Санкт-Петербургские мистерии Стихотворный цикл

[SIZE=12pt][/SIZE]

Мистерия первая. О том, как Санкт-Петербург стал волшебным городом.

Часть Первая

О Питере, считается, есть тонны материала,

И каждый, кто считает себя питерцем бывалым,

Расскажет без заминки, как Герасим про Муму,

Кем и когда замыслен град, зачем и почему:

Мол да, Великий Новгород и шведская Ландскрона,

Война, андреевский поход, падение Кнутссона,

Истомин, Выборг, Ниеншанц, Орешек-Нотебург,

И, словно выпал Неба шанс, обещан Петербург.

Затем Трезини и Леблон, Угрюмов и Земцов,

Каналы, Воронихин, Тон, фонтаны, Петергоф,

Растрелли, Зимний и Petro на вздыбленном коне,

Что по протекции Дидро сработал Фальконе,

Куракин, Коленкур, война 12-го года,

Барклай, зима, Двина, остервенение народа,

Дворцовая, Сенатская, колонна, Монферан,

Лицей, сезоны Штрауса, террора кегельбан,

Распутин, лихолетие, "Аврора", Блок, ЧК,

Блокада, 300-летие и площадь Собчака.

Все это знанье общее, но есть еще иное,

Что издавна хоронится под толщею земною,

Но может лишь оно, пусть чуть наивно, объяснить

Метаморфозы питерской таинственную нить,

И я, уподобляясь олимпийскому герою,

Вам тайную завесу, улыбаясь, приоткрою,

Коли дадите вы зарок хранить этот секрет

От тех, в ком ум высок, но душ возвышенности нет.

Все началось не сразу, а тогда и оттого,

Что в город хитрым образом проникло волшебство,

И спряталось беззвучно у Тучкова моста.

А почему у Тучкова? А это неспроста.

У Тучкова моста, как всем доподлинно известно,

Жизнь под землей всегда необычайно интересна, -

К примеру, вот решили, без протекции Дидро,

Тоннель подводный проложить до тучкова метро.

Неужто тучу сил и средств умней нельзя истратить,

Чем там, где ход надземный есть, подземный ход лопатить,

Перекрывая тьму дорог, и тот же Тучков мост?

Все это подтверждает - Тучков мост совсем не прост!

И на брегу противном зрел я сказочное диво -

Поэт, что песни петь умел несказанно красиво,

Да с ним друзей когорта, такие же певцы,

Как дядьки Черномора лихие удальцы

Все тоже скрылись, как в волнах, в земле и угля тучах.

Их заточил под Блохина все тот же хитрый Тучков!

С тех пор, как Авраам Тучков свой мост поставил здесь,

Всех, точно земляных жучков, под землю тянет влезть.

Так вот, явилось волшебство мостом, всем нам знакомым,

И в землю врылося резво под близлежащим домом.

Пока принц Павел, пряча пыл, ждал очередь на трон,

Под набережной был волшебный город заложен, -

Издалека пришедшие малюсенькие люди

Сошли с волшебного моста и, без больших прелюдий,

Под пансионом Мейера на Первой 56

Без бура и пропеллера сумели в землю влезть,

И жизнь себе устроили, как не увидишь в снах:

В Тучковой люди строили склады пеньки и льна,

А под Тучковой набережной, в тайных лабирнтах,

Бродил народ небрежно по бриллиантовым тропинкам.

И как-то в ветреный денек, по-питерски погожий,

В тот пансион был отдан мальчик маленький, Алеша.

Хоть все ему тут чуждо, но как мальчонке быть?

Учеба - дело нужное, стал в пансионе жить.

Как над Невою солнышко, по Тучковой бродил,

Глядел, как на Мокрушах возводилися склады,

А коли дождик занялся стучать по лужам гулко,

Он в своей школе прятался в Песочном переулке.

А в те былые времена на улочках незнатных

В домах живали курочки, утята, поросята,

Алеша их любил, кормил, и даже как-то раз

Одну такую курочку от верной смерти спас,

А эта курочка была ни меньше и ни больше как

Одна из тех засевших в подземелии подпольщиков,

Алешу в град подземный без шума провела,

И с королем волшебным по-дружески свела.

И вот король, в преддверии тирольского обеда,

Оказывал доверие геройскому соседу,

Он говорил: - У вас, людей, все сделано неплохо,

Каналов, храмов, площадей, проспектов - слава Богу,

Но подлинную жизнь любому городу дает

Лишь в подземелии живущий маленький народ.

Без нас - лишь место жития, пусть теплое и хлебное,

А мы даем вам ощутить присутствие волшебное!

Кто знал бы без Щелкунчика магистра Дроссельмейера,

А без меня - Ефима Христофоровича Мейера?

А коль найдет армада крыс, кто истребит-то серых?

Иенсен О., специалист по магии подземной!

Без нас вам жить в болотах - страсть, и быть тут месту пусту,

Но мы вам не дадим пропасть, дадим толчок искусству.

- Хочу и я быть вам под стать! - вскричал Алеша смело, -

Чтоб не учась уроки знать - такое можешь сделать?

Король расстроился: - Ну вот... Не так ты понял это.

Не зря, наверно, волшебство дается лишь поэтам,

И делается мир вокруг с их помощью светлее,

А ты, мил друг, какую-то городишь ахинею,

Знать не учась уроки - во придумано на славу!

Но это, брат, не волшебство, а чистая холява.

Ведь волшебство таинственным должно быть чрезвычайно,

А не учась уроки знать - какая ж в этом тайна?

Увидев, что урока суть ты знаешь без ученья,

Поймут все, что какой-нибудь колдун для развлеченья

Подсунул тебе зернышко - специальный талисман,

Вот тут-то и раскроется "таинственный" обман!

Пойми, мой друг, коль, не учась, пройдешь ученья путь,

То не постигнешь отродясь ученья нить и суть!

- И в чем же эти суть и нить? - Ну как бы объяснить...

Не в том, чтоб что-то выучить, а в том, чтобы учить!

Иначе б мы, рубя с плеча, всем зернышки раздали,

И все б все знали не уча. Но нужно ли? Едва ли.

Все стали б как андроиды... Прости, оговорился.

Поверь, овчинка стоит, чтобы каждый сам учился!

- Простите, мой король, мне это, право, непонятно.

Спасибо Вам за хлеб и соль, но мне пора обратно.

Коль Христофорыч наш Ефим узнает про отлучку,

Я буду палочкой учим, нас палочками учат.

- Но как вознаградить тебя за курочки спасенье?

- Избавить от учения нуднейшего мученья.

А коли в этом деле не можешь мне помочь,

Иной не ставлю цели и отправляюсь прочь.

Верши в подземном этаже ученые дела,

В которых пользы столько же, как в черном от бела.

Быть королем волшебности - какой же в этом прок,

Коль в малой сей потребности, и то помочь не смог?

Король ответил со смешком, хоть внутренне смутился:

- Чтоб ты холяву с волшебством не путать научился,

Держи, Алеша, зернышко. Пока оно с тобою

Тебе нашепчет на ушко задание любое.

Но помни, мальчик мой, что ты теперь за нас в ответе,

Все, что увидел под землей, храни в большом секрете!

Коли кому сболтнешь, случайно, или чтоб прославиться,

То нас невольно обречешь в печальный путь отправиться.

Алеша закричал тогда: - Спасибо, друг мой милый!

Секрет не выдам никогда, с собой снесу в могилу!

И в миг, когда луч солнца лег на мост и тротуар,

Тихонько, будто мотылек, вернулся в дортуар.

Наутро чудеса пошли одно другого хлеще:

Урок Алеша не учит, а как по тексту хлещет!

За голову хватаются его учителя,

А мальчик наслаждается и хвалит короля.

Алеша счастием полон, не учит и не тужит,

Но только вдруг заметил он - никто-то с ним не дружит.

И рады бы дружить, только о чем общаться с ним?

Ведь им - урок учить, а он безделием томим.

Но как ни блещет солнышко, а черный день настал -

Алеша свое зернышко однажды потерял,

Шел отвечать любой предмет, как обреченный к дыбе,

И на любой вопрос в ответ молчал подобно рыбе.

А век-то был суровый, и правила под стать,

За дерзости любого могли и отхлестать!

Раз отвечать не хочет Алеша ни гу-гу,

Учитель в соли мочит плетеную розгу.

- Ведь стал он лучший ученик, всей школы честь и слава!

Тут взял, и в одночасье сник, с чего бы это, право?

Наверно, лишь из дерзости, не мог же поглупеть?

Ну что ж, от этой мерзости прелестно учит плеть!

И снова чудеса пошли одно другого хлеще -

Что ни урок - Алеша влип, и снова его хлещут,

Он так привык от зернышка зависеть своего,

Что без него уж ни шажка, не может ничего!

Терпел, терпел Алеша, ни пить ни есть не мог,

Не вытерпел и рассказал, как есть, про городок.

Рассказывает, крестится, целует образа,

Но мало кому верится в такие чудеса.

И вновь его ругают, нет выхода совсем!

Но ночь очередная подкралася меж тем,

Алеша лег в кровати, глядь - из печи в стене

Король подземной братии на маленьком коне!

Алеша сразу в слезы: - Простите, виноват!

Король сказал серьезно: - Теперь-то понял, брат?

Как зернышка не стало, так ты и все... Того...

Теперь усвоил, малый, что значит волшебство?

- Совсем его что ль нету? - Да есть-то оно есть!

Но надо чудо это трудами приобресть!

Но конь мой бьет копытом, пора в далекий край.

Раз ты нас, братец, выдал, без нас теперь живай.

Коня он развернул уж, - Да, вот еще одно -

Нашел твое я зернышко, да вот, кстати, оно.

Бери, мой друг, коль надо. - И руку протянул,

Алеша тут лампаду скорее и задул:

- Езжай же, заклинаю, не искушай меня!

Дражайший дар, я знаю! Манит меня, маня!

Но быть рабом сориночки - какой же в этом прок?

- Утри, герой, слезиночки, ты выучил урок!

С утра начнешь без лени и прочие учить,

Ответишь помаленьку - не будут больше бить.

- Но как же вы, король-то, пойдете-то куда?

- Да уж для нас-то роль-то найдется завсегда!

Коль сон нейдет, давай-ка посижу с тобой немного,

Потешу тебя байкой перед трудною дорогой.

Часть Вторая

Ты знай, Алеша, неспроста к вам прибыл мой народец,

Вы выстроили город, да, ан город-то - уродец!

Кривые улочки везде, из дерева дома,

А мы из камня до небес воздвигнем терема!

Тут место-то волшебное, тут дух витает древний!

Нельзя тут дальше быть вашей уродливой деревне.

Царь Петр правильно решил - не выбрать места лучше!

Но слишком много Петр пил, а Змий - плохой попутчик.

Полвека переводят брус, а все не по уму,

Не зря, наверно, Яков Брюс предпочитал Москву.

Так что не надо, брат, грустить, что выжил нас отсюда,

Давно пора нам совершить божественное чудо,

Катрин хоть тоже девка - ой, но с ней, надеюсь, сладим,

Тут главное - вписаться в бой, а там процесс наладим.

Какой сейчас, Алеша, год? - 769-й.

- Через пол-века будут тут палаты как из злата!

- Не любо ль нынче-то взглянуть? - Ах нет, брат, все не то,

В пол-века, или больше чуть, вот сделаем тут что:

I

Есть улица у вас одна, Большая Луговая,

Адмиралтейский луг она зигзагом обвивает,

А мы хотим устроить там Рассеи центр самый,

Волшебный выдумали план, и действуем по плану:

Сперва закроем к Невской ход, мое такое мнение,

Тут нам Вален наш Деламот поможет без сомнения,

С другой, восточной, стороны построят Фельтен наш

С Валеном нашим Деламотом Малый Эрмитаж,

Адмиралтейский луг потом мы это... уничтожим,

С Георг Матвеич Фельтеном мы это точно сможем, -

Домов построит несколько естественной дугой,

И луг Адмиралтейский там исчезнет сам собой.

Продолжит несравненный план, что мне сейчас пророчится,

Наш зодчий Росси Карл, потомок Бренны, в плане творчества,

Дома Матвеича снесет, но сохранит дугу,

И чисто чудо вознесет, на бывшем-то лугу, -

Охватит площадь желто-белый сказочный фасад,

А назовут все это дело - Самый Главный Штаб.

II

Теперь не луг уж будет там, а чин по чину площадь,

А в центре вздумается нам увековечить лошадь,

На ней царь Петр и барельеф - моряк с волшебной пяткой,

А лошадь - с пяткой, как у дев, таинственной загадкой,

Но Росси план неверный зазря не утвердит,

И Николая Первого, царя, отговорит,

Хоть и забавного Петра отлил Растрелли Карло,

Для всерассейского центра он - маленькая карла.

Предложат обелиск из скал, как дар Рассеи трону,

Но дар Рассее будет мал, потребуют колонну,

Турнир всеобщий будет дан на самый лучший план,

И самый лучший план предложит наш де Монферан.

Такая будет там краса, что не могу сказать,

А сверху ангел в небеса перстом будет казать.

III

Где луг был, станет райский сад с названием - Дворцовая,

Но тут поверь, Алеша, брат, проблема встанет новая -

Как стиля два в один масштаб ввязать условной нитью,

Чтоб Эрмитаж и Главный Штаб в ансамбль объединить нам.

В барокко был Растрелли, вишь, построен Эрмитаж,

А Штаб клациссицистически устроил Росси наш,

Чтоб эти стили снова к гармонии привесть

Придется здесь Брюллову Гвардейский Штаб возвесть.

Шутя небес веление осуществит Брюллов:

Найдя сеченье золотое стилевых основ,

Штришком гармонизирует наш северный Версаль,

И это скомпозирует и завершит ансамбль.

IV

Но это лишь заначка, этим план не ограничится,

Количество задач наших лишь плавно увеличится:

На Заячьем у вас есть Петропавловская крепость,

Но выглядит она - как есть, немытость и нелепость,

Как вижу ее - не пойму - неужто там война?

Недаром под тюрьму переустроена она.

Ее, брат, надо будет обложить кругом гранитом,

Соорудить ей пристань из гранита, с парапетом,

А Невские ворота, что, коль плыть, почти не видны,

Снести, да вновь сложить, чтобы навеки и солидно,

Монетный двор для орденов построить Катерине,

А то чеканят орден в Катерининской куртине,

Где позже будет срамный пляж и девки без порток.

Монетный двор построит наш Антонио Порто.

Еще кой-что по мелочи - цейхгауз, то да се,

И с Петроградской крепостью, можно сказать, усе.

V

Потом - Адмиралтейский гласис до ума довесть,

Палаты там красивые и памятник возвесть,

А то недавно площадью местечко нарекли,

А завалящей лошадью украсить не смогли.

Но мы это устроим, наш полковник князь Голицын,

Знаток Джорджоне, друг Дидро и фаворит царицы,

Нам выслал из Парижа, обстоятельствам назло,

Этьен Мориса Фальконе и Мэри-Энн Колло.

На днях я приспособил к ним Гордеева Федота,

И над Петром, конем и змием уж кипит работа.

Через десяток лет, глядишь, отлить модель сумеют

(Ведь Фальконе в отливке нишиша не разумеет),

И вот когда на площади Петровской водрузят,

Тогда уж будет Площадь, а не гласис на сносях.

Потом, однако, эту площадь нарекут Сенатской,

Для этого, опять же, нам придется постараться, -

Начнем с того, что Петербург - правительственный град,

А где, скажи, мой милый друг, сидит у нас сенат?

Сенат сейчас сидит в своем Бестужевском дому,

Но мы тот дом к шутам снесем, устроим по уму -

Дома купчих и все, что в них, с землей сровняем быстро,

Взамен хоромы взгромоздив, достойные министров,

И вот тогда уже навек, смотреть не надо в воду,

Стать мировой известностью Сенату и Синоду.

VI

Тут, не сбавляя резвости, мы сделаем упор,

На том, чтобы на Невском возвести Гостинный двор,

И на Суконной, на Зеркальной да Перинной линии

Все заторгуют томно зеркалами да перинами,

VII

А чтоб не подложить свинью запросам корабелов,

Мы Новую Голландию перелицуем смело, -

Склады кирпичные там станут просто и сердито,

И Арка необычная из кирпича с гранитом,

VIII

А где сейчас у нас лежит Большой Царицын луг,

Военное святилище там создадим, мой друг,

Поставим монументы в нем Суворову с Румянцевым

И поле это назовем суровым Полем Марсовым.

IX

Как берег левый сделаем, спланируем на правом

Художеств Академию Шувалову во славу.

Кокоринов и Жан-Батист Вален наш Деламот

За четверть века выстроят, коль Фельтен подмогнет.

X

А в 77-м году, есть тут у наших мнение,

На Петербург ветра придут, а значит - наводнение,

И тут нам надо, братец мой, момент не упустить,

И в Летнем саде много перемен произвестить:

Разбитые фонтаны вдруг отстраивать не будем,

Раз так, не нужен виадук, разрушим и забудем,

Людским и Гроту та же участь, Лабиринту вслед,

Садовые ж, не мучась, сохраним на пару лет.

Чтоб тек вольней поток людской, не беспокоя встречный,

Сперва зароем Гаванец, а следом - Поперечный.

Дальнейше улучшая променад простого класса,

На берегу Лебяжьего соорудим террасу,

Ограду знаменитую, с гранитом, у Невы,

У Мойки - без гранита, не столь знатную, увы.

Кофейный домик сделаем, чуть позже - домик Чайный,

Украсим садик вазою красы необычайной,

Крылова, еще с талией, соорудит наш Клодт,

А что тут будет далее, уж не от нас придет.

XI

Потом, в преддверии правленья кратенького павловского

Сделаем проекты Инженерного-Михайловского,

Начертаем аж 13 за 12 лет их,

С почвою сравняем Летний дом Елизаветы,

И освещая солнцем дни, а факелами - ночи,

Трудом единовременным шести тысяч рабочих

В четыре лета и зимы тут замок возведем,

Опять же, нашей нет вины, что дальше будет в нем.

XII

Украсив невские брега причудливой красою,

Мы вокруг Невского луга еще чудней устроим.

Начнем с окраины самой, где на углу с Фонтанкой

Дворец построен над рекой Потемкину подарком.

С дворцом было 100 тысяч, брат, подарено ему,

На обустройство, мол, дворца по вкусу своему,

И он Растрелли высеченный дом разноэтажный

Сменит классицистическим, чтоб выглядел он важно,

Торжественно и чинно. Таков уж, брат, Потемкин.

И этом виде сей дворец останется потомкам.

План тот осуществит Старов, наш славный архитектор,

Художеств Академии грядущий адъюнкт-ректор.

Жуковский Александру тут внушит благие цели,

Здесь Пушкин с Николаем будут спорить о дуэли,

А как поблизости Аничков мост построен тут,

То и дворец Аничковым попросту нарекут.

XIII

Мост нами тоже будет перекроен, между прочим,

Он, для слона построенный, хотя пока и прочен,

Но все же деревянный он, а это, брат, не то.

Творим мы регулярный город каменных мостов,

Так что в ближайшее же время Жан-Рудольф Перроне

Семь каменных чудес нам поднесет, как на ладони:

Старо-Калинкин, Чернышев, Аничков и так далее,

Фонтанке сделают альков, ведущий в зазеркалие.

Но вскоре так забурлит вал цугов, карет и троек

Что вновь Аничков будет мал, и вновь переустроен, -

Гранитными опорами Бутацц его подпрет,

И конными скульптурами увековечит Клодт.

XIV

К востоку ж от моста сейчас стоит домишко сельский,

Его планируем мы слить княгине Белосельской,

Коли твой предок - Мясников, а Рюрик - предок мужа,

Домишко, дело ясное, лишь ради места нужен.

А место против царского Аничкова дворца

Конечно же потребует приличного творца,

И ей дворец построит там Тома наш де Томон,

Андреем Штакеншнейдером изменен будет он,

И гордо в вечность ступит всем напастям вопреки,

Ни торг его не сгубит, ни огонь, ни двойники.

XV

Вопрос с дворцами порешав, придет пора, мой друг,

Облагородить Невского важнейший сад и луг,

Что за Аничковым лежит до улицы Садовой

А с Невского на юг бежит до самой Чернышевой.

И вроде сад себе как сад, в нем и фонтан и пруд,

Но вроде бы чего-то как бы не хватает тут.

И как всегда в начале дел великих и хороших

Лежит малюсенький задел, былинка или мошка, -

Так и в саду, из древа сам, и древом окружен,

Ютится Итальянский театральный павильон.

После побед над Польшею австрийско-русско-прусских

Сюда свезут библиотеку Табашей-Залуских.

Потом мы, как обычно, подключим волшебный фактор,

И в камне воплотим библиотеку и театр:

Сначала в Петербург приедут Кавос и Казасси

И закипят тут театрально-оперные страсти,

Наш павильончик маленький для Мельпомены бренной

В театр переделает Викентий Францыч Бренна.

Тем временем, чтоб было где хранить библиотеку,

То бишь для бренных Клио, Каллиопы и Эвтерпы,

Построит подкупающее плавностью углов

Приятственное здание Егор наш Соколов.

Затем, чтоб ход процесса невзначай не заморозить,

К нему проявит интерес наш Карл Иваныч Росси,

И нарисует план, как изменить театр Бренны,

Библиотеку, садик и строение Вселенной.

Другой подобный план создаст наш Антуан Модюи,

Но план Карла Иваныча модюев переплюнет,

И здесь, как только план будет подписан и принят,

Через четыре пятилетки будет город-сад.

Сперва Аничков от земель, театру уделенных,

Отделят воины Пименова в Росси павильонах,

А чтобы с запада закрыть театра мироздание

Пристроит Росси новый корпус к Соколова зданию.

Чтоб подтвердить его библиотечно-мудрый статус,

Фасад украсят Эврипид, Вергилий, Гиппократус,

Почат в тени Миневры Демосфен и Цицерон,

Да с ними Геродот, Эвклид, Тацит, Гомер, Платон.

В сем обрамлении неярком, словно сердце мира,

Блеснет бриллиантом солнце петербургского ампира,

Чей лучезарно-гордый, но не надменный вид

Лик этой части города навеки изменит, -

Потом представить Питер уже будет невозможно

Без бравурной шестиколонной галереи-лоджии,

Без муз, гостей встречающих, на аттике кумира,

И гениев, венчающих торжественную лиру.

Екатерины строгий внук оценит Росси дар

И наречит в честь Лаллы-Рук и зданье и театр.

Что мы сейчас зовем Театр комедий и трагедий,

Александринкою потомки будут помнить веки.

Перед театром Федоров устроит милый садик,

А Карл Иваныч Росси возведет театра сзади,

Имея 220 метров из конца в конец,

Законченной гармонии чистейший образец, -

Здесь будет чудо-улица с названьем Театральная,

Вся будет как зеркальная, а в дождь и зазеркальная,

Что в ширину, что в высоту - 22 метра ровно,

И вторить будут тут друг другу белые колонны.

А Театральной улицей, которой, между прочим,

Названье Росси-зодчего мы в будущем пророчим,

Мы выйдем прямо к улице и мосту Чернышева,

О Чернышеве б тут хотел домолвить я два слова:

Он начал, как денщик Петра, но в битвах отличился,

Командовать и управлять с усердием учился,

И вот тебе блистательный усердия пример -

Он кончил как сенатор, генерал и кавалер!

Так значит вот, по плану все того же Карла Росси

У моста Чернышева мы организуем площадь,

А позже Ломоносова ее украсим бюстом,

Что тоже генералом был, науки и искусства.

А завершим Алекстандринки чудо-композицию

На "Никольсе и Плинке" отлитой императрицею

Стоящею со скипетром, без строгости, но статно,

Между Аничковым, библиотекой и театром.

У ног Екатерины расположатся красиво

Суворов назидательно, Потемкин чуть игриво,

Перун кагульских берегов, Потемкину пеняя,

Державин, вместе с Дашковой небесных муз пленяя,

Орлов с Чичаговым, шутя про Выборг и про Чесму,

А Безбородко и Бецкой - про выбор дев прелестных.

XVI

И снова на Васильевский. Где нынче место пусто,

Там будет высочайшее творение искусства.

Зовется место Стрелкою, пустое, словно блин.

Мы Джакомо Кваренги подключить сюда хотим.

Начнем тихонько, исподволь, чтоб чуда не спугнуть, -

Построим Академию, от Стрелки влево чуть,

А чуть от Стрелки вправо, чуду делая оклад,

Построен будет северный пакгауз, то есть склад.

Потом приступим, помолясь, к самому, значит, чуду,

Кваренги тут не справится, винить его не буду,

Тут нужен тот, кто зазвучит с пространством в унисон,

И словно с неба к нам сбежит Тома наш де Томон.

Построит Биржи здание, и, гордой стати полны,

Возвигнет по краям его Ростральные колонны,

И волны, омывающие плавный спуск к реке,

С гуляющими будут говорить накоротке.

В пейзаже наводненья ток изменит пару линий,

Но что нарушит паводок, восстановит Лукини.

XVII

А следующим заданием, без диспутов и споров,

У нас будет создание Казанского собора.

Где церковь Богородицы Святейшей Рождества,

Воздвигнем воплощение Рассеи торжества.

Заведовать всем этим будет зодчий Воронихин,

И он тут не потерпит никакой неразберихи -

На Запад вход будет смотреть, а на Восток алтарь,

А колоннада - Невскую украсит магистраль.

Здесь двухголового орла вовек пребудет слава,

Сюда свезут фельдмаршала из прусского Брунцлау,

И воздадут тут честь и дань скульптурной русской школе

Кутузов, вдаль простерший длань, с горюющим де Толли.

XVIII

Еще, против Адмиралтейских верфей и хранилища

Через четыре года будет горное училище,

И Воронихин, тот же наш неутомимый зодчий,

Воздвигнуть для училища изящный дом захочет.

Но самым главным чудом в этом каменном дворце

Два барельефа будут и скульптуры на крыльце.

Училище же горное, чтоб намекнуть на это,

С горами и землей их будут связаны сюжеты:

Скульптура первая - Геракл сражается с Антеем.

Антей-то, как известно, сын земной богини Геи,

На Матери-Земле стоя, он был непобедим,

Но вверх Геракл его поднял, и так покончил с ним.

Вторая статуя - Плутон уносит Персефону,

Сокровища подземных вод принадлежат Плутону,

А Персефона, плачущая над своей судьбой, -

Богиня царства мертвых, что тоже под землей.

Сюжеты ж барельефов повествуют о Вулкане,

Нет нужды, верно, объяснять про связь его с горами?

На первом он беседует с Венерой-озорницей,

И Аполлону на втором вручает колесницу.

XIX

На бреге том возгромоздя дворец земли и гор,

Мы замок вод сметем шутя - Адмиралтейскй двор,

Оставим только шпиля в струнку вытянутый волос,

Что по проекту Коробова выполнил ван Болос.

А верфь и крепость нам там будут боле ни к чему

Ведь город вырос, надо соответствовать тому,

Взамен морально умерших фортификаций старых

Тут камнем славу дел морских запечатлит Захаров:

Вот Петр флот свой создает, усталости не зная,

Вот нимфа шар земной несет, в дорогу вдохновляя,

Исида вот с Уранией, что от стихий спасут,

Ну и Фемида, что авось вознаградит за труд.

Потом еще тут будет сад, где разместятся строго

Жуковский, Глинка, Лермонтов, Верблюд, Пржевальский, Гоголь.

А Гешвенд, Мерц и Бенуа, тасуя рой проектов,

Фонтан огромный выстроят на стыке 3-х проспектов.

XX

Адмиралтейством городу придав морской мотив,

Изменим облик набережной, что насупротив:

Воздвигнем сфинксов, коим три с полтиной тыщи лет,

И пристань им диковинную высечем вослед.

Туда, где, рядом с Меншиковским, ныне плац кадет,

Мы памятник перенесем Румянцева побед,

Там сад уютный разобьем, чтоб граждане гуляли,

А сад решеткой обнесем, отлитой у Сан-Галли.

XXI

Потом два эти берега соединим мостом, -

Там, где сейчас Исакиевский наплавной понтон,

Построим новый Невский мост, красивый как жар-птица,

И будут два крыла его, вздымаясь, расходиться.

Потом крылами украшать заката огнь багровый

Начнут Литейный, Троицкий и, наконец, Дворцовый...

Доставив их из гордых снов, поставим столько тут,

Что званье города мостов прославит Петербург!

XXII

А где для памяти Петра и его славы бренной

Потеют Чевакинский и Антон Ринальди с Бренной,

В конце концов Луи Огюст Рикар де Монферан

Построит несравненный Исаакиевский храм.

Расстроит многих в городе умеренных высот,

Как храм построен горд и преднамеренно высок.

Поймут со временем они - он нужен граду, точно

Как кругу - ось, холсту - последний штрих, а тексту - точка.

Лишь после этой акции смогу сказать без страха

Ущерба репутации волшебного монарха,

Что это-таки город, тот самый Петербург,

Который мне вложил в мозги и душу Демиург.

Ну а теперь, мой сонный брат, позволь с тобой проститься,

Морфей уж изготовил мак, чтоб дать тебе напиться,

А завтра все, что ты, герой, услышал от меня,

Начнет сбываться. - И король направил в печь коня.

***

И в этот миг чудесности алешиного детства

Вернулось древней местности чудесное наследство,

Небес дорога млечная в каменьях тут застыла,

И воцарилось вечное, где временное было.

Конецъ

Анонс:

Мистерия вторая. О том, как Санкт-Петербург в течение 200 лет был столицей российских крыс.

Появится в ближайшие месяцы (в зависимости от наличия свободного времени и вдохновения) .

 

[SIZE=12pt]Мистерия вторая. О том, как в Санкт-Петербурге 200 лет был штаб российских крыс.[/SIZE]

I

Истоки сей истории сокрыты временами,

Конец XVII века, если между нами,

Когда норвежский капитан Корнелий Крюйс (Круис)

Прославился в Голландии как истребитель крыс.

В Голландию Корнелий прибыл худеньким подростком,

Но море искренне любил и поступил матросом,

И тут же, как на грех, англо-голландская война,

Потом франко-голландская, такие времена...

Монархов, коим присягал, потом припомнил шестеро,

Был капитаном, капером, купцом, экипажмейстером,

Он трем республикам служил, купцов корсарски грабил,

И сам пленен однажды был, против корсарских правил.

По правилам освобожден, обплыл все части света,

В Австралии лишь не был он, но не жалел об этом,

Возил вино, продукты, марокканский кофе, мирр,

Рабов, какао, фрукты, но всего важнее - сыр! -

От мыса Горн до Кадиса и дальше до Туниса

Ничто так не влечет к себе задумчивую крысу.

Как полный трюм доставить и уберечь от крыс,

Чтоб были с сыром Кюрасао и Зеленый мыс?

И отправляясь в Гибралтар из царствия цветов

Корнелий на борт брал команду яростных котов,

Они из корабельных крыс устраивали пир,

И тем доход утраивали, сохраняя сыр.

С тех пор возненавидели Корнелиуса твари -

Котина! Крысолов! Работорговец! Карбонарий!

И дали себе слово изыскивать пути

Морского крысолова под корень извести.

Когда Корнелий завершил морское лиходейство

И поступил шипчандлером служить в Адмиралтейство,

То крысы сразу поняли - настал их звездный час!

И Крюйсу своевременно подпортили припас,

Товарополучатели устроили скандал

И призрак безработицы перед Круисом стал.

А время было тяжкое, могла случиться драма,

Но Николаас Витсен, бургомистр Амстердама,

Голландско-русской дружбы великий патриот,

Устроил друга Крюйса адмиралом в русский флот.

И в русском флоте наш Круис фортуне отдал долг -

Петру в Европе нанял флототоводцев славный полк,

Среди его питомцев бороздили океан

И Витус Беринг, и Бредаль и Генрих Остерман...

Не пребывая ни минуты в лени и прострации,

Построил первый наш линкор "Гото Предестинация",

Десятки прочих кораблей, рабочие бараки,

Спас Котлин и Кроншлот от анкерштерновой атаки,

Боряся против шведов в архангельской глуши,

Одерживал победы над двором Гассан-паши,

Да пользуяся Витсена испытанною дружбою

Тайком в Голландии скупал припасы и оружие,

Им атлас Дона был составлен, а потом издан,

Он первый в Питере открыл приход для лютеран,

В Европу русских юношей устраивал учиться,

Попутно в дипломатии умея отличиться,

Не брезговал разведкою, со смертию Лефорта

Стал серым кардиналом и правителем Балтфлота,

И первой школой в Питере, известной "Петришуле",

Мы, правнуки, обязаны норвежскому дедуле.

Любя просторы моря и соленые ветра,

Он ненавидел крыс и в окружении Петра,

И крысы отплатить ему всегда бывали рады,

И крысы-сыроеды, и крысы-казнокрады.

А годы шли, и адмирал устроился на суше,

Но крысам мало этого, их жажда мести душит.

Чтобы с отважным воином покончить насовсем

Проникли они в дом его на Мойке 57,

Причем имел дом три фасада, если разобраться,

По Невскому он - 18, по Морской - 12,

И этим оборотней-крыс он так очаровал,

Что не один только Круис, и дом их жертвой стал.

Как умер Крюйс от приступа, история не нова,

Не в первый раз так крысы убивают крысолова,

Важнее то, что в доме, где пал от крыс Круис,

Возник централизованный оплот российских крыс.

II

Потом к несчастию людей и собственному счастью

Они пожар устроили в Адмиралтейской части.

И Крюйса дом и дом напротив полностью сгорели.

Напротив дом Елизавете выстроил Растрелли,

Запомнившийся в качестве паркетов образца,

И под названьем временного Зимнего дворца.

А вместо дома Крюйса возвел другой Земцов,

А план крысиный был хитер, и вот он был каков:

Чтоб людям легче портить кровь, влиять на жизнь столицы,

Удобно крысам, коль напротив двор императрицы,

Шныряя ж меж дворов они сумели ухитриться

Заставить архитекторов их цели подчиниться:

Украсив Невский с двух сторон фасадами дворцов,

Как будто план им был внушен, Растрелли и Земцов

Фасады двинули вперед соседних эдифисов,

Тем самым облегчив проход между дворцами крысам,

Им проще стало проникать во двор императрицы

Чтоб на российский трон влиять, с провинцией сноситься,

И вот с тех пор прекрасных до сих красивых пор

На этом месте Невского - крысиный коридор.

Потом война, в Берлин вошли Тотлебен и Бутурлин

Чем некий замысел крысиный враз перечеркнули,

Но крысы инициативой овладели вновь,

Императрицу укусив, ввели ей зелье в кровь.

Елизавета умерла, не кончив свою роль,

И крысы тут же дело это взяли под контроль.

На трон взошел Карл Питер Ульрих, он же Петр Третий,

И сразу вновь перечекнул итоги Семилетней.

III

Но власти и богатства тут нарушился баланс,

Ведь крысами упущен был существенный нюанс -

Где Зимний выстроен дворец, был раньше рынок Мытный,

А как ему пришел конец, не очень стало сытно.

Тут крысы выдумали трюк, достойный фарисеев, -

Подцеплен был ими на крюк крестьянин Елисеев,

И там, где Крюйса дом стоял, а ныне штаб крысиный,

Возник изысканнейший зал сыров и апельсинов,

Омаров и креветок, копченостей и вин,

Ну, словом, чудо света - Елисеев магазин,

Дополнив 20 лет назад открытое уже

Всемирно знаменитое "Валот и Беранже".

Валот чем-то не угодил крысиной злобной силе,

Они его прикончили и Вольфом заменили.

Вверху события шумят, а крысы в ус не дуют,

Под Елисеевым едят, под Беранже пируют.

IV

Тут Пушкин стал наперерез крысиной подлой цели,

И чтобы Пушкина Дантес прихлопнул на дуэли,

27 декабря поэту в лимонад

Подмешан был отравленный крысиный рафинад.

Стал Пушкин чуть рассеянней, медлительнее чуть,

Когда с Данзасом в сани сел и устремился в путь,

С Натальей Николаевной в дороге разминулся,

Да на пути к барьеру, чуть задумавшись, споткнулся.

Крысиный план был верен, и не бывал уже

Поэт ни в Елисеевском, ни в "Вольф и Беранже".

Потом в кафе читали все стихи "На смерть Поэта",

А крысы тихо радовались, слушая об этом.

V

Потом пытались крысы укокошить Достоевского,

Внедрив его в кружок Буташевича-Петрашевского,

Знакомство их подстроив на первом этаже

Строенья рокового все в том же "Беранже".

Сработал план, когда всю группу петрашевцев в целом

Приговорил военный суд к позорному расстрелу,

И крысы без сомнений уже пили за успех,

Когда в момент последний вдруг помиловали всех.

VI

Расстроилися крысы и решили что уже

Не соответствуют моменту Вольф и Беранже,

Обоих удушили, и открыли ресторацию,

Где и осуществили нижеследующую акцию:

Давно уже в России, а, быть может, и на свете,

Врагом номер один стоял у тварей на примете

Создатель музыкального творения о том,

Как кукла надругалась над крысиным королем.

Все, кто причастен к теме был, сводили их с ума:

Эрнст Теодор Амадей Гофман, Александр Дюма,

Мариус Петипа, что дал Щелкунчику либретто,

И русский гений, воплотивший в музыке все это.

Последний крыс особенно безумствовать заставил

Ибо сюжет антикрысиный на весь мир ославил,

И в ресторане Лейнера, на месте "Беранже"

Засаду крысы сделали на первом этаже.

Когда Чайковский к ним зашел воды холодной выпить,

Они холерный порошок сумели в воду всыпать,

Напился Петр Ильич водой, и к утру слег навек,

Пал жертвой крыс очередной великий человек.

VII

Потом в сем доме роковом снял новую квартиру

Фотографический маэстро Константин Шапиро,

Продолживший почин литографического Мюнстера

И ставший лейб-фотографом российского искусства.

Им в "Русском Пантеоне" и "Портретной Галерее"

Оставлены потомкам Немирович, Менделеев,

Толстой, Тургенев, Гончаров, Некрасов, Клодт, Краевский,

Прянишников, Островский, Склифосовский, Достоевский,

Все тот же Петипа, что крыс особенно задело,

Мещерский, Салтыков-Щедрин, Набоков, Монтеверде,

И прочие, кого хоть как коснулся Божий Дар.

Но крысы у фотографа устроили пожар,

И столько уникальных негативов там сгорело,

Что не один Шапиро, а все общество скорбело.

Вот что, к примеру, Кони для Чехова писал:

"На фото есть Коломнин, а негатив пропал".

VIII

Тем временем, в том самом бывшем "Вольф и Беранже",

Теперь, вернее, ресторане Лейнера уже,

Где Пушкину с Чайковским приготовили удел,

Сменили крысы вывеску для новых темных дел.

Однажды новую - "Альбер", повесили с утра,

Запутывать следы они большие мастера,

И вот уж как бы в совершенно новом заведении

Повздорил поэт Князев с Ольгой Глебовой-Судейкиной,

И снова буря мглою чьей-то жизни небо кроет

И вместо жизни создает "Поэму без героя".

IX

А между тем здесь организовали троглодиты

Открытие французского "Лионского кредита".

Почуяв вкус к финансам, тут открыли закрома

И прочие крысиные банкирские дома.

Насытившись финансами по самое не можно,

Иных банкиров крысы отселили осторожно,

А прочих разорили и выдули в трубу

И места получили себе аж по не могу.

И вот тогда в пустых двухстах шестидесяти залах

Разлилось море шерсти, выливаясь из подвалов,

Крысиная симфония заполнила дворец,

И 200 лет истории свой обрели венец.

В то время крысы и в России, да и в мире целом,

Приблизились к вершине торжества своего дела -

Двуногим идиотам чума сменила пир,

И по крысиным нотам теперь вертелся мир.

X

И крысы пьют, целуются, ругаются и плачут,

Бокалы поднимают за красавицу-удачу,

В хранилищах-подвалах коллекции распив,

Кружатся в карнавалах, костюмы нацепив.

И белые, и черные, и серые создания

Заполонили мордами пустующее здание,

Над бывшими владельцами глумятся оголтело -

Над Нейманом, Котоминым, и Крюйсом, знамо дело.

Повсюду шум и чехарда, везде зверьки роятся,

Вертятся тут дела, что даже Смольному не снятся,

Вершатся курсы всех валют, тасуются войска,

Вино к обеду подают и прочь летит тоска,

Политика решается, штандарты продаются,

Портвейном похмеляются, за картами смеются,

(И, кстати, факт, зоологов пленяющий умы, -

Смеяться в мире могут только крысы, ну и мы),

Тут миллионы крысятся, точнее миллиарды,

Над крепостями высятся флажки в военных картах,

Тут Азию с Европами мешают, как в стакане,

Крысихи вертят попами в подобии канканьем,

Тут приговаривают вас, кто чем-то помешал,

Тут в спины целых государств вонзается кинжал,

Тут золото и серебро скирдуется по кучам,

Грызут адамово ребро, кто громче и кто хрустче,

Мвшьяки разливаются для странствия по свету,

Маньяки вдохновляются на то или на это,

Убийства замышляются, их в прессе освещение,

Коньяком подкрепляются крысиной мысли гении,

Мошенники встречаются, одетые в манжеты,

Мышами запрягаются крысиные кареты,

Дефолты намечаются, дербанятся бюджеты,

Муштрой подготовляются крысиные кадеты,

Тут губятся империи, рождаются республики,

Считаются потери и скрываются от публики,

Тут музыка оркестрится, балетится стриптиз,

(В гробу, вздыхая, вертится болеющий Круис),

Сгрызаются пергаменты, как датские сыры,

Подобие парламента создалось для игры,

А мыши, сунув лапки в золотые шаровары,

Дежурят у дверей, словно заправские швейцары.

Изысканные франты на креслах возлежат,

Снуют официанты из маленьких мышат,

Кому - мышиный блинчик, кому - вина графин,

Желающим - морфинчик, и даже героин,

В уютных кабинетах для услад крысиной братии -

Из дуба и ореха красивые кровати,

Прекрасные картины, утехе крысьей фон,

И красные гардины, эпохе в цвет и тон.

Своим нористым идолам лия потоки хвал,

Глядятся крысы в зеркала драпированных зал,

Танцуют на подушках, под стенами скребут,

Благодаря судьбу, что не пропал их скорбный труд.

Хоть места и навалом, нет тут места пустоте,

Тут смокинги и пары оттеняют декольте,

Гаванские cigarro расточают дымный след,

И пляшущие пары учащают pit-a-pat,

Тут брызгами шампанское, игристо и пенисто,

Тут "Жизнь артиста" Штрауса играют пианисты,

Музыкой воспевают тут Летучей Мыши месть,

А вальс "Прощай, Санкт-Петербург" глумясь играют здесь.

Тут всюду бархат и парча, все глянцево-столично,

Тут даже маска палача глядится эротично,

И вымогатель выглядит, как родовая знать,

И тут Агате Кристе бы нашлась сюжетов кладь,

Тут состоят в союзах с аферистами растлители,

Тут учат быть артистами крысят своих родители,

Крысиная мораль отсюда шествует по миру,

И зуб точеных сталь грызет несчастную Пальмиру,

Тут фальшивомонетчики практически как дома,

Тут все со всеми через всех приятельски знакомы,

Тут шулеры и взломщики в цилиндрах-котелках,

И знамя крыс полощется, пророча миру крах,

Тузы финансов носят здесь мохнатые рейтузы,

Отсюда управляются казна и профсоюзы,

Заводы под контролем тут, газеты, самолеты,

И Королю Крысиному тут пишутся отчеты,

В крысиных красных глазках таятся тайны стран,

Растятся, как на грядках д'Арк, Хари и Каплан,

Готовятся предательства, погромы и расстрелы,

Вот - грядки розы алой, вон - грядки розы белой,

Тут винные подвалы, и виски короба,

Еды всегда навалом, и не страшна зима,

Тут крысы носят Прада, песцовые меха,

Роскошные наряды и нежные шелка,

Тут жемчуг и бриллианты на ушках и хвостах,

Тут женщины пикантные в надушенных платках,

Хрусталь метает блики и, гранями светя,

В крысиновые лики играет как дитя,

Есть крысы тут огромные и маленькие вовсе,

Деньгами окрыленные, и те, что денег просят,

По-светски сексуальные, и как бруски из сала,

Ответственно-фискальные и мерзкие фискалы,

Беседуют за ленчами, устраивают драки,

Тут крысы-минивэнчики и крысы-кадиллаки,

Любители паркетов и любители ковров,

Губители поэтов, разжигатели костров,

Столпы столицы, гости из Парижа и Берлина,

Не дураки напиться и понюхать кокаина,

Веселые и смелые со всех концов Земли

Черешней скороспелою на Невском расцвели,

С холерою, дизентериею, чумой и тифом,

Заразною шизофренией и бессонным лихом,

На многих галстухи надеты шелка иль атласа,

Хоть шей под галстухами нет, а смотрится прекрасно,

Все в мире относительно, включая ценность шей

(Лицо без шеи очень трудно вытолкать взашей).

XI

Но был опасный враг у крыс, старик Иенсен О.

Он долго изучал их жизнь, и знал их от и до,

Потратил он десятки лет и понял в полной мере,

Как знаменитый гамельнец их утопил в Везере.

Бывал он часто в Гамельне, как правило, в июне,

Где Крысолова помнили фон Мёрсперг и фон Люде,

Читал записки Бамберга, Фицелиуса, Циммерна,

Раабе, Рэмси, братьев Гримм, Бёртона, Уонли, Вестергана,

Схожие легенды слушал в Гарце, Бранденбурге,

Беверингене, Нойштадт-Эберсвальде, Гинденбурге,

Во Франции, Ирландии, Саксонии, Моравии,

Британии, Финляндии, Умманце, Скандинавии,

Читал Апполинера, Гейне, Браунинга, Гёте,

Проспера Мериме, Брентано, Сельму Лагерлёф и

В исканиях суровых достиг таких высот,

Что Флейту Крысолова восстановит вот-вот,

И день любой мог стать для крыс фатальной датой Икс,

Когда та флейта зазвучит и уничтожит крыс.

О воплощенном призраке трагической кончины

Немедленно был преуведомлен король крысиный,

А где король тот прячется, об этом даже я

Не ведаю, поэтому не буду врать, друзья,

Но кое-что о нем узнать вы можете и сами,

Король - это десяток тварей, сросшихся хвостами,

О нем писали Херберт, Конрад Геснер, Эрт Эртрус,

Эрнст Мориц Арндт, Мартин Харт, Йоханнес Самбукус,

Голландец Харт отлично материалы обобщил,

И королей количество нам точно сообщил.

В своем труде классическом с простым названьем "Крысы"

Он насчитал их 57, историю изрыскав.

Я не уверен так совсем, но где-то на две трети,

Что адрес Мойка 57 был выбран в связи с этим,

Но суть не в этом, кто их разберет, тех королей,

А в том, что прибыл в город Петербург из-за морей

Гвинейский черный киллер, освободитель-спец,

И все почти поверили, Иенсену - конец.

Охотничья потеха объявлена была,

Однако же к успеху она не привела,

Умело ускользал от слежки конспиратор скрытный,

И терпеливо выжидал удобный час для битвы.

У Крысолова была дочь, за ней следить хотели,

Искали её день и ночь, но не достигли цели,

С младых ногтей у папы училась егоза

На мозги крысам капать и отводить глаза.

Но поиск продолжали, и в 20-х числах марта

Ловцы не облажали и, хмелея от азарта,

Девицу обнаружили на рынке, на Сенной,

И тут же обложили крысиною стеной,

Сперва следила издали крысиная охота,

Как девушка чекисту продавала "Дон Кихота",

Но главным было то, что она сделала потом -

Баклану без пальто продиктовала телефон.

Баклан его запомнил, а может быть забыл,

Но взят ловцами в разработку плотненькую был,

Девица способом привычным обрубила "хвост",

А вот к баклану крысий "хвост" практически прирос.

Потом баклану крысы яд подсыпали в боржом,

Пока баклан болел, его оставили бомжом,

А чтобы юношу совсем контролем обложить

К себе на Мойку 57 переманили жить.

Для этого к баклану, что разгуливал по Мойке,

Был подведен агент, не то рыбак, не то чиновник,

Не то военный лавочник, из бывших англичан,

Но трюк сработал, и узнал "знакомого" баклан.

Агент баклана поселил на Невском 18,

Деньгами малость одолжил, чтоб есть и одеваться,

Да крысы ему выделили целый шкаф с едой

Чтобы баклана привести в возвышенный настрой.

Работающий телефон настрой его стерег,

Девицы номер вспомнил он и дозвониться смог,

И, чудо! - легкомысленная дочка Крысолова,

Ему сказала адрес свой и повторила снова.

Возликовали крысы - окончен долгий спор,

Освободитель быстро исполнит приговор!

Но в каждом плане есть изъян, был он и в этом плане,

Ведь крысы мало сведений имели о баклане,

Он был не из простых бомжей, заполонивших Невский,

А был маэстро-чародей по имени Гриневский,

Он тут же понял замысел ликующей крысни,

И на Васильевский помчал, чтоб девушку спасти,

А следом крыс летела рать, вот это была гонка!

Его пытались удержать подделанным ребенком,

Девицею фальшивою, разводкою мостов,

Но что мосты, когда ты - мастер Алых Парусов,

И как ко времени примчал, ведь словно на беду,

Старик Иенсен чары снял, не знал, что нападут,

Читал Эртруса, мыслил о постановке чар,

Гвинейской черной крысе подставляясь под удар.

Прибытие Гриневского, влюбленного маэстро,

Тотчас подбросило его из рокового кресла,

Мелькает в воздухе петля... Удар прутов стальных...

Конец Освободителя и бегство остальных!

В крысиных кабинетах забилася тревога -

Карету мне, карету! Дорогу мне, дорогу!

Прикончили Гвинейца, посланца Короля,

А значит, разумеется, и нам грозит петля!

Раз Крысолов расправился с самим Освободителем,

Сюда глядишь заявится суровым истребителем,

А если еще с флейтой, то все - привет, Муму!

И крысы в тот же день перенесли свой штаб в Москву.

 

Анонс:

Мистерия третья. One Night in Gavan'.

Появится в ближайшие месяцы.