Любимые стихи выкладываем... | страница 13

Большое спасибо! Я очень рада, что Вам нравится. Всех с праздником!

 

Храни тебя Господь...

 

Танюша ВАМ....

(Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь)

 

Спасибо огромное!

Может здесь и не место, но не судите...

 

Да, эта женщина мне снится,

Когда осеннюю пастель

Сменив, в окно мое стучится

Снегами белыми метель.

А я задергиваю шторы,

Чтобы до будущей весны

В мой дом, сквозь тонкие узоры

Стекла, не проникали сны.

Роняя пепел с сигареты,

В звенящем фоне тишины

Я сам себе пишу запреты

На это имя, только ты

Прозрачной тенью, долгим взглядом,

Ладонью робкой по плечу…

Так холодно! Зачем ты рядом?

Не надо… не гаси свечу.

Меня не тронет наважденье

Духов таких забытых след,

Я не искал слова прощенья –

Их в моем мире просто нет…

А вот во сне… Там все иначе -

Опять с тобой! На грани дня,

В котором ты так горько плачешь,

Закрыв лицо: Прости меня!

И ночь, как вечность… Как же мало

Горячих губ – Люблю! Скучал!

Скажи, ну разве ты не знала? –

Я столько лет тебя… прощал......

Юрий Егоров

 

Научите меня возвращаться,

В старый дом на обрыве дорог.

Научите меня возвращаться,

Если я ухожу за порог.

Отоприте мне ржавые двери,

Под унынье скрипучих петель,

Научите меня не верить,

В равнодушье моих потерь.

Научите меня улыбаться,

Если холодно на душе.

Научите меня улыбаться,

Даже если улыбки - клише.

И откройте мне ложную тайну,

Про мой старый забытый дом.

Научите меня смеяться,

Плакать я научусь потом.

Кровельщик

 

Есть мир который рядом с нами - взгляни в него не настоящими глазами Открой другую дверь что есть в любом предмете, в шкафу часах и даже на портрете. Давно заброшенном, лежащем в сундуке, в любом углу на чердаке в прозрачном ветре на столе, в глухом тумане и луне.

 

Люби меня, как я тебя.

И буду я счастливей!

На свете есть лишь ТЫ и Я,

Луна и Солнце, и Земля.

При всем, при этом я - твоя,

Живу мечтая и любя!

 

Четвергу посвящается

Воздух - синий с привкусом яблок, бьет испариной лучевой. Я живу пока по ноябрь, получается ничего. Я хорошая. Плеер - shuffle. Сочиняю в метро стихи и вяжу тебе серый шарфик из акриловой чепухи. Надо мной распростерся город - прямо чувствую, как дрожит, запиваю четверг кагором, чтобы пятницу пережить, дни меняются торопливо, снег прозрачен, дожди мокры. Запиваю субботу пивом, Lowenbraim'oм, не хухры.

=========

А если кто-то напишет, что любит осень, - не верь им, это неправда, пусть даже в книжке с прохладными и ласковыми листами. Не зря ведь все-таки я много лет торговка, я знаю, что люди на самом-то деле любят - они любят яблоки, кошек и фантазеров - они покупают книги, в которых пишут, что кто-то такой особенный - любит осень.

<...>

А если кто напишет, что любит осень, что жить не может без дождевой прохлады, без серых капель, бьющихся на асфальте, как миллионы выброшенных сердечек, скажи ему, что скоро настанет лето, - посмотришь, как он скептически улыбнется - какое скоро, нам до зимы дожить бы. Пойми, что просто лето любить не модно - понятно, для чего оно людям нужно, - а осень - тут просторы для размышлений.

Сейчас скажи, что ты-то как раз из этих, мыслителей, гуляющих без накидок по глинистым размытым дорожкам парка, возвышенное лицо поднимая к небу, и портящих отличнейшую бумагу. Скажи, что ты за осенью и явился, за настоящей осенью, без изъяна, без суеты машин, городского гула, за чистой осенью, лучшим ее экстрактом. Давай пять злотых - будет тебе и осень.

Смотри сюда - вот видишь, стоят деревья, на них вороны, где-то бредет собака, и ноги ее скользят по размокшей глине, собака воет глухо и как-то хрипло, попробуй-ка погулять в этой мокрой шерсти. А вот окно, на нем помутнели стекла и видно плохо, только лишь силуэты, но пахнет кофе, значит, хозяин дома. А вот две улицы, два карандашных взмаха, асфальт в пупырышках, будто бы у асфальта замерзли руки - держать на весу все это. А вот, смотри, фигурка в широкой юбке, вокруг нее сияют осколки стекол, какой-то мусор, елочные игрушки, пахучий вереск, глупые безделушки, и яблоки грудой розовой под прилавком. Вот это осень - осень на самом деле, простая осень стареющей глупой ведьмы, бери ее, потом приходи - добавлю.

Но ты не хочешь, хочешь своей, родимой, чтобы ее по капле протяжно выпить и чтоб она растворилась в бродячьем сердце. Так не бывает, милый, так не бывает. Бывают яблоки, кошки и погремушки, для всех, для каждого, сколько кому угодно. А осень - видишь, никто и не покупает. Растят свою, в кармане дырявом носят и согревают в мокрых своих ладонях. А впрочем - ты не слушай, старуха бредит, ведь ты же помнишь, люди не любят осень. Давай свой злотый, яблок тебе насыплю, румяных яблок, даже в ладонях - сладких.

Иди отсюда, милый, не мучай бабку, пора уже сворачивать самобранку, а завтра можешь прийти, подарю котенка. Оставь, оставь себе свои золотые.

А ветер вешал звезды на сером небе, и пять из них случайно упали наземь, пять золотых лежат на сыром асфальте, пять золотых, кленовых. Согрей в ладонях.

Аля Кудряшева

 

Хочется сделать шаг, и второй, и третий,

и побежать, лететь как стрела из лука.

Если ты в этом мире меня не встретил,

значит, я стала звуком…

Значит, я стала чайкой в объятьях шторма,

кошкой, что лезет к Богу по тонким шторам,

девочкой, что когда-то учила идиш,

чтобы не помнить горя.

Если ты в этом небе меня не видишь,

значит, я стала морем…

Значит, мой сон – глубокий и бесконечный,

значит, я стала чем-то великим, коли

ты каждый вечер просишь со мною встречи,

значит, я стала болью.

Значит, я стала сотнею острых лезвий,

чтобы чужие люди ко мне не лезли,

значит, я стала линией на ладони,

линией одиночеств.

Если ты этим утром меня не понял,

значит, я стала ночью…

Значит, я стала тёмной и непроглядной,

песней, не переписанной, не допетой.

Если ты вдруг захочешь остаться рядом,

значит, я стала светом.

Кристина Эбауэр

 

Этот город без тебя пуст,

Этих улиц без тебя нет,

Лишь соленых облаков хруст

Да прокуренный чужой свет.

И в безлюдии толпы - вниз,

На коленях - тех молитв след...

Но в ответ им - только злой свист,

Из пробитых куполов - вверх.

В небе золота ищу крест,

Только ангелы молчат. Им

Сверху виден лишь один срез -

Тень твоя в плену немых зим...

Ты однажды прилетишь вдруг

И, сияние стряхнув с крыл,

Спросишь ласково: Ты как тут?

Я отвечу: Да никак. Жил.

Иван Храмовник

 

Не привыкайте никогда к любви!

Не соглашайтесь, как бы ни устали,

Чтоб замолчали ваши соловьи

И чтоб цветы прекрасные увяли.

И, главное, не верьте никогда,

Что будто всё проходит и уходит.

Да, звёзды меркнут, но одна звезда

По имени Любовь всегда-всегда

Обязана гореть на небосводе!

Не привыкайте никогда к любви,

Разменивая счастье на привычки,

Словно костёр на крохотные спички,

Не мелочись, а яростно живи!

Не привыкайте никогда к губам,

Что будто бы вам издавна знакомы,

Как не привыкнешь к солнцу и ветрам

Иль ливню средь грохочущего грома!

Да, в мелких чувствах можно вновь и вновь

Встречать, терять и снова возвращаться,

Но если вдруг вам выпала любовь,

Привыкнуть к ней - как обесцветить кровь

Иль до копейки разом проиграться!

Не привыкайте к счастью никогда!

Напротив, светлым озарясь гореньем,

Смотрите на любовь свою всегда

С живым и постоянным удивленьем.

Алмаз не подчиняется годам

И никогда не обратится в малость.

Дивитесь же всегда тому, что вам

Заслужено иль нет - судить не нам,

Но счастье в мире всё-таки досталось!

И, чтоб любви не таяла звезда,

Исполнитесь возвышенным искусством:

Не позволяйте выдыхаться чувствам,

Не привыкайте к счастью никогда.

 

ЧЕТЫРЕ МИНУТЫ

Они говорят о тебе в ресторане

Глубокою ночью, темнее мазута.

Один из них в сердце тобою был ранен,

Но вы разминулись. 4 минуты.

Вы трижды пытались остаться друзьями,

В нейтральных кофейнях вы вежливо люто

Рыдали без слов, огрызались стихами.

А все друг о друге. 4 минуты.

Не важно кто предал. Не ясно кто кинул.

И каждый нашел себе новое "чудо".

С одним недостатком, что он заменитель

И теплоотдача. 4 минуты.

Я знаю, ты к ней подсылаешь шпионов.

Узнать что с ней было в течении суток.

И каждый нашел свиту преданных клонов,

А все одиноко. 4 минуты.

Ты пьешь, чтоб увидеть ее отраженье

В стакане Столичной, в пузыриках Брюта

Себе не простишь рефлекторных движений,

Шептать ее имя. 4 минуты.

Мечта улетая вдоль Питерских улиц

Глубокою ночью темнее мазута

О том чтобы пламя жизни вернулось.

И вы снова вместе. 4 минуты...

© Copyright: Елена Погребижская

 

Дождь

Струился дождь неутомимый

По головам и крышам,

Когда я с женщиной любимой

Из дома вышел.

Дождь лился и стекал по стеклам,

Куда ему угодно;

Но женщина под ливнем мокла

Довольно неохотно.

И я сказал:

– Дождь! Не иди!

Ты видишь: я иду!

С любимой я, а не один,

Имей ее в виду!

Поэта дождь послушался

И капать перестал,

Лишь ручейки да лужицы

Омыли тротуар.

Тогда любимая, смеясь,

Спросила вдруг:

– Какая связь

Между дождем и словом? –

И я хотел ответить ей,

Что я, поэт, сильней дождей...

Но дождь закапал снова.

Николай Глазков

 

влюбилась в это лет в 12 и до сих пор.

Уж если ты разлюбишь - так теперь,

Теперь, когда весь мир со мной в раздоре.

Будь самой горькой из моих потерь,

Но только не последней каплей горя!

И если скорбь дано мне превозмочь,

Не наноси удара из засады.

Пусть бурная не разрешится ночь

Дождливым утром - утром без отрады.

Оставь меня, но не в последний миг,

Когда от мелких бед я ослабею.

Оставь сейчас, чтоб сразу я постиг,

Что это горе всех невзгод больнее,

Что нет невзгод, а есть одна беда -

Твоей любви лишиться навсегда.

 

Ты знаешь, что замуж она не хочет. Не хочет ни гнездышка, ни птенцов. Меняет перчатки, мужчин и почерк – красиво, с достоинством и ленцой. Любой из поклонников предсказуем – на «бентли»/на «ауди»/на коне. «Шампанское? Мидии? Потанцуем?» Она, улыбнувшись, ответит нет. Пускай ты не путаешь Босха с Брамсом, ты тщательно выбрит, изящно пьян. Пускай ты неплохо умеешь брассом и в каждом дизайне найдешь изъян. А то, что не юзаешь «Boss» и «Rolex» – на это ей, в сущности, наплевать. Куда интересней вживаться в роли, продумывать сцены, играть приват, бесшумно, на цыпочках, красться в душу – (Ах, да, повторяюсь! Молчу-молчу! ) – выстраивать замки, чтоб после рушить – ведь ей не в новинку и по плечу. Но ты-то считаешь, что есть все шансы – конечно, навряд ли кормить с руки – хотя бы заказывать дилижансы, ковры-самолеты под каблуки. Ты видишь, насколько она опасна, однако податлива и нежна. И если б породу писали в паспорт – (Нет, правда, такая графа нужна! ) – то ей написали бы, не колеблясь, короткое, емкое слово «дрянь». Которая, впрочем, великолепна. Настолько, что башню срывает.

- А, может, останешься? –

Молча красит прохладно-зеленые зеркала души. Полседьмого. Окончен праздник. Чуть слышно вздыхают колокола. В тумане над прудом мелькают чайки. Еще по-домашнему неглиже, бездонную ночь запивает чаем (два тостика, йогурт, клубничный джем). Потом, прислонившись к окну, комментит чудную симметрию облаков – без женской эклектики междометий, но как-то особенно и легко, разбавив метафоры тонким матом. Ты должен признаться, что ей к лицу. Чуть позже, в спонтанном порыве смята, сойдясь с подоконником навесу, насмешливо выдохнет:

- Да, мой сладкий!.. –

ладонью метнувшись по волосам. Но розовый след на твоей лопатке – обычная взлетная полоса. Ты правда мечтал удержать Жар-птицу? Она не останется. Ей пора. И все недосказанное простится оборванной строчке с ее пера.

Sterva

 

Ты, как в окно,

в грядущее глядишь -

и все равно

мужчину победишь.

А он, стерпя

сто двадцать пять обид,

потом тебя

спокойно победит.

Однако вы

перехитрите в быте -

и не как львы, -

как кошки, победите.

Потом на нас

потомки поглядят

и сложат сказ

о том, как победят...

Я снова жду

с тобой желанной встречи,

но слова "побежду"

нет в русской речи.

Николай Глазков

 

Я хочу разучиться видеть чужие сны...

А на мне серебро чернеет – плохой симптом.

Мне сказали врачи: "У Вас передоз весны".

Отпои меня сладким маковым молоком.

Отпои от бессонных мыслей, от злых ночей,

от обиды, сторожко дремлющей на груди.

Впрочем, глупо...

Ведь ты, как и я, ничей.

Значит, делай, как я – не слушай и уходи.

Собирай охапки тюльпанов в чужих садах –

бог цветов обезумел в марте, на всё забил,

и теперь отражается вечность в его зрачках,

и ему прописали месяц пить хлорофилл.

Ну, а я отыщу дорогу в тот дальний край,

где садится на волны солнце и мирно спит.

Что за глупости?

Я б не сказала – рай,

но там есть океан

и на звёзды прекрасный вид.

Я хочу разучиться видеть чужие сны –

те, в которых мы снова вместе и пьём "Мартель".

Вот вердикт: "Налицо передоз весны",

так зачем ты твердишь упрямо: "Поверь, поверь"?

Уже Другая

 

Я знаю

Сказоч-Ник

Я знаю, как тобой переболеть –

Сказать себе, что я тебя придумал,

И долго в пламя пристально смотреть,

И не хмелеть, чтоб вдруг не передумал…

Сжать голову и память запереть

На сто замков матерого цинизма,

И в звездопад загадывать не сметь

Ни толики ненужного лиризма…

И слушать, как звенит немая ночь,

Ведя смычком по крылышкам цикады,

И рассмеяться – некому помочь

Душе к тебе прорваться из блокады!

Тебе пробиться к сердцу не успеть,

Чтоб ритмы сбить и разорвать аорту,

Я все придумал, не о чем жалеть –

Не написалась сказка, ну и к черту!

Мешая дым костра и сигарет,

Щекой заросшей раскровить ладони,

И повторять: Ты слышишь, тебя нет!

И не было, стоящей на перроне…

Я не хочу ни видеть твоих глаз,

Ни слышать голос, ни касаться кожи…

Мне одному так хорошо сейчас,

И без меня тебе, наверно, тоже.

Из горлышка лить в пересохший рот,

На грудь роняя с подбородка капли –

А тот, который где-то тебя ждет,

Ты говоришь, он лучше? Это вряд ли…

Его я тоже вычеркну с листа –

Не целовал, не обнимал чужое!

Я выжигаю искрами костра

В своих зрачках колечко золотое.

Мне до рассвета думать о тебе,

Мне до тумана водкою лечиться,

Чтобы забыться утром и во сне

К тебе прижаться и тобой напиться…

 

Моей бабушке, которая сегодня празднует День рождения

Мой ангел на меня сердит

Юнна Мориц

Мой ангел на меня сердит

За то, что я попалась в сети,

За то, что бес в ребре сидит,

А в голове гуляет ветер.

Мой ангел! Считанные дни

Остались мне на шуры-муры,

Так пусть летают - не спугни! -

Мои крылатые амуры.

Под свежий ливень этих стрел

Я становлюсь, раскинув руки!

Мой тайный замысел созрел,

Как наши слезы зреют в луке:

Я буду пышно увядать,

Духовной радуя красою.

И ты успеешь увидать,

Какое сердце я раскрою -

На склоне, на закате дней,

В глубоких сумерках лиловых.

И содрогнешься ты сильней

От старых истин, чем от новых!

Так дружелюбнее взгляни,

Мой ангел, на амуров легких!

Их стрелы - пусть они одни! -

Сидят в печенках, в сердце, в легких, -

Не вынимай, пускай поют

И гнезда вьют в душе высокой!

Они пусть лучше заклюют,

Чем клювы пошлости жестокой.

Когда поднимут со стола

Меня в ладье моей последней, -

Моя последняя стрела,

Как щепка, шлепнется в передней.

Мой ангел, сделай, чтоб ногой

Стрелу случайно разможили,

Чтоб не посмел никто другой

Ее таскать в сердечной жиле,

Или амурам возверни

Их собственность, когда старуху

Придут обревывать они,

Дождем смывая показуху,

Спешащую сказать скорбя

Свое "гуд бай" и "спите сладко".

Тогда ты вздрогнешь, ангел мой,

Прозрев у ямы роковой,

Что любят - в общем-то! - тебя

Амуров полтора десятка.