Александр О’Шеннон. "Антибард"

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

[SIZE=12pt]БАРДОВСКАЯ ПЕСНЯ С ОСОБЫМ ЦИНИЗМОМ[/SIZE]

Александр О’Шеннон. «Антибард». М, АСТ, 2004, т. 5000 экз.

Недавно Артемий Троицкий огорошил публику, заявив, что ему нравится Андрей Данилко. Ибо Верка Сердючка исполняет попсу с особым цинизмом – и правильно делает. Потому что когда попсу исполняют на полном серьезе, со слезой, получается страх и ужас.

Именно так, с особым цинизмом, исполняет “бардовскую песню” Александр О’Шеннон. Вряд ли в «бардятнике» найдется второй подобный хулиган и безобразник. Фирменный прием москвича с ирландской фамилией – в типовую оболочку слезливой лирики под гитару зашить абсолютно кичевый текст на грани порнографии.

Точно так же, с особым цинизмом, выполнен “Антибард”. Эта книга – одно сплошное издевательство, и к чести автора, в первую очередь он беспощаден к лирическому герою.

Композиционно “Антибард” относится к довольно редкому и весьма непростому для написания жанру “саги одного дня”. Все действие укладывается меньше, чем в сутки, и разбавлено реминисценциями и лирическими отступлениями. При такой компоновке очень легко книгу испортить, но Шеннон, в общем и целом – справился.

Зачин у “Антибарда” из тех, за какие в фантастике, например, сразу бьют канделябром: герой просыпается с бодуна и не может понять, где он и с кем. Только это не фантастика, а реальное утро московского барда, у которого вечером концерт. Начиная с опохмела под пельмешки и до самого выхода на сцену “автор-исполнитель” Саша Степанов будет тащить себя за шиворот сквозь отвратительный слякотный день московской зимы. Иногда падая, иногда отключаясь, но упорно вставая на ноги и отмахиваясь от назойливых звоночков: сидел бы ты, мужик, дома, этот день не твой... Он должен выйти к микрофону, он обещал. В первую очередь, себе обещал. Ну-ну.

Дорога через Москву, да с заходами в разные места, да с паузами на пожевать и перепихнуться, длинная - хватит, чтобы между делом рассказать нам, то ерничая, то плюясь от злости, целую жизнь.

Внутренне Степанов донельзя типичен (как и герой Смоленского), чем и интересен. Только здесь перед нами не провинциальный полуинтеллигент, глядящий на окружающих с высоченной высоты высшего образования - а тот дикий и зубастый тип москвича, каким пугают детей за сто первым километром. Фольклорный практически тип. Он прострелен навылет квартирным вопросом – изгой в собственном городе. У него за душой ничего, кроме московской прописки, только техникум и работа на заводе – придурок без диплома. Его кредитная история впору бомжу. Он записной невезунчик, и от осознания этого уже дошел до грани, за которой начинается не игровой, а смертельный алкоголизм.

Но у него есть аудитория.

Иногда он не понимает, чего эти люди в нем, Степанове, нашли. Какого черта они его любят. Зачем странная девица таскается на все его выступления, да непременно с бутылкой коньяка, на которую явно выкраивает деньги из нищенского жалованья… Зачем другая девица потребовала, чтобы именно он лишил ее невинности (о, из этого вышел поистине смертельный номер)… Почему женщина, возникшая откуда-то ниоткуда, приглядывается к герою так, будто с ним еще пожить можно…. Почему остальные барды держат Степанова за своего. Хотя знают (уж подозревают точно), как он к ним относится.

Относится со смесью жалости и отвращения, но... Не осуждая, а обалдевая. Ужасаясь. И от себя в том числе. Это сильное место “Антибарда” в целом: бескомпромиссное описание всего, во что упирается взгляд героя. Через описание Шеннон нагнетает атмосферу тотального, всеобъемлющего безобразия, преследующего героя с детства. Авторская позиция заявлена, как правило, только брюзгливой интонацией. И интонацией же сглажены лобовые заявления героя, когда тот их себе позволяет. Всегда издевка. Всегда ирония. И всегда душа нараспашку.

Степанов прекрасно видит, насколько вся инфраструктура “бардятника” сгнила. Но деваться некуда: это все-таки инфраструктура, она дает возможность заработать на хлеб. И она фиксирует точки пересечения с аудиторией. А без аудитории Степанову самое место в гробу. Публика его держит. Пока его любят, пока он нужен, он будет жить и писать новые песни.

И сам Степанов - резкий, язвительный, злой, - эту аудиторию тоже любит. Он не был рожден мучиться под слякотным небом, он был запрограммирован именно любить, служить людям, делать что-то для людей.

Да, эти люди, по большей части, гротескные персонажи. Но вместе с теми, кто для них поет, они составляют вполне органичный паноптикум, живущий своей замкнутой жизнью. Степанов выламывается из этой системы хотя бы потому, что глядит на нее с ядовитой иронией. Даже пьяный в зюзю, он остается одним из тех немногих, кто способен трезво оценивать весь этот бедлам. Однако, с той же ядовитой иронией он смотрит и на себя, любимого. И видит, что другого места для “автора-исполнителя” Саши Степанова просто нет.

Его песни – вызов “бардятнику”. Его поведение тоже вызов. И постоянная язвительность – из той же оперы. Он просто не в состоянии жить этой насквозь придуманной жизнью всерьез. Но по большому счету, все вызовы Степанова обращены к себе. Ибо если не везет, надо себя подстегивать.

А не везет Степанову, как в песне – даже в смерти. В любви тоже не везет, но смерть надула его особо. Эпизод с предсмертным видением - один из сильнейших в книге, и подан настолько серьезно, насколько Шеннон вообще может обходиться без сарказма. Но Степанов не был бы Степановым, если бы даже за гранью бытия его не “обули” по полной программе.

Что характерно, и в смерти Степанов честно выполняет основную задачу художника – глядеть на мир широко раскрытыми глазами. Чтобы потом рассказать. Ведь иначе зачем это всё.

За эту честную работу, за этот правильный взгляд, Степанову, как собирательному образу неприкаянного “художника с большой дороги”, можно простить очень многое. В частности, все его выпяченные наружу страхи, комплексы и стереотипы восприятия, расписанные Шенноном почти что со сладострастием. Казалось бы, от персонажа, который иногда разговаривает со своим членом (у члена даже есть имя – Мася), можно ждать чего угодно. Но того, чтобы он встал в позу непризнанного гения – не дождетесь.

Он всем на свете недоволен, ему все чего-то недодали, и Родина его не ценит… А он не непризнанный гений! Он просто Степанов, который пишет песни, и некоторые ему даже нравятся, а парой-тройкой он вообще гордится.

Он продерется сквозь этот безумный день. Выйдет к микрофону. Поглядит на публику. Ему поднесут очередной стакан – чтобы лучше пелось. И случится то, чего ждешь где-то с середины книги. Степанова стошнит в зал.

Давно пора.

И тут раздадутся слова, которые резко и навеки отделят Степанова от множества персонажей современной реалистики, как “грязной”, так и “чистой”. К этим словам ведет вся книга – с ее особой брюзгливо-описательной интонацией, за которой скрывается редкая внутренняя сила и уверенность в себе. Неспроста мы выше поминали Лимонова. Помните, чем кончается “Эдичка”? Яростным воплем в лицо мирозданию: ИДИТЕ ВЫ ВСЕ К ЕБАНОЙ МАТЕРИ! Истошным криком очень маленького существа.

А Степанов, эта пожизненная жертва обстоятельств, этот человеческий обмылок, это проспиртованное недоразумение, в котором непонятно, как держится душа - он даже тут остается внутренне большим-пребольшим.

нецензурные выражения запрещены

Почувствуйте разницу.

ЗЫ: саму книгу можно прочитать на (Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

 

)))))))))))))

 

Прочитала, спасибо, интересно.

Все мы в одном флаконе, только без позитива, "многие мысли - не в бровь, а в глаз ", хотя прожить вот так 2-3 дня многие бы не отказались - безвременье, а у него это уже не просто жизнь, а смысл жизни.

И еще он ползет петь не потому что должен спеть. он и это ненавидит уже, ему просто тупо нужны деньги.......................

Результат закономерен.

И еще хорошо, что автор выбрал все таки творческую личность. а не гегемона, например.