Книга "Когда ты была во мне точкой, дочка" (для профилактики абортов)

Книга "Когда ты была во мне точкой, дочка" -

Составлена по «Кровавой книге», выпущенной по благословению Высокопреосвященнейшего Сергия, архиепископа Самарского и Сызранского Издательством газеты «Благовест» г.Самара в 2001 году (автор-составитель Ольга Ларькина).

....................................................

Бесплатно скачать эту книгу,в формате, удобном для распечатывания (чтобы отдать кому-то для предотвращения аборта) можно отсюда:

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

...................................................

Предисловие к книге:

О грехе аборта написано немало книг. Умных, порой горестных, с научными выкладками и страшными цифрами... Эта книга уникальна тем, что основу ее составляют покаянные письма женщин, в окаменении сердец погубивших во чреве собственных детей. Или рассказанные журналистами подлинные истории грехопадения.

Страницы этой книги истекают кровью. Кровью наших нерожденных детей тех, кому, быть может, Господь судил стать великими подвижниками и молитвенниками, или нести врачующее исцеление больным в госпиталях и больницах, или наставлять на доброе в школах тех счастливцев, которым их матери позволили появиться на свет Божий. Эти рассказы попытка воззвать хотя бы к тем кто еще способен услышать такую простую заповедь Божию — не убий.

Дай-то Бог, чтобы хоть кто-то услышал голос совести глас Божий, хоть кто-то, оплакав в покаянии собственные грехи, решился сделать все для спасения нерожденных младенцев. Тогда не напрасен наш труд. И малые дети придут в нашу вымирающую страну и наполнят ее звонким смехом и тихой молитвой, наполнят щедро изливаемой Божией благодатью.

И хотя невозможно человеку исправить столь великое зло, как убиение нерожденного младенца, но пока мы живы, есть еще возможность принести покаяние и слезно молить Господа о даровании благой участи отправленным нами в темную юдоль, чадам. Вот почему мы поместили в конце книги покаянный акафист жен, загубивших своих чад, и молитвы.

Составитель

 

Хватило только предисловия, чтобы перехотеть иметь детей

 

Хотеть никто не заставляет. Убивать не надо.

 

А сколько зубов убито различными извергами , вырвано безжалостно и выброшено на помойку, сколько апендиксов!!! Сердце кровью обливается. Кайтесь, пока не поздно и возносите молитвы господу . Аминь!

 

ха. при чем тут аппендиксы? у аппендикса есть геном нового человека и новая душа?

 

новая ссылка для скачивания этой книги: (Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

 

И сердце омылось слезами (рассказы женщин)
(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь) НЕРОЖДЕННАЯ ОЛЕНЬКА
Жизнь свою заполняем всем, что только под руку попадется. Разборчивые в еде и одежде, мы порой так неразборчивы в средствах, которые избираем, чтобы достигнуть временного своего телесного покоя… Душа чернеет от осознания своего греха. Да ведь сама я, сама! — просила у Бога семью, детей…


Было мне уже 27 лет. Институт за плечами, работа интересная, друзья, а нет ощущения полноты жизни. Пришло понимание простой истины — женщина только в семье, в детях раскрывает свое предназначение.


Училась я тогда в Ростове-на-Дону на профессиональных курсах. Как-то поехали мы на экскурсию в Новочеркасск. В программе было и посещение храма. Заходила как в музей, а вошла — как на небо взошла: люди молятся, свечи горят… Я эту жизнь тогда не знала. Отыскала знакомую икону Николая Чудотворца (у меня отец был Николай), встала рядом. Свеча горит в руке, поставить некуда: нет пустого места на подсвечнике. Не зная ни одной молитвы, я стала молиться душой и слезами. Всю горечь своего женского одиночества излила перед святым образом. Я просила святителя Николая изменить мою жизнь, чтобы дал мне Бог мужа любимого и любящего, детей, семью, дом, чтобы не жила я одна-одинешенька, не катилась по миру как перекати-поле. И хоть я только просила, не умея благодарить за все, что уже дал мне Господь, даже такая молитва стала для меня очищением души.


Вошла в автобус, а там все места уже заняты, кроме одного, рядом с незнакомым мужчиной. Разговорились… Он и познакомил меня вскоре с моим будущим мужем.

Жить бы и радоваться — родилась у нас доченька. Только квартиры у нас пока не было. И хотя посылал нам Господь деток, мы, озабоченные квартирным вопросом, отвергали бесценный дар Божий. Четыре аборта я сделала, и один из них — двойня. Одну родила, пятерых загубила!


Это теперь я ужасаюсь, а тогда нам с мужем казалось, что все у нас в порядке. То ли душа окаменела, то ли власть мира сего взяла верх над нами. И лишь одну потерю по Божьей милости я оплакала еще в роддоме, сожалея о содеянном.

Было это 5 июля 1984 года. Все помню: и стоптанные сандалии, и белую сорочку — одеяние грешников в больнице, и как стояли мы вдоль стенки, слушая жуткие вопли тех, кто добровольно привел уже дитя свое на Голгофу. А ведь есть у аборта миг, когда криком исходит душа, — хоть ты губы в кровь кусай, хоть кричи и маму зови на помощь, — в этот миг нет мысли, только сгусток боли. И чувство это — та же смерть. Кажется, что вся жизнь твоя сейчас на тонкой ниточке. А это — миг вечной разлуки матери с ее неродившимся ребенком. И только ужас в голове и одна мысль: скорее бы все кончилось!

Скоро все и кончилось. Во мне казнили моего ребенка, а он так хотел жить! Мое тело стало лобным местом, плахой, местом смерти. Господь создал нас, женщин, храмом для чуда рождения жизни, а мы превратили тело свое в адскую мясорубку.


…После «экзекуции» вошла в палату — светлую, чистую, солнцем залитую. Я осталась совсем одна, и показалось, что это — навсегда. Осознав, что сделала непоправимое, я разрыдалась. Теперь уже я искренне жалела, что не оставила ребеночка. Я ощутила вселенскую потерю в себе, и ничего уже нельзя было изменить!

Это уже — как землю бросают на гроб. Но не будет на земле того места, где найдет приют тело моего ребенка, куда прийти бы с покаянием, поплакать. И нет покоя душе загубленного младенца, как не досталось ласки материнской, света Божьего. И будет он, твой первенец или просто лишний, навеки сирота. Мы давно привыкли задвигать подальше свою совесть в угоду общественному мнению: «Что скажет Марья Алексевна?!» Суда людского боимся — не Божьего! Но вечным сиротством убиенного чада навсегда пронзится и душа матери независимо от того, понимает ли она это или нет. А если осознает и покается? Милостив Господь к нам, грешным!


Вот и меня Господь не оставил, не пригвоздил мою душу за смертный грех, а пожалел за мое раскаяние и даже утешил. Откуда-то пришло ко мне имя: Ольга. Не голос сказал, а будто надо мной и во мне разлилось это слово. И поняла я, что убила дочкину сестренку. Это была моя навсегда неродившаяся дочь Оленька, которую я даже не видела, на руках не держала, не кормила, не дала ей света Божьего увидеть! Господи, прости меня, окаянную!


Открыл Господь мне имя загубленного мной ребенка, и я теперь молюсь за нее дома. Но почему именно Ольга? Мы бы сами так не назвали, у нас в роду другие имена. По святцам ли — впереди, 24-го июля, день святой равноапостольной Ольги, в крещении Елены, или потому что два имени — мое, Елена, и пришедшее мне от Бога Ольга, незримо связаны — только вот оно, это имя, в памяти и в самом сердце. Имя моей доченьки… Тайна сия от Бога.

…На другой день меня выписали. Я купила торт и ромашки. Дома меня ждала маленькая дочь Настя — в этот день ей исполнилось четыре года. Вчера я убила ее сестру, а сегодня везу ей торт и цветы. Только нет в душе праздника, на сердце кошки скребут. И я чувствую свою безмерную вину перед этим маленьким сокровищем за то, что у нее никогда не будет сестренки. Быть может, это главная моя потеря в жизни… Сколько же таких потерь у всего человечества!


Смотрю теперь на икону Вифлеемских Младенцев-мучеников, и кажется, что мои это дети впереди стоят, а в центре — моя Оленька. Прости меня, доченька моя, прости, научи покаянию. Ты, и неродившаяся, мудрее меня, живущей, ищущей свет во тьме грехов своих. Прошу ваших молитв обо мне.

Елена, г. Самара

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь) «БЛАГОДЕТЕЛЬНИЦА»
В своей жизни я встречала много добрых, сердечных людей. Одним из таких «благодетелей» надолго стала для меня и Наталья Николаевна.

Мы почти не были знакомы, но, узнав о моей «проблеме» она утешила:

— Все это поправимо! Не можешь идти на аборт по месту жительства — понятно, зачем тебе «светиться». Приходи, я тебе дам направление в областную больницу. И не переживай ни о чем…

Дала мне карточку с домашним адресом и телефоном.


В назначенный день я приехала к ней — и получила направление, притом с уже вписанными будто бы сданными анализами. От принесенной коробки конфет врач отказалась наотрез:

— Своих деток корми! У меня и так всего вдоволь…

Когда «проблема» возникла снова, я уже не мучилась вопросом, что же мне делать. Набрала знакомый номер и вновь услышала приветливое:

— Помогу — о чем речь!

Наталья Николаевна встретила меня в домашнем халате.

— Подожди, я переоденусь, — она предложила мне присесть у журнального столика с дымящимся кофейником и двумя чашечками.

Выйдя из спальни уже в красивом модном платье, она пожаловалась:

— Беда с этим протезом. Только и следи, чтобы ровно лежал на теле.


И рассказала, что не так давно перенесла ампутацию груди. Возникла опухоль — и пока она из доброкачественной не перешла в неизлечимую степень рака, пришлось отнять грудь. Так что пышный бюст — не более, чем муляж…

Понадобились многие годы, чтобы мне, уже понявшей всю непоправимую тяжесть греха чадоубийства, вспомнился тот давний «визит» к Наталье Николаевне. И с ужасающей ясностью открылось: да ведь ее, врача-гинеколога, отнявшую жизнь у множества нерожденных детей, Господь лишил груди — символа материнства. Грудью вскармливаются младенцы…


Как же перевернулось все в наших душах, что мы благодетелями считаем палачей! И с умилением вспоминаем добрых тетенек, «выручивших» нас, посодействовав в убийстве собственных детей…

Ольга, г. Самара

 

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь) ПИСЬМО БАТЮШКЕ

…Жили мы, помню, в Юнгородке — на рабочей окраине Самары. Как-то утром иду с завода после третьей смены, вижу — у домоуправления народ толпится, люди что-то рассматривают. Подошла и я. Смотрю — лежит голенький ребеночек, мертвенький, кожица местами слезла, сам мальчик весь синий… Говорят, утром машина очищала канализацию и вдруг «зачихала». Рабочий поднял шланг — висит ребенок! Головку в шланг засосало, а тельце не пролезло.


Сколько лет прошло, а я до сих пор помню этого мальчика: глазки закрыты, губки бантиком, носик аккуратненький — в жизни красавец был бы! Бабы его жалели, приговаривая:

— Что за дура — вовремя аборт не сделала! Дотянула, родила — и убила ведь уж человека!

Другая возразила:

— Аборт-то ведь тоже грех!

— Дак не доводи до двенадцати недель, как он шевелиться начнет, — избавляйся раньше!


Вот при такой «школе жизни» я жила — и впитывала в себя все «умные» советы… Убивала равнодушно, не чувствуя за собой вины. Те редкие семьи, где рожали много, считали — вроде они с простинкой. Куда нищету плодят? Подумали бы… Мгла царила в наших очерствелых сердцах.


Спираль — этой новизны в мою молодость еще не было, а вот уж в отделе молодые наши сотрудницы не скрывая открыто говорили, что поставили себе спираль. Хвалились — надежная. Уверены были, что уж это-то не грех…

А до каких грехов доходили мы — и вспомнить страшно. Лежала я на очередном аборте. Соседка по койке рассказала, что ее дочка сейчас у мамы в деревне.

— Когда я ее родила, то сон увидела, будто при кормлении вихрь вырвал ее у меня из рук и унес…

И похвастала:

— Мы теперь с мужем приладились — так удобно, никаких абортов делать не надо, по врачам ходить. Шесть месяцев я ношу, потом включаю приемник погромче, сама себе открываю роды и под шум рожаю…

— Как же ты здесь оказалась?

— По глупости… Муж сильно потянул ребенка за ножку — оторвал, испугался, что я умру, вызвал «скорую». Когда приехали, я уж родила, но они настояли, увезли…

Геройски рассказывала, мол, не раз уж так делала, от четырех или пяти, мол, сама избавилась.


…Прошло года два — три. Встретилась мне на улице беременная женщина и ведет за ручку малыша, еще плохо шагающего мальчика. Я узнала в ней ту самую соседку по койке. Разговорились, и она мне поведала:

— Тогда я пришла из больницы, а дома на столе телеграмма из деревни. Дочка умерла скоропостижно. Схоронили — и я дала Богу зарок, что двоих рожу подряд.

Больше я ее не встречала. Не знаю, как жила она дальше, после выполнения зарока. Двоих подряд родила, а потом?.. Дай-то Бог, вразумилась бы.


А я-то грешная! Что только над собой не вытворяла, лишь бы не родить. Как стемнеет, ношу ведра с водой в худую кадушку, с крыши сарая прыгала; в бане нажгусь-напарюсь (учили бабы) и такое зелье выпью, аж оглохну! — ан нет, без больницы не обходилось. Самой вытравить не удалось — иду к врачам…


На самый первый аборт решилась, когда дочка в четыре месяца стала грудь выплевывать. Проверилась я — беременная. В больницах тогда про медаборты не слышно было, но всегда можно было тайком, «по договоренности», сделать. Вот и я договорилась в Отрадном. Медсестра сделала, что могла, и ушла, наказав:

— Ходи, ходи, быстрее вылетит!


Хозяйка снаружи дом на замок закрыла, я одна. Хожу, как велено. Глянула в зеркало — синяя! Думаю, все: видно, внесла она мне заражение. Корчилась одна, не смела позвать на помощь — тогда строго было. Наутро надо было ехать домой. Кое-как добралась на вокзал. Ступеньки у поезда высокие, народу! — а у меня адские схватки. Но мне освободили место на скамье. Скрючилась и еду… Домой уже не шла — ползла по обочине, оставляя красные следы. В ночь поднялся жар. Вызвали «скорую» и увезли в больницу. Утром положили меня на кресло, сделали чистку. Ругали меня врачи на чем свет стоит! И поделом…


Но вскоре аборты разрешили делать, уже в ноябре 1955 года можно было смело идти в больницу… Хоть и считали нас грязными абортницами, держали в отдельных палатах и к «чистым» строго-настрого запрещали заходить.


Годы прошли, и слава Богу, слушая Ваши, дорогой мой батюшка, наставления — истину святую — осознала я свою огромную греховность, вину вовек непоправимую.

Простите, что уж очень подробно-то я все описала. Да разве мыслимо на исповеди вот так все излить?

Отче честный, помолитесь за меня окаянную Господу, да простит он меня, великую грешницу, а деточек моих неповинных, мною загубленных, да изведет из мрака и причтет к младенцам-мученикам, от Ирода убиенным…

Антонина, г. Самара

 

ОЖЕСТОЧЕНИЕ СЕРДЕЦ
В коридоре женской консультации одна из дверей ведет в «операционную». На самом деле это абортарий, потому что большинство операций, которые здесь производятся, это мини-аборты. Абортарий в обычной женской консультации одного из районов города Самары, операции каждую среду и пятницу, начиная с 1992 года.

Раньше, чтобы сделать аборт, надо было получить в консультации направление в стационар и провести несколько дней на больничной койке.


Теперь же все предельно упростилось. Чтобы убить собственное дитя, женщина с маленьким сроком беременности сдает анализы, приходит в консультацию к девяти утра, а в 12 утра — «налегке» — уходит домой. Сама «процедура» занимает около десяти минут. По месту жительства эту операцию делают бесплатно.


От самой мысли о том, что мне придется присутствовать при убийстве детей, бессильно опустив при этом руки, мерк свет. Эти три часа стали тремя часами в аду. Но не для тех шести женщин, которые пришли в этот день на аборт. Я попыталась поговорить с каждой в отдельности, пока все не спеша собирались у операционной. Протягиваю листовку «Не убий!» (о том, что такое аборт) православного центра «Жизнь». И снова, и снова натыкаюсь на холодные глаза: «Да я все это давно знаю!»; «А что теперь каждого рожать? Я все время «залетаю», меня тут уже и так прозвали — мать-героиня, ха-ха!»; «Да что вы! У меня двое детей, хватит! Зачем мне еще третий!»


Ни у одной — ни колебаний, ни сомнений. Уверенность в праве решать, жить или не жить ребенку. Еще все они полны этой жизнью. Еще все дети живы и надеются, что их мамы передумают. Но мамы не передумают.

Мне хочется, чтобы время в этот момент остановилось, однако оно неумолимо идет вперед. Нас заводят в «предбанник» операционной, где стоят койки для «больных». Постель было велено приносить с собой. Женщины аккуратно застилают кровати ослепительно белыми простынями, красивым цветным бельем, тщательно выглаженным. И сами они при параде: с прическами, накрашенными ресницами, яркой помадой на губах, на ногтях — розовый маникюр. У некоторых на шее золотые крестики. Переоделись в импортные ночные рубашки с кружевами. Видно, что готовились к событию: на людях надо выглядеть прилично.


Одна за другой эти нарядные женщины переступали порог операционной навстречу аборту. Сестра их наставляла:

— Тапочки сними перед порогом и дальше иди босиком. Если забудешь, снимай в любом месте по пути, назад не возвращайся — плохая примета.

Врачи подбадривали:

— Девочки, не волнуйтесь!

Такая теплая атмосфера. Дверь закрывалась. Минут через пять-семь возникал зловещий гул: работал вакуумный аппарат, которым отсасывали плод. А скоро в дверях появлялась и чуть бледная абортница, поддерживаемая под локоток сестрой. И вслед каждой из операционной летело: «Молодец, пятерка!»

— Ну как? — спросил кто-то у плодовитой мамы.

— Кайф! — воскликнула она, подходя к своей постели, и рассмеялась.

Другая радостно заявила:

— Ой, девочки, мне сделали всего за пять минут! Ее тут же поддержали:

— И я даже не заметила — так быстро! Завязался общий оживленный разговор:

— А что, бедноту, что ли, плодить? Вон они по улицам бегают, грязные, оборванные.

Но ни одна из этих женщин не выглядела бедной, скорее наоборот. У четырех из шести — мужья, у всех работа, достаток.


Скоро все «отличницы» сладко спали — полагалось часок отдохнуть. На вид такие красивые, такие нежные и мягкие — само воплощение женственности и материнства. Симпатичные женщины из городской толпы. Женщины-убийцы. Возникла неотвязная мысль: весь город полон женщин-убийц. Они спали, и им казалось, что все их проблемы закончились. Но никакие «приметы с тапочками» не спасут никого из них от медицинских осложнений, депрессии, разлада в семье и ночных кошмаров. Но все это будет потом.

Они спали. А мимо ходили туда-сюда беременные женщины. Молча глядя на абортниц и поджав губы, проходили через «предбанник» в противоположную операционной дверь налево. Там, как ни странно, расположился дневной стационар для женщин, сохраняющих беременность. Двенадцать коек, и все заняты. И столько усилий и медиков, и собственных, чтобы сохранить своего ребенка. В этой консультации все рядом: направо — убивают, налево — сохраняют. Свобода личности, выбирай: убить или сохранить. Приветствуется равно и то, и другое. Многие в один момент своей жизни выбирают дверь направо, в другой — налево.


Напоследок я поговорила с заведующей консультацией, она же врач, которая делает здесь аборты. И на все вопросы получила очень уверенные ответы.

По ее мнению то, что мини-аборты стали делаться в женских консультациях (в Самаре — с 1990 года), — великое благо. Быстро, удобно, мини-аборт дает меньше осложнений. «Жаль, что эта методика так долго не разрешалась Минздравом. Одно плохо: мы опять отстаем от Америки, где амбулаторно делается аборт до десяти недель. После аборта у нас женщин учат предохраняться, абортов стало меньше. Как хорошо, что женщина теперь сама может решать. Раньше аборты запрещали, сколько было судебных дел. А теперь девочка с пятнадцати лет может сама решить сделать аборт и имеет право не ставить в известность маму…»

— И вы сделаете ей аборт? — содрогнулась я.

— Сделаем, а куда деваться. Беда в том, что наше население неграмотно, не знает, как пользоваться контрацептивами. Нужно девочек учить с семилетнего возраста, — был категоричный ответ.


И только на один вопрос: «Куда вы деваете детей, которых извлекаете из женщин во время аборта?» — заведующая консультацией замешкалась с ответом и промолчала. Но я повторила вопрос и услышала недовольное: «Куда надо! Санэпидемстанция за этим следит!.. Все это делается правильно!»

Людмила Белкина

 

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь) НЕЗАЖИВАЮЩАЯ РАНА

Наше поколение выросло без веры. Так, в глубине души чувствовали, что есть какая-то Сила, Которая движет жизнью на земле. Но веры не было. Я родилась в войну и жила как в основном все жили в мое время. Пока не пришло горе в мою семью.

Родили мы с мужем троих сыновей. Два старших сыночка женились, имеют свои семьи, но вот младшенькому Алёше не суждено было… Он был умница, в школе учился хорошо, весельчак, любимец всей детворы. Окончил 11 классов и первый из нашего села поступил в университет, на вечернее отделение биофака. Им гордились учителя, мы радовались за него.


Проучился год — и взяли его в армию. Это был 1994 год. В армии жестокая «дедовщина»: избили его осетины, такие же солдаты, как и он, и Алёша попал в госпиталь с сотрясением мозга и перебитой переносицей. Немного подлечили его и из госпиталя отпустили на пять дней домой. Когда он приехал, я своего любимого сыночка не узнала: лицо изуродованное, и сам стал нервный. Погостил дома четыре дня, и уехал назад. Отцу он сказал, а от меня скрыл (щадил меня), что его отправляют в Чечню. Там он отслужил два месяца и в мае демобилизовался. Радости не было краев, что вернулся с войны целым и, как казалось внешне, невредимым. Отдыхал дома от всего пережитого.


Вскоре они поехали с ребятами в соседнее село, а на обратном пути попали в аварию, и мой сыночек разбился. Добавил своей бедной головушке еще перелом челюсти в пяти местах, лопнул череп и верхняя мозговая оболочка… Когда мы узнали о случившемся и приехали к нему в больницу, Алёшенька был неузнаваем. Голова раздулась, ни глаз, ни носа не видать; в одночасье ослеп. Лежал он — живой труп, даже не кричал, а лишь изредка стонал. Я взмолилась Богу: помоги ему, Господи, спаси, ведь он с войны вернулся, а тут дома так нелепо погибает. Молитв никаких я не знала…


Пролежали мы с ним в районной больнице две недели. Все кругом за деньги, а у нас и денег-то нет: что за тридцать лет насобирали на сберкнижку, давно уже обесценилось, всего нас лишили. Я ломала себе руки от беспомощности: сынок умирает; были бы деньги, спасли бы его!


Кое-как я выплакала, допросилась, чтобы Алёшу отправили в Самару, в областную больницу.

Но было поздно… Врачи в Самаре как глянули на него, на снимки, так и говорят: «Что же так поздно, почему не привезли его раньше?» Пообещали сделать все, что только в их силах, чтобы спасти сыну жизнь — и вернуть зрение. Нужна операция, причем срочная, — может, и удастся спасти… Оказалось, что еще после избиения в армии у Алёши остался в носу застарелый незаживающий свищ — чуть простынет, и вся инфекция из носа пойдет на мозги. Алёша говорит:

— Я не выдержу!

А врач обнадежил:

— Не знаю, сможем ли зрение вернуть, а жить ты будешь!

Целых десять часов, с 9 утра до 7 вечера, делали ему операцию. Все шло хорошо, температура и давление были в норме. А на девятый день после операции у него пошла опухоль от челюсти, поднялась температура, а за ней и давление. Утром он потерял сознание и стал биться. Я и еще одна женщина, Шура (она тоже с сыном лежала в палате) пытались удержать Алёшу — он крутился, как юла, на кровати. Сбежались медики, забрали его в реанимацию, а меня туда не допустили. Пролежал он там сутки — и скончался. Я сделалась как дурочка от этого горя! Алёшу любили все — и старые и малые, все сверстники были его друзьями. Провожали моего сыночка всем селом. Жалели: пережил войну, пришел домой — и так глупо умереть в двадцать лет…

Он еще лежал в морге, когда я первый раз пошла в церковь, в Самаре, чтобы купить на похороны все необходимое. Там мне подсказали, как заказать отпевание. И после этого на меня такое облегчение снизошло, не могу даже выразить своего тогдашнего состояния. Видимо, Господь Бог меня пожалел и дал мне силы похоронить сыночка, пережить эту утрату…


Наверное, не надо бы и рассказывать обо всем этом, ведь у Каждого свое горе, свои беды. Но я поняла, что смертью сына меня Бог наказал за аборты. За мои грехи забрал Он моего сыночка.


Когда я забеременела Алёшей, мы с мужем плохо жили — он пил, меня бил, и детям доставалось. Алёшенька был нам лишний. Я узнала о беременности поздно, врачи уже не взялись бы делать аборт (тогда они хотя бы сроков придерживались, не всех подряд убивали). И в отчаянии решила я сама сделать аборт. Но ничего у меня не получилось, ребенок остался жить. Подходит время рожать, я последние дни была в декрете. Мой муж подрался со своим родным братом, чуть не задушил его; я бросилась разнимать их — и в драке они меня помяли. Через час я родила Алёшку. Он был весь синий и не дышал, но врачи стали делать искусственное дыхание, и он ожил, закричал.

Вот так на свет появился мой нежданный, мой любимый сыночек. Мне его Господь оставил до двадцати лет — и забрал его, наказал за мои грехи. Это сейчас стали в газетах рассказывать, что ребенок как только зачался, уже живой. А тогда было такое мнение: пока не шевелится, он не живой, так — кусок мяса… Вот и старались убивать их, пока не шевелятся.


Когда Алёша умер, меня сразу как в голову ударило. Он лежал в гробу, а я навзрыд кричала:

— Прости меня, сыночек, я ведь тебя убила!

Господи, прости Ты меня за этот тяжкий грех! Я же тогда не думала, что придется так дорого заплатить за свои грехи!..


Сейчас я прозрела, потянулась к вере. Тяжело мне она дается, молитвы я запоминать не могу, за три года едва выучила Господню молитву и «Богородице Дево, радуйся…». Литературу куплю — читаю, а понимаю с трудом. Возьмусь молиться, и слезы заливают глаза, и я ничего не вижу. И прошу у Господа Бога нашего прощения за мои грехи своими словами и горькими слезами.

Прости меня, Господи, окаянную! Прости, сыночек мой Алёшенька!

Галина, Большечерниговский район Самарской области


(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

 

БОГАТЫРЬ СТЁПУШКА
Хочу рассказать о чуде рождения моего младшего сына.

Замужем я второй раз, у меня есть сын от первого брака и у мужа в первом браке был сын. Общая у нас дочь Татьяна. Муж хотел наследника, и у меня было тайное желание родить ему сына. Но, тем не менее, согрешила: то время «неподходящее», то муж сильно заболел, — для греха всегда повод найдется. Сделала я один за другим два аборта. А когда настало «нужное» (по нашим мирским понятиям) время, — не смогла забеременеть. Муж вроде как с обидой на меня говорит: «Даже родить не можешь».

И стала я усиленно молиться: в ночь на Рождество просила у Бога, чтобы мне родить сына. И на Крещение опять молилась о том же. Потом легла спать и вижу сон: стою я и прошу у Бога сына, а на небе образовался круг и оттуда, как прожектор, луч света. И голос мне говорит очень строго:

— Я слышал твою просьбу и п

онял, теперь ты зайди в дом, а Я хочу поговорить с твоим мужем.


Мне было интересно, что ему скажут, но я зашла в дом — и сразу проснулась. У меня сильно билось сердце, это было настолько реально, что я еще долго не могла уснуть.

Прошло несколько недель, и мои чаяния, похоже, сбылись. Радуюсь: будет сыночек! А родилась дочь. Я опечалилась, говорю маме:

— У Бога просила сына, а Он послал дочь. Мама ответила:

— Бог знает, кого давать, так Ему угодно.


И вот в июне 1997 года я чувствую, что опять беременна. Что же делать? Младшенькой дочке всего четыре месяца, да и в мои тридцать пять лет не так-то просто рожать — с варикозом и давлением…

Мама мне напомнила:

— Ты сама просила сына! Если убьешь младенца, вдвойне согрешишь, не выполнишь обещание перед Богом.

А вдруг да опять будет девочка? У меня и так уже трое детей. Их-то растить нелегко. Отец, услышав о моих колебаниях, пристрожил:

— Даже и не вздумай делать аборт! Родится сын — и не сомневайся, да еще какой богатырь!


Но для меня настал месяц душевных мучений. Уже совсем было решилась — взяла направление на аборт. Вечером лежу на кровати, убаюкиваю дочь. Смотрю на икону Казанскую — она висит в углу. Окно выходит на запад, шторы закрыты. В комнате сумрак. Смотрю я на икону и мысленно с ней разговариваю: «Что мне делать, как быть?..» Всю сложившуюся ситуацию в мыслях перебираю.


И вдруг луч заходящего солнца пробился сквозь шторы и упал на икону. Да так, что внизу иконы словно бы загорелась лампада, живоиграющий огонек, и от него два луча — один прямо на Богородицу, другой на стоящего Младенца Иисуса Христа. И больше нигде никакого света.


Этот огонь горел 5–7 минут, потом исчез. Я несколько раз привставала, заглядывала — откуда же этот свет, но так и не увидела ничего. Это Божия Мать ответила так на все мои сомнения.

На другой день я, конечно же, не пошла на аборт. Беременность проходила легко. Один раз я сильно стукнулась животом, но все обошлось благополучно.

Многие говорили, что опять будет девочка. И на УЗИ подтвердили: похоже, что девочка. Но я надеялась, что Господь исполнит мою просьбу.

И — долгожданная радость! В феврале я родила сына, действительно богатыря — на 5 килограммов! Назвали Стёпушкой.


Когда он лежит на кроватке, — а в изголовье находится та самая Казанская икона Божией Матери, — он всегда поворачивает голову и смотрит на нее, улыбается и весело гулит. Божия Мать оберегает моего сына.

Валерия, Тюменская область

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь) В ДУШЕ БЫЛА ТИХАЯ РАДОСТЬ
В газете «Благовест» я прочитала о молитвенном правиле за младенцев, загубленных во чреве. Прочитав, я решила с Божией помощью исполнить его в Великий пост.

Получила у священника благословение на выполнение этого молитвенного правила, и в эту же ночь вижу сон. Длинный темный коридор и огромная очередь стоящих в темноте. Во сне я знаю, что мы стоим ко Причастию. Себя не вижу, но чувствую, как в мою юбку ручонками крепкокрепко вцепился ребеночек (его я тоже не видела, но пыталась оторвать от юбки). И вот я заволновалась: чей ребенок?! Кричу, а мне никто не отвечает. Я говорю: «Я его обязательно подведу ко Причастию, вы только скажите, как его зовут. Имя, имя?..» — и так с этим криком и сокрушением проснулась. И долго этот сон не выходил из моего сердца.


С Божией помощью молитвенное правило я выполнила — и сразу после этого вижу другой сон. Все светло, светло, и я очень быстро еду в открытой машине и так нежно, но крепко-крепко держу на руках ребеночка! Его я не вижу, но чувствую, и в его ручках огромная игрушка — яркая, неземных красок… И так мне хорошо!.. Проснулась — и целый день в душе была какая-то тихая радость.


Покаяние в грехе детоубийства я приносила не раз и исполняла различные правила, что добрые люди подсказывали, но снов таких тогда не видела.

Елисавета, г. Самара

 

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь) НРАВСТВЕННАЯ КАЗНЬ
Одна молоденькая женщина, готовясь к варварской операции, призналась мне, обливаясь слезами: «Как подумаю, что будут кромсать это маленькое существо, так холодею от ужаса».

Подобное чувство жалости или внутреннего раскаяния мне было незнакомо. Я шла на аборты с холодной решимостью. Гнусную мою душонку волновала только чисто физическая боль. А ее, по Божиему попущению, мне выпало за десятерых. После каждой операции состояние моего здоровья ухудшалось. В последний раз я шла на аборт уже с опухолью матки, и врач промучила меня на известном кресле 1 час 20 минут…


Опасные предраковые заболевания стали поражать мои детородные органы. Но самая страшная кара обрушилась на меня через нашего единственного ребенка, которого в течение 6 лет мучили непонятные припадки.


Что может оправдать детоубийство? Но у меня и вовсе никаких «особых» причин для прерывания беременностей не было. Бог дал мне все блага: любящего, добрейшего мужа (которого я в ту пору не очень и ценила), безбедное существование, хорошую работу, людей, готовых прийти на помощь, и многое другое. На этот преступный шаг толкала греховная, ветреная молодость, стремившаяся не обременять себя проблемами быта.

Задуматься о наказании Господнем мне, тогда убежденной атеистке, и в голову не приходило. Если же какой-нибудь верующий заводил со мной разговор о грехе, я с оттенком возмущения в голосе говорила: «А чего мне бояться? Я не убивала, не крала, не обижала!»


Господи, прости мне речи мои фарисейские! Ослепленная грехом, я не ведала обмана, выдавая свое внешне пристойное поведение за чистоту души.

Не буду описывать все обстоятельства и пути своего прозрения. Главную роль, как я понимаю, сыграли молитвы моей матери (помяни ее, Господи, во Царствии Твоем!). Когда дьявольский покров стал спадать с моей души, голос совести, вороша прошлое, обличал: «Убивала! Крала! Обижала! Обманывала!..» И не было конца этому мысленному списку грехов.


Поначалу я осознавала их и регистрировала холодным рассудком. Но однажды, когда я читала перед, причастием «Канон покаянный…», пришли обильные слезы и рыдания, рвущиеся из глубины души.


То же случилось и на исповеди. И теперь грех детоубийства стал представать в ужасающих картинах… По Божиему промыслу напоминание о моем кровавом преступлении приходит часто разными путями. Читаю газетную статью о маньяке, который у себя в гараже сдирал кожу с живых похищенных детей, — и, цепенея от ужаса, вижу себя соучастницей этого злодеяния. Нравственная казнь вторгается во все помыслы.


Теперь я не могу без волнения смотреть в чистые, лучезарные детские глаза. Однажды на автобусной остановке маленький мальчик долго и пристально разглядывал меня. Взгляд этот — выразительный, глубокий и как будто обличающий — вызвал целое смятение в моей душе. «Это мой судья!» — подумалось мне.


Мои «судьи» бегают вокруг, заливаясь звонким смехом, ползают на четвереньках, ковыляют на слабых ножках… И всех бы я их перецеловала теперь. Но они не мои дети. А мои, разрезанные на кусочки, сгнили на свалках без креста и имени.

Господи Милосердный! Прости мне грех сей смертный. Помилуй нас — всех матерей, которые по духовной слепоте и жестокости сердец продолжили кровавое дело царя Ирода.


Боже, милостив буди к чадам нашим, не познавшим материнской любви, а принявшим мученическую смерть от рук наших.

Приими, Господи, слезы покаяния рабы Твоей.

Елена, г. Тольятти

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь) БЫЧЬЯ КРОВЬ
— В том-то и беда, что делала я аборты, — Лилия сокрушенно покачала головой, отодвинула пустую чашку. — Ведь и замужем — правда, тогда мы не были венчаны, — и квартира, и все условия. Единственная дочка… Что еще? Но только скажу мужу: «Я ведь беременна», — а он в ответ: «Ну и что? Иди, делай аборт» — «Ну может, оставим?..» — «Да зачем тебе это надо!»


Вот так мы и решали участь наших нерожденных деток. Не потому ли и в семье все так непросто. Молюсь о сохранении брака, а все только хуже идет…

Когда наконец-то я твердо решила: следующего обязательно рожу! — и мужа уговорила, — тут-то и оказалось, что от нашего желания мало что зависит. Не давал Господь детей чадоубийцам! Долгие пять лет пришлось молить Бога о даровании ребенка. И, может быть, Господь так и не откликнулся бы на мои молитвы, если бы мы не повенчались с мужем. Вскоре после венчания я забеременела.

И вот тут пришлось столкнуться с нежданными искушениями. Будто все ополчились на моего зачатого младенчика — как бы его извести.

На учет я встала уже на пятом месяце, чтобы сразу отсечь саму попытку уговоров на аборт. Но в женской консультации услышала:

— Да ты что — с ума сошла! До такого срока дотянула… Под сорок лет — в твоем возрасте рожать: знаешь какой это риск — может родиться урод!

— С какой стати? — я ведь тоже кое-что читала, не совсем уж глупенькая.— Насколько я слышала, риск этот — если он вообще еще есть — только для первородящих женщин. У меня вторые роды. Да сколько их, первородящих, рожают и постарше меня — и слава Богу, ничего. Так что не надо пугать меня — не боюсь.


Тогда медики стали убеждать меня лечь в больницу, в целях профилактики. И опять я отказалась: чувствую себя хорошо, анализы неплохие. Что мне делать в больнице?

Они свое: надо подкрепить здоровье. Знаю я их «подкрепить»… Но подумала все же, что витамины и впрямь можно бы поколоть, да ведь для этого не обязательно в стационаре лежать. Попросила выписать лекарства, я их сама куплю и буду ходить на уколы.

Купила, что было выписано. Пришла домой, открыла коробочку с ампулами и стала читать листовку-вкладыш. Читаю: препарат изготовлен на основе вытяжки из бычьей крови… Единственное противопоказание — беременность! Я — к врачу:

— Что же вы мне выписали! Читайте, тут написано, что при беременности это лекарство противопоказано!

Врач рукой замахала:

Это старая инструкция, нечего и читать ее. Недавно ассоциация гинекологов признала это лекарство совершенно безопасным для беременных.

— Ну уж нет! Препарат импортный, и если зарубежная фирма-производитель признает, что лекарство может представлять угрозу для плода, значит, так оно и есть. Скорее уж фирмачи постарались бы скрыть эту опасность от пациентов, денег не пожалели бы, чтобы убрать эту строчку, да ведь не убрали — значит, угроза серьезная. И потом: бычья кровь… Это что же, в меня и моего ребенка звериную кровь вольют?

— Да мы это лекарство абсолютно всем женщинам назначаем — и ничего! Одна ты такая умная…


Умная или нет, а от этих уколов я отказалась. Были и другие искушения, и много, — ну, слава Богу, удалось и их как-то одолеть…

Мы сидели на кухне за давно остывшим чаем и говорили, говорили о детях — живых и убиенных, о том, как же все-таки можно хотя бы попытаться отмолить столь тяжкий грех. А за стеной мирно посапывал носиком маленький Иванушка. Мамина и папина кровинушка. Не бычья…

Ольга Ларькина

«А ЭТУ И ДВА СЕЛА НЕ ОТМОЛЯТ…»
В Самарской области многие помнят великую пред Господом молитвенницу и праведницу Пашу Давыдову († 10 февраля 1957 года). Жила она в селе Дмитриевка, в двенадцати километрах от Подъем-Михайловки, и часто приезжала к своей снохе Зое в село Большая Глушица. Многое было открыто тете Паше, сомолитвеннице и собеседнице Митрополита Мануила (Лемешевского) и протоиерея Иоанна Фомичева. При жизни не раз побывала она в раю; духовно прозревала посмертную участь как умерших, так и еще живых людей.

Про мамину свекровь тетя Паша говорила, что она в раю — и спаслась деторождением: всех своих деточек родила, — вспоминает живущая ныне в Самаре Алевтина Куликова. — В другой же раз тетя Паша говорит:

— А вот за эту два села будут молиться и не отмолят!

Мы к окну, смотрим — наша врач-гинеколог с мужем под ручку, он несет ее сумочку, — идут улыбаются…

 

НАША КРОВАВАЯ КНИГА
Если бы кто-то из живущих вздумал написать книгу обо всех убиенных младенцах, не хватило бы места на ее страницах — так много жертв приносим мы торжествующему врагу рода человеческого. Такая книга есть — на небесах, и все ее листы — как обнаженные раны, каждая строчка истекает кровью. Наша Кровавая книга…

Вот лишь несколько строчек — несколько историй. Что-то было со мной, что-то услышано от других.

…

— У моей дочери уже было трое детей, и вот она забеременела четвертым. Что делать? Плодить нищету? Решили с мужем, что хватит им и троих детей. Этих бы воспитать как следует, дать им все необходимое.

Сделала она аборт. А через неделю ее муж поехал на рыбалку и не вернулся. Погиб… Убийц так и не нашли. Осталась она с тремя малыми на руках. Вот уж вдоволь хлебнула и горя, и нужды…

…

У Наташи двое детей. Старший сын уже взрослый, учится в институте. Очень хороший, добрый юноша. А младший… Нет, он очень умен, отлично учится, никогда не обижает животных. Но детей, особенно маленьких, просто ненавидит. Еще трехлетним малышом он кричал, распаляясь злобой:

— Я убью его! Зарежу! Разорву на кусочки! Я ему голову разобью!..

Отец и мать — оба с высшим образованием, очень интеллигентные люди. Все учат его добру, все стараются обуздать кипящую в нем ярость. Но единственное, чего смогли добиться, — это чисто внешнее укрощение страсти. Тяжелый, жестокий взгляд, клокочущий в самом сердце ребенка гнев — с этим ничего не могут поделать.

— Это мне Божья кара за мой грех, — говорит Наташа.


Она забеременела вторым младенцем, когда старшему было четыре года. Рожать? Но так не хотелось опять надолго оставлять работу, всецело погружаться в докучливый быт. Муж сказал ей сразу: решай сама, хочешь — рожай, не хочешь — твое дело. Обе матери — ее мама и свекровь — в один голос заявили: на нас не рассчитывай, помочь материально, игрушками и одежкой, — поможем, но сидеть с малышом не будем. Самим еще работать да работать…

В ночь перед операцией Наташе привиделось: к ее кровати подходит Женщина, вся в черном, и протягивает ей дитя:

— Наташа, возьми!

Та отвернулась: не надо… Женщина настаивала:

— Наташа, ты погляди, какая девочка — хорошенькая, беленькая, вся в тебя. Возьми ее, Наташа!

Но она и слышать не хотела о ребенке. Утром подивилась странному сну и отмахнулась: нет уж, решила сделать, теперь нечего раздумывать. Отказаться бы, — стучало в глубине сердца, — пока не поздно… да нет, стыдно!.. Все анализы сданы, в больницу кладут по знакомству…


И операция прошла на редкость удачно, безболезненно. Только вдруг, ни с того ни с сего, накатила такая истерика — Наташа забилась в рыданиях. А ночью вновь увидела Ту Женщину в черном и теперь уже сама побежала за ней:

— Дай мне доченьку!

— У Меня ее нет, — ответила Женщина.

— Дай мне, дай мою доченьку! — плача, продолжала молить Наташа. И бежала вслед за удаляющейся Женщиной:

— Дай хоть взглянуть на нее!

— Ищи ее в мусоре, — услышала в ответ.

…

— Первый аборт я делала не в больнице — стыдно было признаваться в своем блуде. С мужем я разошлась. А тут любовь… Уже и младенца во мне не было, но чувствовала себя я все хуже и хуже. Что-то сжигало изнутри, и кровотечение не прекращалось. Пришла к подруге: что мне делать — погибаю! Целый день мы ходили по ее знакомым, и все без толку. А вечером, уже у нее дома, произошло ужасное. Кровь хлынула неудержимым потоком. Все, конец? Подруга бросилась к телефону. На мое счастье, «скорая» примчалась тут же, и ехать было недалеко. Спасли… А назвалась я не своей фамилией: точнее, подруга при вызове сказала, что я — Трегубова из города Горького.

Прошли годы. Я вышла вторично замуж. Родились дети…


Этот брак не принес мне счастья. Многое пришлось пережить. Но самым жестоким ударом была измена мужа. Моя разлучница — Трегубова, а сына ее зовут так же, как и несостоявшегося отца трех моих нерожденных младенцев.

…

Как-то ночью я увидела себя над какой-то мрачной ямой, а оттуда слышались жалобные крики: — Мама, мамочка!..

И вот я уже стою среди каких-то детишек, одетых в лохмотья. Они обступили меня, хватают за руки, тянут к себе и все приговаривают: — Мама, мамочка!

Мне страшно смотреть в их пустые глаза, жутко от холодных прикосновений. И не вырваться, не уйти от них. Старшая девочка радуется:

— Теперь ты никуда не уйдешь, останешься с нами. Я кричу:

— Пустите меня, мне надо идти. Меня дети ждут!

— Дети? А мы что — не дети? Мама, почему ты нас бросила?

Так я и проснулась под их неутешный плач…

…

Не думала, что столько радости может принести сон. Мне привиделось, будто я в каком-то обыкновенном доме, где много — восемь или десять — маленьких детей. Красивых, чистеньких, беленьких… Со мной еще одна женщина.

Вдруг в дверь стучат, и вторая женщина спрашивает, кто там и что нужно. За дверью стоят незнакомые мужчины, и один из них — аккуратно одетый, приличного вида — говорит:

— Здесь два моих сына. Откройте, я заберу их. Женщина готова открыть дверь, но я в ужасе останавливаю ее:

— Это же охотник за детскими органами! Не отдавай детей, он лжет!


Тот настойчиво требует, чтобы ему отдали двух мальчиков (почему-то ему нужны именно два малыша, примерно двухлетние; он называет их имена и фамилию, говорит, что его прислала за ними жена). Пока идут переговоры, я закрываю мальчиков в шкаф, но, понимая, как ненадежно это укрытие, осторожно выбираюсь с малышами через окно. И бегу, несу их обоих, крепко прижимая к себе, и не чувствую тяжести — такие они легонькие, невесомые так ласково и доверчиво прильнули ко мне. Бегу, радуясь тому, что удалось спасти детишек. Ведь остальные-то дети в доме торговцу органами не нужны…

Просыпаюсь совершенно счастливая, словно это наяву мне удалось спасти малышей.

Господи, неужели хотя бы двоих отмолила?..

Ольга Ларькина

 

ОСУЖДАЕТСЯ… МАТЕРИНСТВО?

Мария скрывала свою беременность до последнего. Живот утягивала, на работе носила широкий блузон, в больших карманах которого постоянно держала руки, чтобы не так заметна была округлость фигуры. «Маскироваться» удавалось довольно долго. А около восьми месяцев, когда тайное уже становилось явным, она взяла на работе очередной отпуск. Декретный отпуск Мария не оформляла и потому не получила полагающихся по закону денег. А они, конечно, не оказались бы лишними. И даже не встала на учет по беременности у местной акушерки. Роды начались прямо в машине по дороге в ближайший роддом.


Кто-то, наверное, подумал, что речь идет о плоде мимолетной связи, о юной девушке, решившейся родить и воспитать ребенка без мужа. Каково же было мое удивление, когда выяснилось, что у Марии есть муж и дети. Родившаяся этим летом девочка стала ее четвертым ребенком. Почему же беременность, словно свидетельство о позоре, пряталась Марией от всех окружающих? Нет, не была она горькой пьяницей и никто не лишал ее материнских прав. Известие о том, что Мария ждет четвертого ребенка, в последние несколько недель быстро разнеслось по поселку. Местные кумушки на каждом углу судачили об ожидающемся пополнении. И «общественное мнение» тут же вынесло Марии приговор: сумасшедшая, самой есть нечего, а она еще нищету плодит… При этом во внимание не принималось, что у семьи есть огород, корова и другая живность, а на земле при наличии скотины всегда можно прокормиться, только не ленись…


Вот этого «приговора», всеобщего осуждения, которое в современной деревне не бывает молчаливым, и боялась Мария. Насколько же извращено должно быть сознание людей, чтобы убийство младенца во чреве считалось обычным, естественным явлением, а рождение ребенка, не первого и не второго в своей семье, — из ряда вон выходящим событием, заслуживающим сурового осуждения…


Одна многодетная мама рассказывала мне, как во время вынашивания детей ей приходилось встречать крайне негативное, да просто хамское отношение к себе. Косые взгляды и ехидные пересуды соседок — это еще что. В общественном транспорте, случалось, так и норовили намеренно толкнуть, а то и ударить локтем в живот. Причем чаще всего — пожилые женщины, вероятно, вырастившие собственных детей.


Я сознательно изменила имя женщины и не называю поселка, в котором она живет. К тому же подобная история могла бы произойти где угодно. Мораль «нового времени» царит уже повсюду. В поселковой школе, кстати, в числе первых в Самарской области ввели уроки полового просвещения. Конечно, не без инициативы с места.

И все-таки женщина, «…когда родит младенца, уже не помнит скорби от радости, потому что родился человек в мир» ((Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)). И верится, что радость материнства уже затмила у Марии пережитое чувство тревоги.

Татьяна Трубина







ПО ПРИГОВОРУ ВРАЧЕЙ

Я не нашла нужных слов: звонок застал врасплох. Да и любые слова опоздали: младенец уже убит в материнском чреве.


А ведь молодая мама и все ее близкие так мечтали о ребенке, уже закупили ему все приданое, придумали имечко. Еще немного, еще три месяца — и он пришел бы в мир, и… Да что говорить теперь об этом. Все — «бы», в сослагательном наклонении. В этом реальном мире у неродившегося мальчика нет даже могилки. Его маленькое тельце аккуратно упаковали и отправили в морг.


Известно, что ждало его потом, ведь шестимесячный плод — это практически жизнеспособный ребенок (еще несколько лет назад врачи и акушерки в роддомах со всей самоотверженностью выхаживали их, и многие дети выживали); все органы уже сформированы, и значит, их можно использовать в донорских целях. В этом кровавом бизнесе все идет в дело, даже зародышевые ткани совсем еще крошечного комочка плоти. Наших детей убивают на разных сроках внутриутробного развития — и в любом виде они превосходно годятся в пищу ненасытному Молоху. Хотите стать моложе, привлекательнее, соблазнительнее — покупайте кремы, помады и гели «на натуральной основе». Материала для людоедской парфюмерии хватает, пока мы спокойно — или с угрызениями совести, что не меняет дела, — отдаем своих чад на растерзание.


Нет, эта женщина и не помышляла об аборте. Сколько раз ее мама горько вздыхала: эх, доченька, если бы я только знала, что аборты — такой страшный грех, — никогда бы не стала их делать. Все бы выросли, всех бы мы с мужем выкормили. И ты, слава Богу, замужем… Но когда дочь поделилась с ней долгожданной радостью, мать пришла в ужас: «Ты что же, забыла — как раз в это самое время прошла курс лечения такими антибиотиками, от которых возможны всякие отклонения в развитии плода. А что говорят врачи?»


И началось мучительное метание от врача к врачу, и те подтверждали худшие опасения. Да, антибиотики вполне могли повлиять на будущего ребенка. Да, — подливали масла в огонь, — а вы знаете, что вашей дочери вообще нельзя рожать эти пять лет? И дочь, готовая провалиться от стыда, рассказала маме, какой «подарочек» преподнес ей любимый супруг. Стоило ей ненадолго уехать, как он привел в дом платную «жрицу любви», заразился сам и одарил жену ужасной болезнью. Она и узнала об этом, сдав анализы в женской консультации. Она простила мужу измену, оба пролечились, но что будет с ребенком? Внутриутробное заражение — это так опасно…


И все-таки она долго не сдавалась, убеждая всех в том, что ее дитя — это ее крест, каким он будет, такой, значит, и определил ей Господь. «Да что ты понимаешь в этом, глупая! — слышала в ответ. — Ты еще не видала, какие бывают уродцы. Зачем тебе это? А муж — он же тебя сразу бросит!..»


Последним аргументом стала экскурсия по этажам детской больницы, где в палатах за стеклянными дверьми собраны дети наркоманов, пьяниц, сифилитиков, — дети с ярко выраженными уродствами. Эту «экскурсию» с будущей мамой провела врач, прилагавшая особенно много стараний для того, чтобы вынудить женщину решиться на искусственные роды. И это ужасающее зрелище сломало молодую женщину. Она скрепила своим согласием приговор врачей…


Ей ведь не показали, сколько здоровеньких, вполне нормальных детей родилось даже у изгоев общества — и у подобных ей жертв трагически сложившихся обстоятельств. Ей не сказали, что статистика лжива насквозь.


Ей не сказали — а почему ты думаешь, что именно твой малыш родится уродом?

И что такое урод вообще? Безрукий и безногий Григорий Журавлев — разве не был он уродом с точки зрения «самой гуманной в мире» науки — медицины? А он зубами держал кисть и писал иконы! Какой же это урод? А слепенькая Пелагея Рязанская? А горбатенькая схимонахиня Макария? Их ведь тоже могли бы загубить во чреве, чтобы «не плодить уродов»… Сколько праведников мы убили — кто сочтет?

И это — крайние случаи, когда действительно рождаются дети «с отклонениями». Но у ее-то уже убитого младенца врачи даже не нашли, что показать в доказательство своей правоты, — скоренько убрали с глаз долой. Знакомый священник рассказывал, как его жене по причине болезни медики запрещали рожать второго ребенка. Тоже чего только не пророчили! А девочка родилась — такая славненькая, растет, как все дети, — и болеет, и упрямится иногда не по делу, и пошалить не прочь. Да ведь растет, радует родителей и радуется жизни!


А сколько еще известных мне женщин отказались убивать своих детей, казалось бы, обреченных на уродство.

Надежда сама от младенческих пелен больная, инвалид второй группы. Получает грошовую пенсию, у мужа постоянно проблемы с работой. Ей и первого-то «не рекомендовали» рожать, а уж второго и третьего… «Ты же вся пропитана лекарствами, разве у тебя будет здоровый ребенок?» — возмущались врачи. Ее и на учет по беременности не хотели брать.


И последний сынок впрямь родился ослабленный. А как же, ведь его извлекли на свет Божий на месяц раньше срока, сделав кесарево сечение. Врачи говорили — не выживет, и Надежда сама окрестила сына в больнице. А выписавшись, принесла его в церковь, чтобы восполнить крещение по православному обряду. Причащать детей так часто, как надо бы, не получается, — трудно с тремя малышами, — но Надежда старается приводить их к Святой Чаше хотя бы один-два раза в месяц. И детские болезни отступают. Трехлетний Сереженька — жизнерадостный симпатичный карапуз…


Два года назад я познакомилась с женщиной, у которой очень тяжело болен маленький сынок. В пять лет Владик совсем беспомощен: ручки и ножки слабенькие, ни ходить, ни ползать он не может. И говорить пока не умеет — открывает ротик и силится что-то произнести, но не получается. Детский церебральный паралич… Но что за дивный это ребенок! Я смотрела на него — и не могла отвести глаз от лучащегося ангельским светом личика. Это воплощенная доброта, это живая любовь к маме и бабушке, к папе — да, даже к нему, не выдержавшему тяжести такого испытания и бросившему жену с больным ребенком. Легко ли Вере, оставшейся без средств к существованию, без надежной опоры в жизни? Многие осудили ее: что за глупая, из-за ребенка потеряла мужа! Поменьше бы со своим Владиком в церковь ездила да по святым местам. И рожать урода было незачем… Что скажешь «умным» людям? Им не понять радость матери, запрятавшей глубоко в сердце слова санаксарского схиигумена Иеронима: «Владик будет ходить!» Это ее крест — и ее радость, ее боль, мука и счастье. Ее жизнь.


…Я не судья в этом деле, и мне до боли сердечной жаль женщину, так и не ставшую матерью. Жаль — ведь за этот грех ей придется дать ответ. Доколе же, Господи, мы будем жить чужим умом? Слушать, что скажут всезнающие соседи, медики и родня? Да есть ли у нас кто-то роднее, чем этот крохотный младенец во чреве, что, может быть, сейчас бьется в испуге и молит немыми устами: мама, не убивай! Мамочка, пожалей меня, не убивай! Родная — НЕ УБИВАЙ!

Ольга Ларькина

 

ПОКАЯННОЕ ПИСЬМО
«Я — грешный монах Моисей — виноват перед всеми вами, чтущими эти строки, перед живущими, усопшими и будущими родиться, наипаче перед нерожденными младенцами в страшном злодеянии.


Работая в Иркутской больнице № 10 в 1977 году, я обучал убивать нерожденных младенцев точечным массажем сразу после зачатия и на всех сроках беременности. Не только обучал, но и своими руками творил эти злодеяния. Эти страшные преступления я, безумный, творил 14 лет, разъезжая по всей России, обучая этому всех, кто только соглашался меня слушать — в школах, на заводах, в больницах, клубах. Вопль нерожденных, загубленных мною и по совету моему, младенцев, вопиет об отмщении…

В 1998 году Архиепископ Брянский и Севский Мелхиседек обратился ко всей России с призывом к русским людям молиться за младенцев, чью жизнь не сберегли. Он назвал Иродов грех убиения во чреве главной причиной всех и всяческих трагедий, болезней и того смутного времени, которое мы переживаем. К молитве за убиенных младенцев призывает всех и афонский старец иеросхимонах Рафаил. Мы видим, как в семьях, где живут неисправимые пьяницы, наркоманы, блудники, молитва совместная о загубленных чадах буквально творит чудеса обращения и исцеления. Видим, как укрепляются семьи, как дети вновь начинают любить родителей и как многие родовые хронические заболевания оставляют эти семьи.


После всего пережитого самым большим моим грехом будет не донести до каждого российского собрата и сестры о страшном грехе детоубийства.

…Как посмотрю в глаза тем матерям, кого учил убивать и прелюбодействовать — ибо сначала грех прелюбодеяния, а затем только — чадоубийства! Как посмотрю в глаза тем детям, кого убили с моей «легкой» руки или по моему совету. Но как мне смотреть в глаза тем миллионам невиновных младенцам, коих могли бы вызволить из темницы, если бы я малодушно не спал, не молчал, когда нужно вопиять на весь мир в посте, плаче и рыдании!


Простите меня, дорогие мои, низкопоклонно умоляю вас о молитве за падшего современного Иуду и Ирода — чадоубийцу монаха Моисея. Чтобы мне не спать по ночам, но стоять у Святого Гроба Господня на Божественной литургии и оплакивать страшные злодеяния мои, чтобы мне неложно творить достойные плоды покаяния — всю оставшуюся жизнь учить уже не убивать, но поднимать на небо тех, кого убивали почти 70 лет.


Буду умолять Всемилостивого Господа нашего Иисуса Христа и Заступницу Усердную «Взыскание погибших», чтобы спаслись все до единого, кто услышит этот вопль мой и откликнется молитвой, милостыней, поклоном о спасении грешного монаха Моисея.

Да благословит вас Господь!


Да просветит всех нас Господь Духом Своим Святым, да откроет всем радость покаяния — Преображения еще до Второго Пришествия. И да будет тако со всеми нами».

Дни прославления Святых Царственных Мучеников. 15 августа 2000 года

 

АНАЛИЗ
Этот случай произошел так давно, что я уже успела его призабыть. А вспомнить меня заставили слова одной молодой девушки на Православном интернет-форуме: «Существуют аборты по медицинским показаниям. И оставить ребенка-дауна, ребенка с нарушениями умственной деятельности и прочими неизлечимыми заболеваниями решится мало кто даже из истовых верующих…».

Пусть эта история, рассказанная мне ее главной героиней, станет ответом на вопрос девушки.


…Не знаю, как меня угораздило согласиться сдать этот злополучный анализ… Пообщавшись на днях со мной, врач-генетик местной женской консультации сказала, что у меня отягощен генетический анамнез — это значит, что мой ребенок может родиться больным. «Болезнь Дауна — это очень серьезно, — сказала доктор. — Вы должны пройти обследование и в случае положительного результата делать аборт. Но у вас уже очень большой срок, так что не знаю, что мы с вами будем делать…»


Такой анализ стоит довольно дорого для провинциального городка, и работники генетической консультации своеобразно решают эту проблему: они из одной дозы реактива ухитряются сделать четыре анализа разным женщинам, и получается, что платить надо только четвертую часть стоимости. Я сдала кровь и спокойно пошла домой, плохого предчувствия не было — была уверенность, что все хорошо, просто хотела еще раз убедиться.


Плохо стало через несколько дней, когда меня пригласили в консультацию и сказали, что анализ положительный, обругали за то, что поздно обратилась, и назначили дату аборта — через четыре дня. Я вышла из больницы сама не своя, держась за стену. Проходящие мимо пешеходы спрашивали, не нужна ли их помощь, но нет — мне тогда никто не мог помочь.


Я не знала, куда идти и что делать, но знала, чего ни в коем случае делать нельзя — соглашаться на аборт. Нельзя убивать своего нерожденного ребенка только за то, что ему не повезло быть здоровым. Решила домашним ничего не говорить про анализ до самых родов. Домой идти не хотелось. Побродив по городу и от души выплакавшись, стала вспоминать, у кого из моих знакомых такие же дети, и вспомнила двоих. Одна из них, Женя, бухгалтер из ЖЭКа. Хотя мы мало знакомы, я решила на следующий день пойти к ней. Её дочке уже восемь лет. Я почему-то не подумала, что это неэтично — вот так вторгаться в чужую семью: было больно, и я искала обезболивающее.

Женя с дочкой и мамой жила в частном секторе, был субботний полдень, когда я пришла. Первой меня увидела дочь Жени Леночка, которая собирала яблоки возле забора, потом вышла Женя. Я сразу прямо сказала ей, с чем пришла, рассказала, как я счастлива была еще несколько дней назад, что у меня будет ребенок, как меня напугали в консультации, как неожиданно для меня все это.

— Я не вправе советовать тебе что-либо, — сказала Женя. — Мой муж ушел через год после рождения ребенка именно из-за трудностей. Он настаивал, чтобы я отдала дитя государству, после того как я категорически отказалась — ушел.

— А тебе очень трудно? — спросила я.

— Я люблю ее, эти дети, если их воспитывать с любовью, очень ласковые, очень привязаны к дому, к родным, любят природу и животных. Конечно, надо приложить много труда, чтобы ребенок получил хоть какое-то интеллектуальное развитие. Да и народ у нас невоспитанный: идешь по улице с ребенком, могут и пальцем показывать… Она пригласила меня на чашку чая за столиком в саду, мы еще о многом говорили, потом подошла Леночка — и, скажу честно, этот ребенок меня очаровал: девочка очень старательная и добрая к окружающим, несмотря на то что ей все дается намного труднее, чем обычным детям. «Мама, не уходи», — просила Леночка, когда Женя хотела проводить меня до калитки. Женя осталась, присела возле девочки и взяла ее за руку, Леночка обняла и поцеловала свою маму. Все. Сомнений во мне больше не было ни капли, мое решение оставить ребенка окрепло.

Роды планировались на середину декабря, и я уже сейчас назвала ребенка Андрюшей.

По соседству с одной моей подругой жила старая женщина, ее сын Витя тоже даун. Ему уже тридцать лет, он у нее пятый, самый младший ребенок.

— Трудно ли вам с ним? — спросила я, повстречавшись с ней.


— Как тебе сказать… Другие дети взрослеют, а эти навсегда остаются детьми, им нужна забота всю жизнь…

Значит, и мой ребенок никогда не повзрослеет… Андрюша… Мы с тобой счастливы сейчас, нам светит утреннее солнце, под ноги с нежным дуновением ветерка падают листья каштанов, ты напоминаешь о себе, легонько толкая меня ножками… Наше счастье не закончится днем родов, мы будем счастливы и тогда, когда я увижу тебя, и, обещаю, никакие трудности меня не испугают!


Я успокоилась и жила своей обычной жизнью, только иногда возникали вопросы: «За что?», «За что?» «Почему именно я?» И тогда мне встретилась прекрасная молитва святителя Филарета Московского. Там каждая строка стоит того, чтобы ее запомнить и принять как жизненный ориентир:

«Господи! Не знаю, чего просить у Тебя! Ты один знаешь, что мне потребно. Ты любишь меня паче, нежели я умею любить себя.

Отче! Даждь рабу Твоему, чего и сам я просить не умею. Не дерзаю просить ни креста, ни утешения. Только предстою пред Тобою, сердце мое отверсто. Ты зриши нужды, которых я не зрю.

Зри! — и сотвори со мною по милости Твоей. Порази и исцели, низложи и подыми меня. Благоговею и безмолвствую пред святою Твоею волею и непостижимыми для меня Твоими судьбами.

Приношу себя в жертву Тебе. Предаюсь Тебе. Нет у меня желания, кроме желания исполнить волю Твою. Научи меня молиться. Сам во мне молись. Аминь».

Да, Бог знает, что делает, кому что посылает. Я часто читала Евангелие, жития святых, молилась, думала.


Ах, Андрюша, не быть тебе воином Христовым… Таких, как ты, Бог посылает в мир, чтобы дать нам, грешным, возможность стать терпеливыми, заботливыми и сострадательными, а вам дает Свою милость, а потом Царствие Небесное.

День родов — 17 декабря. Все как у всех — боль, ожидание, усталость и еще перед первым криком малыша слова акушерки: «Поздравляем… у вас девочка!»

— Девочка? Как девочка? А где же мой Андрюша?

— Бедненькая, совсем замучилась, — гладит меня по голове пожилая врач. — Через пару лет приходи за Андрюшей, когда нянька подрастет. А девочка хорошая, здоровенькая, а голос-то громкий какой!

Девочка… Я очень устала и поэтому сразу засыпаю.

Просыпаюсь вечером. Пока спала, меня перевезли в послеродовую палату. Я начинаю понимать, что случилось: были четыре пробирки с кровью, и мою пробирку случайно поменяли с кем-то. Андрюша родился у другой женщины, а может, еще не родился? Кто-то ждет здоровую девочку…

Принесли моего ребенка и как-то небрежно положили рядом со мной. Я прикоснулась к ней, поцеловала — вот ты какая, дочка моя… Так неожиданно… Ты прости, так получилось, что я называла тебя Андрюшей. Я не подбирала тебе имя, но сегодня день святой великомученицы Варвары, значит, ты — Варварушка. Я смотрю на тебя, а ты всем своим видом, не по-земному спокойным, устремленным внутрь, как будто отвечаешь: «Конечно же, я — Варвара».

И мне захотелось молиться, не то чтобы за нее или за себя — нет, было чувство уверенности, что Бог нас не оставит — просто благодарить Господа за все, что он нам посылает. Вскоре под окно пришел муж — радостный, весь в снегу. Он, увидев меня, стал вытягивать из пакета «драгоценности»:

— Смотри, это соска, импортная! Это ползунки, сейчас будут великоваты, но я на потом купил — цвет красивый. Вот погремушка — такая только одна была в магазине! А это белый пушистый кот, если нажать на бок, он слышишь как мяукает? По размеру, наверное, сейчас больше нее будет… Что-то я забыл сказать… А, вспомнил! Денег дома больше нет! Но поверь, у меня зарплата на днях!

 

И я рассмеялась — так смеются после тяжелых испытаний и многих скорбей, когда уже все позади. Со мной мой простодушный добряк-муж, родные и Бог, Он всегда был со мной, я ведь не была одинокой с того злополучного момента…

«Благоговею и безмолвствую перед непостижимыми для меня Твоими судьбами…» Как же хорошо я поступила, что никому не говорила про анализ! Все были спокойны, все спокойны и теперь… вот только где же Андрюша?

Мальчик родился в этом же отделении через два дня. Его мать Юлю я узнала сразу, она была одной из тех трех женщин, с которыми я платила за анализ. Юля ждала здоровую девочку.

Роды были тяжелыми, и она все еще находилась в отдельной палате, когда пришла в себя, ей сказали, что ребенок с аномалией развития, и предложили оставить в роддоме. У нее была истерика:

«Как же так! Ведь я сдавала анализ, и все было хорошо! — плакала она. — Если бы знала, то сделала бы аборт!» Я представляла, как ей сейчас трудно, но чем я могу помочь? Имею ли я право вмешиваться? Когда выключили свет, не могла уснуть, пыталась молиться, просила Бога указать мне, что делать. Молитва была нестройная, перебивалась разными посторонними мыслями, так я и уснула.


На следующий день пришла врач и сказала, что нам с дочкой можно идти домой. Я позвонила мужу, он сказал, что сможет забрать меня только в полдень, до полудня оставалось три часа… Господи, как мне поступить? Что будет, если я поговорю с ней? В самом худшем случае она меня просто проигнорирует, ну может быть, примет за ненормальную. А если не пойду и она оставит ребенка в роддоме? Буду жалеть всю жизнь. Предстоял нелегкий разговор.


Я приоткрыла дверь палаты. Юля стояла спиной ко мне и смотрела на окно, которое все больше залипало мокрым снегом. Услышав скрип двери, обернулась. Худенькая блондинка лет тридцати, глаза запухли от слез, волосы собраны резинкой в «хвостик», на шее янтарное ожерелье. Она вопрошающе посмотрела на меня. Я не знала, с чего начать разговор, и сказала:

— Вы не против, если я сяду?

— Садитесь, — она указала на стул недалеко от двери.

— Не знаю, стоило ли мне приходить, — начала я, — я очень долго думала и все-таки решила зайти к вам, чтобы рассказать все, что со мной случилось, выслушайте меня, пожалуйста.

— Не волнуйтесь, я слушаю, — ответила она. И я рассказала обо всем, с того момента, как сдала анализ, и до дня родов.

— Это вы пришли рассказать мне, как вам повезло и как у вас теперь все будет хорошо? Что ж, довольно цинично! У вас все?

— Нет. Поймите, мне намного проще и спокойнее было бы не беспокоить вас, но почему-то хотелось поделиться с вами тем, чему сама научилась за те месяцы, когда думала, что у меня будет больной ребенок. Простите, у меня ничего не получилось.

— Почему же, получилось! Я просто завидую тому, как у вас все хорошо получилось. Была бы я на вашем месте…

— На моем месте? Подумайте и ответьте честно хотя бы себе, что бы вы сделали, если бы вам сказали, что не надо портить себе жизнь, лучше избавиться от больших проблем, сделав маленькую операцию? — не удержалась я.

— Нечего лицемерить, сделала бы сразу аборт.

— И убили бы своего здорового младенца, если бы были на моем месте! На ее глазах я заметила слезы.

— Уходите! — громко сказала она.

— Да, уйду. И простите меня, пожалуйста, ради Бога.

— Ради Бога? За что Он дал мне такой груз? За что заставляет меня мучиться всю жизнь? Ответьте мне, как вы могли не потерять веру в Него, зная, что носите ребенка, который будет вам не в радость, а в наказание за непонятно какие грехи?

— По милости Его, — ответила я. — Еще раз прошу прощения за то, что пришла и потревожила, и прошу вас, любите своего сыночка только за то, что Господь послал вам именно этого ребенка. Я могу поделиться с вами той молитвой, которая поддерживала меня все это время.

Я взяла на тумбочке лист бумаги и написала молитву святителя Филарета.

— Я пойду. Крепитесь.

— Да… Простите меня.

Она держала в руках листок с молитвой. Господи, помоги ей достойно нести нелегкий крест!

Алла Проскуровская, г. Староконстантинов, Хмельницкая область

 

НЕ УЧАСТВУЙТЕ В ДЕЛАХ ТЬМЫ…
У худенькой Наташи обозначился животик! Надежда, обрадовалась за подругу: будет у ее Димки братик или сестричка… И муж, наверное, ждет — не дождется?

А Наталья нахмурилась:

— Не буду я рожать. Куда — квартира однокомнатная, больших денег ни Сергей, ни я, не получаем. Куда нам второго…

— Да ты что! — изумилась Надежда. — Как можно — ребеночка убить! Помнишь, сама ведь жалела, что по глупости сделала аборт. А теперь что — по уму? Да с такими сроками, кажется, и не делают абортов.

— Делают искусственные роды.

Надежда не удержалась от слез. Вспомнила, как в больничной палате ее подруга по несчастью, Лена, — обе они тяжело больны, — разоткровенничалась, рассказала о своей любовной драме. Когда поняла, что «жених» и не думает брать ее в жены, заметалась. Что делать? Оставлять ребенка — позор, что люди скажут! Нет, надо идти к врачу… А гинеколог сразу предложила: срок большой, сделаем искусственные роды.

Дело было зимой, и когда шестимесячный мальчик появился на свет, когда зашелся в своем первом и последнем крике, ребенка вынесли голеньким на балкон чтобы он замерз там и умер, а все его органы остались здоровыми, пригодными для дальнейшего использования…


Лена лежала в палате и слышала сквозь стеклянную дверь, как жалобно плачет ее умирающий мальчик. Как затихает его отчаянная мольба о спасении…

Наталья спокойно выслушала этот рассказ. Ни одна жилка не дрогнула на бесчувственном лице.

— Я уже обо всем договорилась.

— Да в этом ли дело, Наташа! Ведь ты сама покоя и сна лишишься, будешь слышать плач своего ребеночка…

— Переживу, не бойся.

— Наташа, а если Бог тебя через сына накажет? Если Димка умрет? Ведь бывали случаи: женщину отговаривали от аборта, она же — вот как ты — заупрямилась, сделала аборт, а дома в это время ее малыш погиб, уж не помню от чего. А еще было при мне — привезли в больницу пострадавших в аварии. Муж и жена пожилые, покалечились, а единственный их сынок, четырнадцатилетний, был в коме. Умер дня через два или три. Так ведь как его мать плакала, как убивалась, корила себя за то, что родила одного…

— Я еще молодая, надо будет — рожу.

— А если Бог не даст больше детей? Что тогда?

— Буду к Аленке ходить, она недавно родила, с ее Илюшкой понянчусь — и ладно.

Горько и тяжело было на сердце у Надежды. Что еще говорить подруге, если она ничего не хочет слышать? Если готова со спокойной душой принести кровавую жертву Молоху…

Через несколько дней Наталья пришла к Надежде и попросила:

— Пусть у тебя Димка до вечера побудет. Я на анализы иду…

Надежда молча согласилась, хотя знала, для какого черного дела нужны эти анализы.

… Вечером у Надежды заболели ее собственные дети. Утром были здоровехоньки, а к вечеру запылали огнем. Кое-как таблетками и уколами, а главное — святой водой и молитвами вытянула детишек из болезни. Но у среднего сына, четырехлетнего Коленьки, ладошки стали красными, словно обожженными. Словно кровь младенца, убиенного не без молчаливого содействия мамы, запеклась на его ручках.

Долго, долго еще оставался этот красный след на обеих ладошках мальчика.

Ольга Ларькина





«Я ТОЖЕ ПРИЧАСТНА…»
Я хочу покаяться не в убийстве собственного ребенка — в этом грехе я, слава Богу, не повинна. Знакомую, о которой пойдет речь, на непоправимый поступок толкнули отчасти мои слова, сказанные в припадке горячности (хотя это ни в коей мере их не оправдывает). Как издавна говорят на Руси: «Слово не воробей, вылетит — не поймаешь!»


Так получилось, что самые бурные годы перестройки, коренным образом изменившие жизнь нашей страны, совпали с моей студенческой юностью в Москве. Нам было по 18–20 лет, и мы, как губки, восторженно впитывали все, что происходило вокруг, открывая для себя жизнь с неизвестных доселе сторон. Бегали на митинги, нашумевшие спектакли, выставки и рок-концерты, жадно читали и обсуждали газетные и журнальные публикации, слушали запрещенную ранее музыку. В нашей комнате общежития вечно «тусовались» неформалы всех возможных мастей: хиппи, панки, члены разнообразных политических объединений, самодеятельные рок-музыканты и прочая богемная публика, коромыслом висел табачный дым и полуночные беседы запивались литрами чая и более крепких напитков.


У моих соседок по комнате была подруга по имени Ольга, на которую я, недавняя «домашняя девочка», смотрела с немалой долей ужаса. Ольга давно ушла из дома и жила по всевозможным тусовочным «флэтам», курила, сквернословила, не чуждалась наркотиков, не говоря уже о приверженности так называемой «свободной любви». И наконец произошло то, что должно было произойти — Ольга «залетела». Решение было однозначным — аборт. Но за день или два, обсуждая в нашей комнате предстоящее событие, она вдруг произнесла полушутя, полусерьезно:

— А может быть, все-таки родить? Будет «бэбик»…

— Ага, конечно, рожай! — подхватили девчонки. И… бурно веселясь, начали вместе с Ольгой расписывать друг другу «радужные» перспективы Ольгиного «бэбика». Слушать это было невыносимо, и я, не выдержав, сказала зло: «Тогда тебе действительно лучше сделать аборт!»

Пауза, и… все разразились дружным хохотом. «Вот так, значит. Решили судьбу!» — как-то удивленно воскликнула одна из моих соседок. «Ну, решили так решили», — махнула рукой слегка сникшая Ольга.


…Ольга вернулась через несколько дней, и все пошло по-прежнему. Но когда она рассказывала в нашей комнате о кошмарных подробностях аборта, о том, что врач долго не мог найти голову младенца, я вдруг, с ужасом и раскаянием вспомнив свои недавние жестокие слова, почувствовала (осознала я это значительно позже), что непоправимое уже произошло, и что я тоже причастна к убийству Ольгиного ребенка. Я оправдывала себя тем, что Ольга давно уже все решила и мои слова не сыграли никакой роли, что этому ребенку, зачатому в пьяном угаре (Ольга даже не помнила, кто был его отцом!), быть может, действительно лучше было бы не родиться… оправдывала, но не находила оправдания.


Теперь, через десять лет, молясь о прощении своей вины, я с горечью и сожалением думаю: а может быть, рождение ребенка изменило бы Ольгину жизнь? Ведь человек она, в сущности, очень неплохой, а вспоминая, как она по-матерински опекала малолетних панков, легко представить, что необходимость заботиться о крошечном родном человечке сделала бы ее хорошей матерью. И, бросив ей в лицо непоправимо злые слова, я совершила двойной грех: не только подтолкнула к убийству беззащитного малыша, но, осудив Ольгу, отказала ей в праве на материнство, в милосердно дарованном Господом шансе отпасть от прежней, греховной жизни.


Ведь даже среди фарисеев, которых Христос считал значительно дальше от Царства Божия, нежели разбойников и блудниц, не нашлось того, кто посмел бы кинуть камень в грешницу, услышав от Господа: «Кто без греха, пусть первым бросит камень!» (как же далеки тогда были от меня эти евангельские слова!). Гордясь собственной «праведностью» (хотя и далеко не благодатного свойства — я тогда еще не была крещена), тем, что не поддалась на многие соблазны, которыми изобиловала вольная жизнь вдали от дома и родителей, я не понимала тогда, что грешна ничуть не меньше, а может быть, даже больше. Ибо те пороки, которые я осуждала в своих сверстниках, все же менее страшны чем фарисейская гордость, так как оставляют в глубине души чувство вины и опустошенности: об руку с блудом следует одиночество, а после алкогольного и наркотического опьянения наступает «ломка»; сломить же фарисейскую гордость и привести к покаянию порой может, как это ни прискорбно, лишь более глубокое падение… Прости меня, Господи!

Надежда

 

Эта хрень уже есть 15 по сети гуляет...
Боян!
Зачем эту хрень постить?

 

во дает.
по всем тема пишет