Любимые стихи выкладываем... | страница 51

написанно неплохо, но тема тошнотворна. Извиняюсь за оффтоп.

__

Он покупал ей теплые носки,

А утром приносил ей чашку чая.

Днем словно умирая от тоски

Строчил ей сообщенья "я скучаю".

Она его любила обнимать

И часто с полуслова понимала,

Боялась очень сильно потерять,

А ночью поправляла одеяло.

Однажды их судьба разъединила.

Причина – совпаденье или случай.

Она себя за что-то обвинила,

А он решил "оставь её, не мучай".

И дальше лишь большое расстоянье,

Не верится, но так оно и было.

Такое вот дурное испытанье,

А он любил, как и она любила.

Да время помогает, но не лечит,

Ведь как они нелепо разошлись.

Им суждена была однажды встреча,

Глазами встретились и обнялись.

Такое вот судьбы благословение.

Он снова приносил ей утром чай,

А днем она писала сообщение

"Я жду тебя, любимый не скучай".

Как часто это в мире происходит,

Что для того чтобы счастливым жить,

Судьба людей то сводит, то разводит,

Ведь счастье тоже надо заслужить.

© Максимова Валери

___

И дело не в том,что он самый лучший,

А в том, что всегда за неё горой.

Часами готов внимательно слушать,

Хранить бесконечно её покой.

Он нежно целует её запястья

И просит : «Приляг отдохни,ты устала»

И если уже говорить о счастье :

То им насладиться — и жизни мало..

И даже не в том вся соль,что он верный,

А в том, как он любит её, когда злится,

И даже когда на исходе нервы —

Способен сквозь гордость свою мириться..

И что там с погодой? Ей вовсе не важно —

Ведь рядом находится лучший мужчина,

Которому хочется гладить рубашки

И вместе воспитывать дочку и сына..

© Алина Лукьяненко

 

На страшной высоте блуждающий огонь!

Но разве так звезда мерцает?

Прозрачная звезда, блуждающий огонь,-

Твой брат, Петрополь, умирает!

На страшной высоте земные сны горят,

Зеленая звезда летает.

О, если ты звезда,- воды и неба брат,-

Твой брат, Петрополь, умирает!

Чудовищный корабль на страшной высоте

Несется, крылья расправляет...

Зеленая звезда,- в прекрасной нищете

Твой брат, Петрополь, умирает.

Прозрачная весна над черною Невой

Сломалась, воск бессмертья тает...

О, если ты звезда,- Петрополь, город твой,

Твой брат, Петрополь, умирает!

Март 1918

Осип Мандельштам

 

С фонарём обшарьте

Весь подлунный свет!

Той страны - на карте

Нет, в пространстве - нет.

Выпита как с блюдца,-

Донышко блестит.

Можно ли вернуться

В дом, который - срыт?

Заново родися -

В новую страну!

Ну-ка, воротися

На спину коню

Сбросившему! Кости

Целы-то хотя?

Эдакому гостю

Булочник ломтя

Ломаного, плотник -

Гроба не продаст!

...Той ее - несчётных

Вёрст, небесных царств,

Той, где на монетах -

Молодость моя -

Той России - нету.

- Как и той меня.

М.Цветаева

 

Стилизованный осёл

(Ария для безголосых)

Голова моя — тёмный фонарь с перебитыми стёклами,

С четырех сторон открытый враждебным ветрам.

По ночам я шатаюсь с распутными пьяными Фёклами,

По утрам я хожу к докторам. Тарарам.

Я — волдырь на сиденье прекрасной российской словесности,

Разрази меня гром на четыреста восемь частей!

Оголюсь и добьюсь скандалёзно-всемирной известности,

И усядусь, как нищий-слепец, на распутье путей.

Я люблю апельсины и всё, что случайно рифмуется,

У меня темперамент макаки и нервы как сталь.

Пусть "П.Я." — старомодник из зависти злится и дуется,

И вопит: "Не поэзия — шваль!"

Врёшь! Я прыщ на извечном сиденье поэзии,

Глянцевито-багровый, напевно-коралловый прыщ,

Прыщ с головкой белее несказанно-жженой магнезии,

И галантно-развязно-манерно-изломанный хлыщ.

Ах, словесные, тонкие-звонкие фокусы-покусы!

Заклюю, забрыкаю, за локоть себя укушу.

Кто не понял — невежда. К нечистому! Накося — выкуси.

Презираю толпу. Попишу? Попишу, попишу...

Попишу животом, и ноздрей, и ногами, и пятками,

Двухкопеечным мыслям придам сумасшедший размах,

Зарифмую всё это для стиля яичными смятками

И пойду по панели, пойду на бесстыжих руках...

Саша Чёрный, 1909

 

Средь собачьих стай, ночью по Москве,

В бритой голове я кропал стихи.

Посреди трухи от дневных забот,

Как ленивый кот меж проворных крыс,

Далеко и вниз я влезал в себя.

Брел, скользя, по льду, падал и лежал,

Взглядом провожал танец снежных масс.

Слушал джаз сирен и опять скользил…

Нищий голосил, пил ночной эфир.

В робе полно дыр. С грязной бородой.

Мимо шел тропой. Слезно бормотал,

Что давно устал думать, чем дышать,

Грешников стращать, мир крутить ступней,

Корабли топить, жарить города,

Сеять хворь в стадах, тем внушая им,

Что святой триптих вечен и силен…

Шел за горизонт, бормоча под нос,

Поднимался ввысь пьяный нищий Бог.

Грюндик

 

В начале есть еще несколько строчек



Я свяжу тебе жизнь

Из пушистых мохеровых ниток.

Я свяжу тебе жизнь,

Не солгу ни единой петли.

Я свяжу тебе жизнь,

Где узором по полю молитвы -

Пожелания счастья

В лучах настоящей любви

 

Врушка (телефонный диалог)

-Привет

-Привет

-Ну, как дела? Скучала?

-Нет… И не ждала…

-Тебя забыть пытался… год

-А у меня — наоборот…

Забыла, счастлива… люблю…

Но не тебя

-Не ври!

-Не вру…

-А голос почему дрожит?

-Простыла… холодно… дождит…

-Опять бродила без зонта?

-Ага… гуляла… не одна!

-Забыла, значит… ну, прости…

Прощай, родная…

-Подожди!!!… Та ссора…

-Знаю, был не прав…

-Нет… это я — упрямый нрав…

Я до сих пор люблю тебя

Иди ко мне…

-Но…

-Я одна!

-Не врешь?

-Сейчас уже не вру… Чего пыхтишь?

-К тебе бегу!!!

 

Я всё соврал.

У вас обычные глаза,

И голос ваш такой же как у многих,

Я врал, что всё хотел вернуть назад,

Сплетая воедино две дороги.

И ваши безмятежные черты

Ничуть меня не душат среди ночи.

Да и в объятьях ваших глубины,

Мне кажется, не больше, чем у прочих.

Ещё я врал,

что шёл за вами по пути,

Что выдержал разлуки еле-еле.

Я так же врал, что вас когда-нибудь любил.

Я врал себе...

но так и не поверил..

Эль Твит

 

Мы думаем, что жизнь сложна, виним судьбу за все потери...

Но может в нас самих вина? Мы сами "закрываем двери"...

Молчим, когда хотим кричать... Стоим на месте месяцами...

Предпочитаем глупо ждать, когда мечты придут к нам сами...

Мы раним тех, кто любит нас... Хорошего не понимаем...

А может быть – не жизнь сложна, а мы её так усложняем?

Т.Валеева

 

Мы не от старости умрем,-

от старых ран умрем.

Так разливай по кружкам ром,

трофейный рыжий ром!

В нем горечь, хмель и аромат

заморской стороны.

Его принес сюда солдат,

вернувшийся с войны.

Он видел столько городов!

Старинных городов!

Он рассказать о них готов.

И даже спеть готов.

Так почему же он молчит?..

Четвертый час молчит.

То пальцем по столу стучит,

то сапогом стучит.

А у него желанье есть.

Оно понятно вам?

Он хочет знать, что было здесь,

когда мы были там...

Семен Гудзенко, 1946

 

Аля Кудряшева (izubr), 2007

Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз — вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс — то есть почти что старый. Шорты с футболкой — простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара — листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька — он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.

Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче — ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.

Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге — и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...

Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя — с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. «Двадцать один», — бормочу сквозь сон. «Сорок», — смеется время. Сорок — и первая седина, сорок один — в больницу. Двадцать один — я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь — на десятом. Десять — кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь — на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...

Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.

 

Чота я сёдня Бродскава лублу

ПИЛИГРИМЫ

Мимо ристалищ, капищ,

мимо храмов и баров,

мимо шикарных кладбищ,

мимо больших базаров,

мира и горя мимо,

мимо Мекки и Рима,

синим солнцем палимы,

идут по земле пилигримы.

Увечны они, горбаты,

голодны, полуодеты,

глаза их полны заката,

сердца их полны рассвета.

За ними ноют пустыни,

вспыхивают зарницы,

звезды встают над ними,

и хрипло кричат им птицы:

что мир останется прежним,

да, останется прежним,

ослепительно снежным

и сомнительно нежным,

мир останется лживым,

мир останется вечным,

может быть, постижимым,

но все-таки бесконечным.

И, значит, не будет толка

от веры в себя да в Бога.

...И, значит, остались только

иллюзия и дорога.

И быть над землей закатам,

и быть над землей рассветам.

Удобрить ее солдатам.

Одобрить ее поэтам.

 

До Коломенской осталось полминуты,

И народ толпился в стареньком вагоне,

На сидении напротив ехал Путин

В адидасовской толстовке с капюшоном.

Просто так, как будто дворник или слесарь,

Словно менеджер в Хундай-автосалоне,

Вы подумайте, в вагоне Путин ехал!

Тетрисом играл в своем айфоне.

А народ стоял, не замечая,

Рядом два таджика что-то ели,

Черными еблищами качая

В такт колесам, едущим в туннеле.

Я от радости хотел воскликнуть громко,

На премьера с восхищеньем глядя,

Только он мне ебнул в селезенку,

Прошептав на ухо: «Тихо, дядя».

На Коломенской людей бегущих лица

И колес вагонных звуки стука,

-Я бы мог с тобою попалицца-

Прошептал мне Путин, сжав мне руку.

«Хули пялишься? Пошли отсюда быстро!»

Левое задергалось вдруг веко.

«Что, блядь, не видал премьер-министра?

Мы ведь тоже, типа, человеки.

Сделаны мы из говна и мяса,

С жопою, залупой и зубами,

Среди нас есть даже пидорасы,

Только это строго между нами.»

А потом добавил очень кротко:

«Лобстера сожрав вдвоем с Бараком,

Иногда так хочется селедки,

Или отравиться „Дошираком“,

Или ебнув литр самогона,

На Казанском выебать плечевку

Просто так, без всякого гондона,

И чтоб звали все по- свойски Вовкой,

Это, понимаешь, дольче-вита,

Чтоб не думать о ебучем мире,

Чтобы по х** были вахаббиты,

Те, что обещал мочить в сортире,

Чтоб в „Калине“, цвета гепатита

Я как лох, не пер куда ни глядя,

Это, понимаешь, дольче-вита!

Дольче-вита! Понимаешь, дядя?

И в метро проехать мне охота

За билетик, можно и задаром,

По хую, домой ли, на работу,

Средь толпы, дышащей перегаром.»

Вышли из метро мы в непогоду.

Заложило нос и даже уши...

Путин мне сказал, что он с народом

И пошел по луже, как по суше.

Осветил неон его дорогу,

И дождинок мелких эскадрилья,

Падали на грудь его и ноги,

И на светлый нимб его и крылья.

/с/

И я понял, те, кто воду мутит,

Пидорасы, суки и обсосы,

Лучший президент-Владимир Путин!

Завтра я вступлю в единоросы

 

Апять настраенья нисавпали

 

я занял очередь за счастьем

длинною в сорок девять лет

и надоело ждать и страшно

хоть на минуту отойти

© Похабыч

 

полжизни ожидаешь счастья

но на каком то рубеже

вдруг понимаешь счастье было

уже

© tolegor

 

корчяво.

афтору отрубить пальцы.

 

а мне нравицо

(и старательно приделала пальццЫ абратна)

 

апядь нисавпали страдания

она Розза А..йа самец

тягучеюпропастьювека

мыжыли

аткт и пистецтрындец

там суслики вечно бродили

итанки в пустом кавле

ана мне журрчала....

мой милый

а дело совсемне в тебе.ю

укутавшись вемкуюпропасть

ееялюбил кагсейчас

но выбриты в струнку пилотки

я занят...ура!!!!!!!!

не до вас.

а я говорю кг/ам

пальцы атрубить!!!!

или у нсскандалв семье???????????????????