ЯКОВ ЕСЕПКИН | страница 40

Яков Есепкин
Лилии Стикса

XXVI



Отцветает и сей виноград,

Зелен был, ныне темночервонный,

Сень вдыхает пленительный смрад,

Камелотов смурод благовонный.



Выйдем нощность цветниц обирать,

Помни, Асия, наши кармины,

Иль во темном легко умирать,

Всё мы бледные прячем язмины.



Вновь морошки нанесли к столам

И сочтили Француза у Гебы,

И стекает по белым челам

Нашим воск, преливаясь на хлебы.



XXVII



По фарфору златые каймы

Соведем, а цветенья не будет

Золотого – и нощные тьмы

Окаймим, кто порфирность избудет.



Морок, морок фамильный лиют

На букетники феи Эреба,

Се начинье, из коего пьют

Вседержители цвети и неба.



Но смотри, бутоньерок витых

Меж хлебами цвета не следятся,

И в обрамнице свеч золотых

Тени мертвых царевен кадятся.



XXVIII



Воск и цветь по челам истекут,

Оживут соваянья из глины,

И Господние слуги рекут:

Он за нами послал цепеллины.



В млечных вретищах сени минем,

Тще восждали скитальцев к обеду,

Всяк преживший безмолвен и нем,

Се, Аид пусть вкушает победу.



Узрит чад Господь-Бог о свечных

Тусклых восках и цвети порфирной,

О тенетах божниц ледяных,

Мглу кадящих над слотой эфирной.



XXIX



Меловницы сидят круг стола,

Нас ли ждать, Марфа носит емины,

Велика у дворцовий и мгла,

Всепорфирность лиет и кармины.



Август, август, фарфор меловой

Где восставить сейчас, аще грезы

Улетели со чермной листвой,

Биты мглой наши белые розы.



И воидем в холодную мреть

Сех садов, где их плакать не тщимся,

И еще положат умереть –

Мы тогда с чернью роз соточимся.



XXX



Это вечный всебелый жасмин

Очеса наши цветом изводит,

Се – и лейся, юдольный кармин,

Пусть сугатно Чума хороводит.



Ах, еще ли благие цвета

Мы ждали во исчадные лета,

Яко смерть золота, золота,

Увиемся хоть в барву исцвета.



Станут нощно обручники весть

По столам цветь со кущ потаенных,

И тогда лишь предстанем, как есть,

О сукровице вишен тлеенных.

 

Яков Есепкин
Лилии Стикса

XXXI



Красный цвет никого не щадит,

Мы бессмертие суе и пели,

Не за тем ли Геката следит,

Чтоб певцы о рубинах успели.



Соберем во субботу гостей,

Пусть ядят и пиют наши гости,

Се музыки иных областей,

Веселитесь еще, ягомости.



И тогда принесут ангелки

Господь-Богу киотницы эти,

Где тисня алой миррой виски

Наши, плачут юродные в цвети.



XXXII



Гипс фамильных аллей истемнен

Мглой ночей, юровыми звездами,

Кто и ждал этих бледных камен,

Бредят сеи какими садами.



Сколь юдицы вольготно снуют,

Яко тусклую цветь обрывают,

Пусть хотя сны июля виют

Сукровицей, засим пировают.



Ах, проплыл диаментный корвет

Мимо вечных жасминов и тлена,

И, следи, опадает исцвет

На мраморные наши рамена.



XXXIII



Август выбиет чернью канвы

О исчадных цветницах и хлебах,

Иль нагорные кущи мертвы,

Иль умолка музыка во небах.



Яко тусклые нети молчат

И пиры восклицают рапсоды,

Нас камены однех соличат,

На бессмертие чествуя оды.



Лишь тогда узрят демоны тьмы

Мглу очес и оне содрогнутся,

И взалкаем: се, Господе, мы,

Нашей кровию столпной клянутся.



XXXIV



Побледнеем, а что пировать,

Аще льется небесная млечность

Во подвалы, царевн муровать

Иль бочонки с вином здесь – беспечность.



Ах, искусство ли вечно, тогда

Нас почто убивают, давайте

Фей картавых всеславить, Звезда

Не за вами летит, пировайте.



Гипс наш тусклый изломан в куски,

Рамена увиенны язмином,

И нещадно горят бредники,

Цветь аллей обводя бальзамином.



XXXV



На вифанские мраморы тьма

С чермной цветью лиется, о внемли,

Здесь были среброусты письма,

Всяк теперь оглашенный и нем ли.



Се, начинье Аида темней

Воска смерти и ночи хрустальной,

То вино или кровь, у теней

Их колор паче мглы госпитальной.



Мы, Господе, в углу восстоим

Со черствыми хлебами, стекает

По челам цветь и мирра, лишь сим

Наши вежды бессмертье смыкает.

 

Яков Есепкин
Лилии Стикса

XXXVI



Юродные биются, зане

Тени агнцев мелки срисовали,

Виждь, Господе, в узорном окне

Мы темны под исцветом вуали.



Но крепка именная молва,

Пурпур столпный готов изливаться

Лишь со кровию, аще мертва

Неб дьяментность – не ей упиваться.



И к фарфорам слетят ангелки,

И во пурпур оденутся тени,

Где кровавые наши мелки

Изукрасили барвой ступени.



XXXVII



Ночь мраморная тьма овиет,

Вакх угасит последний огарок,

И тогда из кровавых виньет

Соточимся под сению арок.



Хлеб пасхалий дано ль очерствить

Иудицам, вино со фарфоров

Преиспив, беленою увить

Нас еще, ниспадая от хоров.



Зри, опять донны адских полей

Веселят охмелевших апашей,

И всевьются – отравы белей

Над фамильной склепенницей нашей.



XXXVIII



Се, Господе, благие цвета,

Се о восках туман фиолета,

Излита наша кровь, излита,

Бледных мытарей чествует Лета.



Станем волнам забвенье дарить,

Где июль вишни тусклые прячет,

Будут ангелы в благости зрить,

Как о нас Персефона восплачет.



И сильфиды к столам нанесут

Васильковых исцветий амфоры,

И отроцам, каких не спасут,

Цветь и вишни собросят на хоры.



XXXIX



Пурпур ветхий еще оплетен

Совитыми язмином свечами,

Это мы ли о мраморе стен

Пред хмельными стоим палачами.



Сколь вальяжны оне и темны,

Как за ними юдицы порхают,

Фарисеи у каждой стены,

Туне Парки о нас воздыхают.



Зри сей траур высоких столиц

И царевн, упоенных кармином,

Где течет с наших гипсовых лиц

Темный воск, перевитый жасмином.



XXXX



У Гиад ли еще погостим

И восплачем, и вспомним пенаты,

Нас гонят, а и мы не хотим

Оставаться, молчите, сонаты.



Что и речь, веселятся одне

Фарисеи, на яства кармины

Тусклых восков лияше, оне

Преалкают вино и емины.



Свечки чермные ставят к хлебам,

Виждь, се мы, се давимся от корок,

И серебро стекает по лбам

Нашим белым в диаментный морок.

 

Яков Есепкин
Лилии Стикса

XXXXI



Се, не плачут камены о нас,

Розы мира легки в опомерти,

Ждет еще сиротливый Парнас

Благовестия ангелов смерти.



Кто и вынес бы адских музык

И веретищ холодное бремя,

Подан был сем глагол и язык,

А молчать и немолствовать время.



Хоть всезрите собитых певцов

На иудских балах отравленных,

Без порфир и алмазных венцов

Темнооким царевнам явленных.



XXXXII



Чермных вишен июля к столам

Нанесут и сквозь дьяментный морок

Соглядим – тьмы каждят по углам,

Где начинье ломится от корок.



Всё, Господь, эти вишни тусклы,

Мы пием, а не можем напиться,

Мы ядим, а всещедры столы,

Кличем юд, чтоб могли искупиться.



Зри, Господе, во барвах свечных,

Как над миррою мы престенаем,

И карминов бежим ледяных,

И в диамент персты окунаем.



XXXXIII



По ланитам юдиц истечет

Всенощное серебро со чернью,

И опять им Аид наречет

Услаждаться шелками и тернью.



Се еще вековые балы

И гремят, и одесно ликуют,

Пурпур нег возвышает столы,

Боги Ада веселья взыскуют.



Знак Геката подаст ли – введут

О червице невинных прелестниц,

Коих бальники утром найдут

Вдоль винтажей стоярусных лестниц.



XXXXIV



Со божниц воск лиется, июль

Вновь ко емине благ мирроточной,

Вишни тлеют, по чадам сей тюль:

Для ваяний из пудры цветочной.



На хлебницах пасхалы кадят,

О фарфоре лишь течи свечные,

За каретами юды следят,

Мажордомов сердца ледяные.



И блюстители пира темны,

И букетники миррою дышат,

Виждь, Господь, сколь и мы взнесены –

Стоны мытарей ангелы слышат.



XXXXV



Алой. алой виньетой свечной

Кутию оведем и емины,

Се и каморный пир отходной,

Се и белые с кровью язмины.



Что гиады рыдают опять,

Что юдицы одне веселятся,

Нам преложно еще вопиять,

Где алкают оне и белятся.



Аще истинно сех не спасти

Ангелочков лжеимных ли, правых,

Здесь и будем всенощно тлести

Со свечами в обводках кровавых.

 

Яков Есепкин
Лилии Стикса

XXXXVI



Воск на раменах темных кадит,

Круг емин мы сидим о старизне,

Мгла Вифании столь холодит,

Уготованы литии к тризне.



Где вы, сени и кущи, одне

Соваянья убийц преалкают

Пунш с араком, от цвети оне

Всехмельны, чад сюда не пускают.



По божницам ли мирра плывет,

Вишен черных мы пьем червотечность,

И глядимся во тусклый киот –

Пара статуй, чарующих млечность.



XXXXVII



Ждут нас царствия, мы ли мертвы,

Аще темным архангелам снимся,

О раменах чермные канвы

Убелим и сеням поклонимся.



И приидем в незвездных своих

Апронахах, соведенных мглою,

Где царевны == как молвить о них,

Всяка травлена мертвой иглою.



Пир так пир, паче смерти самой

Ночь дворцов, кто б и здесь оставался,

Виждь, столы прекаждят суремой,

Где на чад тусклый воск изливался.



XXXXVIII



Тусклой пудрою ночь овиет

Сон цветов и немые присады,

Се и мы в изломанных виньет

Нощной течности чествуем сады.



Лики наши язмина белей,

Тще уголем чермы похвалялись,

Бледны гипсы фамильных аллей,

Где ночные певцы соявлялись.



Тех ли донн Алигъери взерцал,

Ах, еще им Аид потакает,

Ах, во слоте обитых зерцал

По челам нашим цветь истекает.



XXXXIX



Вертоград небозвездный, алей,

Одевайся цветеньем порфирным,

Виждь еще соваянья аллей,

Тусклый август под сводом зефирным.



Хороши ль всенощные пиры,

Спелых вишен в кантовках тлеенных

Нанесли ко столам, просфиры

Черствость паче светил упоенных.



Ах, не спите во млечной дали,

Феи ночи, со цветью немою

Нас однех, нас однех и свели

Сукровичною битой каймою.



L



Август цветию чадной манит,

Золоченая – всё полыхает,

Кто и был на миру именит,

О незвездной юдоли вздыхает.



Ко столам, расписанным под мреть,

Феи ада несут угощенья,

Положат ли еще умереть,

Мы явим тусклый цвет золоченья.



И гляни, как сильфиды легки,

Как всечадную цветь не внимают,

Где угольных садов бредники

К небам черный букетник взнимают.

 

Яков Есепкин



Гаты Царского Села



I



Ирод ждет нас в своех пировых,

Что и звездным гостям пожалеют,

Мы одни меж увечно живых,

Наши вретища барвою тлеют.



Вишни, вишни, куда и бежать

От сукровицы темной и вишен,

Бледным дивам персты не разжать

С ядом, пир их и будет возвышен.



А начнут фарисеи вести

По начинью цикуты ночные,

Мы на раменах в червной желти

Диаменты явим ледяные.



II



Из Парфянского царства теней

Убежим, восклицая аурность,

Где альтанки – юдоли темней,

Где пиров золотая бравурность.



Туне ль ждали нас ангелы тьмы

Ко столам и еминам тлеенным,

Нощных вретищ в кистях суремы

И владыкам не снесть опоенным.



А явимся еще пировать,

О звездах промелькнем у оконниц,

И юдицы начнут сорывать

Цвет диаментный с мертвых колонниц.



III



Белым розам и как отемнеть,

А иные пурпурно-лиловы,

Феям ночи ль во тьме леденеть,

Бутоньерки ловите, шаловы.



Но, гляди, вековые цвета

Затеклись под накатом гуаши,

Наша ветхая кровь солита

Иудицами в битые чаши.



Яко станут мелиться оне,

Юродных завлекать на банкеты,

В ледяном ниспадая огне,

Мы им черные сбросим букеты.



IV



Звезды антики с неба падут,

Станут литии грозно испевны,

И явимся туда, где нас ждут

Одержимые местью царевны.



Азазели в сиреневой тьме

Всеумолчны для парий беспечных,

Се пиры о царице Чуме,

Се пиры о дьяментах присвечных.



Виждь, еще фарисеи белы,

Тусклой чернью еще не превились,

И лиется арма на столы,

Коей присно юдицы дивились.





V



И не виждим тлетворную цветь,

И еще формалином не дышим,

Соведен кто звездами, ответь,

Небовольных сильфид ли услышим.



Сон августа роскошен, кадит

Меж лафитников цветность чадная,

Ах, за нами, за нами следит

Нощно челядь пиров юродная.



А начинет Геката вести

По серебру оцвет для незрящих,

Мы явимся в тлетворной желти

С барвой звезд на раменах горящих.

 

Яков Есепкин



Гаты Царского Села



VI



Апронахи с звездами свое

Отемним воском свеч благовонным,

Се пиры и дворцовий остье

Дышит вретищ подбоем червонным.



Ах, юдольные эти цвета,

Ах, фамильная это призрачность,

Аще ветхая кровь излита,

Нам простят и веселье, и мрачность.



И начнут во пирах вспоминать

Бледных агнцев, украсивших нети,

Это мы, а нельзя нас узнать

В сей горящей жасминовой цвети.



VII



А и поздно благих упасать,

Соклоняясь к свечницам кадящим,

Будем строфы в альбомы писать

Сумасшедшим царевнам неспящим.



Виждь и помни: се наши цвета,

Се лиется от неб червотечность,


Кровь иль мгла во начинье слита,

Паче них лишь вишневая млечность.



Подведут ли невинниц к столам,

Те увидят сквозь морок вишневый,

Как стекает по нашим челам

На букетники мел всечервовый.



VIII



Мы еще пренесемся в Колон

О старизне и посохе зрячем,

И холодную царственность лон,

И высокие небы оплачем.



Что и цвесть, из начиний опять

Яд алкают безумные Иды,

И пенатам каким вопиять,

Лейте нощную мглу, фемериды.



По емине вино сотечет,

Кровью ветхой юдицы упьются,

И заплаканный ангел речет,

Где теней наших ауры вьются.



IX



Вишни, темные вишни горят

В августовском пожаре тлеенном,

Над юдолию сильфы парят,

Сколь чудесно во сне упоенном.



Их неси ко стольницам пустым,

Береника, нам хмель и годится,

Как виньеткам исцвесть золотым,

Где вишневая млечность каждится.



Мы одне круг фарфоров сидим,

Никого, никого не осталось,

И тоскуем, и брашно следим,

Кое с кровью и мглой сочеталось.



X



Бал диаментный, их ли узнать,

Перманентом напудренных ведем,

Суе тени гостей обминать,

Никуда мы теперь не уедем.



Как туманны еще зеркала,

Как еще в них юдицы мелькают,

Аще желть кринолины свела,

Пусть оне во лилеях икают.



Нас любили камены одне,

А равно уберечь и не тщились,

Виждь обводки в мышьячном огне –

Это мы о звездах превлачились.

 

Яков Есепкин



Гаты Царского Села



XI



Се, валькирии нощно летят,

Суе нас ангелки и спасали,

Золотые ль плоды восхитят

Барву тьмы, над какой нависали.



Зри, влекут иудейских царей

По лепнине венечий холодных,

Полон сад гончаков и псарей,

Юд кричащих и змей всеколодных.



Во четверг ли, Господе, оне,

Убелясь, на шелках пировают,

И следят нас в томительном сне,

И порфирные вишни срывают.



XII



Извели псалмопевцев святых,

На пасхалах чернятся виньэты,

Меж цветочниц и кущ золотых

Их тлеют и тлеют силуэты.



Хоть налейте успенным вина,

Яств блюстителям хватит ли мела,

Ночь была к фарисеям нежна,

А Вифанию мглою одела.



Мы, Господе, под каморной тьмой

И не помним о ярких цветницах,

И стенаем во цвети немой

И со чермною миррой в зеницах.



XIII



Тлеют опер барочных шелка,

Привкус млечности губы чарует,

Неумолчная столь высока,

Пировает Асия, пирует.



Бальзамины виются, арма

Юных граций преносится в ложи,

Се молчит не Геката ль сама,

С нею мы лишь аурностью схожи.



Ныне ангели тихо рекут

О бессмертии нам, во кармины

Добавляя остуду цикут

И свивая огнем бальзамины.



XIV



Исполать, исполать пировым,

Неге свеч и кримозным цевницам,

Се услада и юнам живым,

И лелеющим тьму чаровницам.



Именинные торты внесем,

Украсят их тлеенные вишни,

Хватит воска и млечности всем,

Премучения наши излишни.



И увидит Господе, как мы

Вознесенны еще и порфирны,

Как сочатся на мареве тьмы

Золотыя виньетки из смирны.



XV



Ангелочки июль препоют,

Битый мрамор падет на обсиды,

И тогда воском нас увиют

И цветами безрукие Иды.



От исчадий сеих убежать

Не могли, кто еще небесплотен,

Соглядит -- нощно ангели жать

Будут цветь всекаморных полотен.



И следи, как юдольно горят

Небодержные сени земные,

Как над садом июльским парят

Вишни в мирре и тьмы ледяные.

 

Яков Есепкин



Гаты Царского Села



XVI



Ночь юдоли темней и темней,

Исполать этим хлебам порфирным,

Где и звезды, ваянья теней

Мы следим над фасадом эфирным.



В пировые сие ли войти

Нам позволят еще юродные,

По челам иудицы вести

Станут цветь и каймы ледяные.



Так и будем немолчно стоять,

Юды хлебы нарежут мечами,

И Господе велит нас приять

Ангелкам с ледяными свечами.



XVII



Шелк сугатный оденет столы,

Млечным золотом вспыхнут лепнины,

Се каждение воска и мглы,

Се успенных царевн именины.



Будут ангели плакать по всем

Пировым неботечным фарфорам,

Ночи требник мы тихо внесем,

Станет неба тянущимся к хорам.



И Господе тогда лишь узрит,

Как под миррою мы восстенаем,

Как в истемный ночной лазурит

Бледный шелк и персты окунаем.



XVIII



Млечность выбиет ночь цветников,

Апронахи порфирные снимем,

Для царевен ли воск и альков,

Мы ль иное урочество имем.



Льет Селена огонь золотой,

Пусть еще пирования длятся,

Нет этерии аще святой –

И одесно ж купцы веселятся.



Паче скорби веселие их

И преспелые вишни, и хлебы,

Зри, юдоль, как отроков благих

Не пускают в цветочные небы.



XIX



По лепнине венечной бегут

Молодые подпалые волки,

Небеса ль нас еще берегут,

Мглой чиня роз меловых иголки.



Чермный тюль зеркала увиет,

Ночь нежна к алавастровой чаше,

Мы тогда из цветочных виньет

Соточимся, порфирность лияше.



И начнут фарисеи вести

Ядом ночи канвы на еминах,

Где влекли нас в тлеенной желти –

Отраженных во млечных карминах.



XX



С мышьяком ли эклеры гиад,

Ничего, соведем червотечность

Вишен их и поидем во сад,

Чтоб оплакать холодную млечность.



Будет время еще пировать,

Яко цветью точатся лепнины,

Чад в июле нельзя убивать,

Наши, наши сейчас именины.



Всемолчат феи ночи, шелка

Царств Парфянских круг хлебов свивают,

И сквозь цветь, со лепнин холодка

На чела наши воск изливают.

 

Яков Есепкин



Гаты Царского Села



XXI



Окаймят чермным воском цвета,

По каким тосковали менины,

Это райских ли мест красота,

Паче звезд этих сводов лепнины.



И гляни, сколь еще веселы

Феи ночи, угодные пиру,

И румяны оне, и белы,

Всяка дива подобна лепиру.



И камены гостей увлекут

В сады тьмой любоваться зеленой,

И увидят, как нас волокут

Вдоль цветочниц о барве червленой.



XXII



Именинников слави, июль,

Мы пред небами все белоснежны,

Царский выбит ли нощию тюль,

Наши ангели белы и нежны.



И царевны одесно белы,

Вишни ядом чинят меловницы,

Юродные, следи, веселы,

Только плачут нежные цевницы.



Сень чудесна и праздник мелов,

Фарисеи в юдоли пируют,

И чермы с именинных столов

Отравленные халы воруют.



XXIII



Чернью вишен каймы соведут

По юдольной смуге эпитафий,

Меловницы одне и блюдут

Небозвездную млечность парафий.



Темен мрамор фамильных аллей,

Яко литии нощи испевны,

Вновь коварнее всех и белей

Одержимые местью царевны.



Се, Господе, тоскуют оне,

С юродными на паперти вьются,

И чинят хлебы ядом во сне,

И в порфировой цвети биются.



XXIV



Чадной цветенью щедрый август

Хлебы пышные свел и стольницы,

Виждь, точится диамент из уст,

Се, тлеют с нощной мглой багряницы.



О звездах ли, о желти оне,

Пусть кантовки порфирные рдятся,

Мы очнемся в жасминовом сне,

Где пасхалы всенощно кадятся.



Ах, сотлели диаменты, пьют

Вусмерть гости во брани площадной,

И юдицы, икая, виют

Наши рамена цветью исчадной.



XXV



Всё горят и горят васильки,

Сады хмелем июльским овиты,

Кто порфирностью дышит, реки,

Мы с немолчным бессмертием квиты.



Яко вина и кровь истеклись,

Нощность будем и пить, ягомости,

Именами чужими реклись,

Нас ли чествуют званые гости.



Согляни же, Господе, как мы

От подпалых волков по целине

Убегаем в обрамнике тьмы,

Млечный след оставляя на глине.