таким образом по его имени» (Иосиф Флавий. Иудейские древности XVIII 3. 3). Этот текст, если он аутентичен – т.е. принадлежит именно Иосифу Флавию, свидетельствует о том, что автор был верующим христианином, либо римским «язычником». А значит, написано это не Иосифом Флавием, а каким-нибудь переписчиком его трудов. Правоверный фарисей Иосиф Флавий не мог так думать и писать (как не могли осудившие Иисуса Христа в евангелиях члены иудейского Синедриона (так на греческий манер; синедрион – по-гречески, совместное заседание; назывался высший судебный институт иудеев, состоявший из 71 члена; по своему составу синедрион представлял собой вид аристократического сената, члены которого назначались, по-видимому, кооптацией из учеников членов Синедриона) называть его мессией). Возможны две версии, объясняющие это противоречие: либо Иосиф Флавий писал об Иисусе Христе нечто другое (предлагались различные варианты, сводящиеся к тому, что текст должен был сопровождаться пояснениями о принадлежности представления о божественности Иисуса Христа и его воскресении исключительно христианам), затем исправленное переписчиками, либо Иосиф Флавий вообще ничего не писал об Иисусе Христе, а весь текст – поздняя вставка. Ориген в III веке отмечал, что Иосиф Флавий не признавал Иисуса Христом – т.е. Мессией (Ориген. Комментарий на Евангелие от Матфея, Х 17). Значит, у него был другой вариант текста «Иудейских древностей», и подмена могла произойти между 254 и 330 годом, поскольку около 330 года Евсевий Кесарийский знает только известный в наше время текст. Упоминание Иосифом Флавием «брата Господня» Иакова говорит лишь о том, что Иаков входит в некое религиозное иудо-христианское братство «братья Господни», о которых упоминает апостол Павел. Аналогично об Иисусе Христе ничего не пишет современник Иосифа Флавия – еврейский историк Юстус Тивериадский, живший, к тому же, в Галилее, откуда, согласно евангелиям происходил Иисус. Но о своем предполагаемом земляке он ничего не упоминает, что с заметным сожалением констатирует константинопольский патриарх Фотий, который в IX веке еще имел либо экземпляр труда Иуста Тивериадского, либо пересказ его содержания (Фотий. Библиотека, 33). В итоге из всей богатой античной и еврейской литературы 50-90-х годов I века – т.е. критически важной для истории христианства эпохи, можно вычитать лишь одно упоминание о христианах и Иисусе Христе, а в следующие три десятилетия таковых насчитывается не более 5-6. В подавляющем большинстве источников авторы брали информацию об Иисусе Христе у самих христиан. Причем, христианские писатели II-IV веков оперируют только этими фрагментами, а значит нельзя говорить о каких-либо иных, бывших в интересующую нас эпоху, но затем утерянных источниках. Все это заставляет поставить под вопрос историчность Иисуса Христа, даже в качестве обычного человека. Библеисты этого направления, правда, указывают на то, что в Палестине середины I века более-менее регулярно появлялись претенденты на роль мессии, но Иосиф Флавий довольно пространно описывает эти случаи, характеризуя новоявленных мессий как «обманщиков и предателей, которые под видом божественного вдохновения стремились к перевороту и мятежам, туманили народ безумными представлениями, манили за собой в пустыни, чтобы там показать ему чудные знамения его освобождения» (Иосиф Флавий. Иудейская война II 13. 4). Это совсем иной тон и иная манера. Поскольку практически вся информация о христианах и Иисусе Христе взята нехристианскими авторами из христианских же источников, а в трудах галилеянина Иуста Тивериадского она вообще не упоминается, это можно считать дополнительным аргументом в пользу признания всех евангелий и Деяниий апостолов не историческими, а религиозно-апологетическими сочинениями.

продолжение следует