ЯКОВ ЕСЕПКИН | страница 6

Диамент - популярная еврейская фамилия.

Мож таки "Диаманты"?

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

***

Как цвели мы, Господь, во разорном саду,

Как хотели отраву изжить,

И приветить начальную Гостью-Звезду,

И Христосу всечинно служить.

Ах, давно эти мраки горят для иных,

Где ж серебро их нощных огней,

Не осталось искры от веночков земных

И от всех не осталось теней.

Слезы вылием ниц, а и будем тлести,

Мародеры не сносят крестов,

Нас добили на самом исходе пути –

Меж багряных и черных цветов.

 

Заплакав над недостижимым

над злом, царящим безудержно

Упал в конце...устав

От муки безнадежной..

Я канешна не знаток .не критик.но в глаза бросается голимые понты автора,побольше аллегорий напихать для красивости, типа поэ-т это гнусавящий непонятный эфирный небожитель.

 

Только, похоже, оно не среагирует на твой пост...

 

в последнее время на мои посты реагируют либо матами либо жалобой... Всех дастал, пора на пенсию..

 

[SIZE=12pt]«ЕСЕПКИН И ПУСТОТА» [/SIZE]

По Москве гуляют слухи о том, что на каких-то интернет-сайтах опубликована так называемая «Таблица Есепкина». Предполагается следующее. Во время написания «Космополиса архаики» гениальный литератор вынужден был изобрести, вывести некое универсальное уравнение, создать «рамку», позволяющую проверять (всесторонне) текстовую гармонию. В итоге автора культовой книги о загробном мире постигло разочарование, ибо проверки на соответствие условно-абсолютному качеству не выдержала практически ни одна строфа русской классической поэзии. Говорят, проверке подлежала лишь оригинальная поэзия. Действительно, скверный анекдот. Прозаические тексты, разумеется, никто не рискнёт подвергнуть алгебраическому анализу, в них, безусловно, содержится лексическая какофония, переводы также выносятся за скобки, а вот поэтическую Музу, право, жаль. Не секрет, поэты глухи к своему слову, уж если нечто написали, любят это смертельною любовью. «Ай да Пушкин…» -- невинный тонкоголосый возглас скучающего повесы. Александр Сергеевич хотя право имел на восторги. За Барковым он в силу дара облагородил поэтическую словесность, правда, от скабрезностей и в стихотворных текстах, и в эпистолах не удержался. Если Пушкин сумбурен и слаб, он слаб в сравнении. Когда появился «Космополис архаики», возникла (после более чем полуторавековой паузы) уникальная возможность сравнить канонические тексты «солнца русской поэзии» с иным эталонным письмом. Выводы пусть делают лингвисты, литературоведы. Ныне они явно обременены догмой, её тяжести возможно избавиться разве новому Белинскому. Но где современный неистовый Виссарион? Его нет, как нет и великой литературы.

Вспомним, гениальная критика всегда существовала в эпоху бытования выдающихся художников. Яков Есепкин – исключение, его «Космополис архаики» -- исключение невозможное, поэтому ожидать приятия гениального поэтического эпоса либо собственно литераторами-современниками, либо критиками нельзя. К тому же в абсолютной степени не ясна природа самой книги, до Есепкина русская литература даже опосредованно не соотносилась с античной каноникой, «Космополис архаики» по сути уничтожил и эту догму. Читайте, кто не читал, убеждайтесь: литературный феномен реален, материален, исчезнет в одном из очарованных (им же) мест Интернета, явится в другом. «Космополис архаики» посвящён странствиям, скитаниям по мирам, городам и весям, давно не существующим. И сам Есепкин суть очарованный странникъ, его полисы чудеснее нынешних и покрытых пеплом великолепных мировых столиц. Пожалуй, единственная связующая нить с реальностью – неотрицание торжества всемирного зла, в «Космополисе архаики» можно избавиться всего, только не предательства. Совсем не случайно рядом с главным героем здесь всегда присутствуют великие исторические «продавцы» (ударение на втором слоге), многие из них выходят на свет впервые как раз в книге. Клио их маскировала, Есепкин аккуратно снимает исторические флеорные маски. Даже не так. Не снимает их, но понуждает величайших замаскированных злодеев к снятию розовых шелков и прекращению маскарада. Постфактум, когда узнавание состоялось, все вновь равны, однако такое страшное равенство делается возможным в загробном мире. Не исключено, перенос действия в мир иной понадобился Есепкину для решения простой задачи, чтобы не утруждать себя необходимостью доказывать невеждам реальность отсутствия времени. Хронос повержен, действие не имеет начала и завершения. Помимо неутруждения игрою в бисер с глупцами, Яков Есепкин открывает перед Музою немыслимые возможности, он не только создаёт новейший лексический словарь и, в качестве его торжественной части, скорбный всечувственный тезаурис, а и с математической точностью ломает урочную тонику, меняет за Тютчевым местоположение ударений, безударные слоги обретают реквиемную ударность, результатом становится невероятное по эмоциональной мощи звучание Слова.

Эстетика «Космополиса архаики» за гранью выученных вековых уроков, открытые уроки Есепкина возносят их участников к безвоздушным высотам. Воздуха и для лёгкого дыхания в полисах нет, воздух нужен живым, царство теней уберегает всякого странствующего, скитальца небесного от губительной среды, преображая и обращая в собственную тень, по возвращении назад чудодейственный озон будет посвящённых беречь вневременно. И главное. «Космополис архаики» не стал бы вершинным произведением русской поэзии ещё при непременном условии: когда б не имел безупречной формы. Ах, оспорить бы приоритетность (кому, ну не Акунину ж с Пелевиным, да хоть кому – стилистов несть), не получается, канон и форма не позволяют.

Мария ВИНОГРАДОВА

 

[SIZE=12pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

***

Ты розы любила при жизни

Пурпурные, с черной росой,

Но время торжественной тризне

Сверкать белоснежной красой.

И вот окончанье недели,

И рушат литании высь,

Убойные брызги сордели,

В алмазных следах запеклись.

Мы вместе стояли пред Богом,

Дождешься, явлюсь ко шести,

Чтоб демонов пестовать слогом,

Во адских зерцалах тлести.

Забыть ли последние встречи --

Венец наших тяжких надежд

Из роз, обжигающих речи,

Истерзанных льдом твоих вежд?

Уверуй, за крестные муки,

Брильянты кровавые слез

На небе положат нам в руки

Букеты невянущих роз.

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

ВОЗВРАЩЕНИЕ В БОТАНИЧЕСКИЙ САД

В холодном небе мертвенной державы

Пылала бледной юности заря,

Мы лики поднимали к высям славы,

Портальный этот сад боготворя.

Низвержены, а он вовеки с нами,

Напрасно реки крови пролились

И нас распяли ржавыми клинами,

Чтоб очи не смотрели присно ввысь.

Распятым не по тернию вязницы,

Вверху гудят иродные пиры

И ломятся тартарские стольницы,

У цесаря ж – ни брата, ни сестры.

И весело ль от нощных пирований,

Серебро ли трапезников пьянит,

Дождемся хоть в желти соборований,

Зиждителей молва не осквернит.

Коль смерть верхами косит, мы нетленны

И август ботанический узрим,

Без нужды ангела окровавленны,

Елику сад еще боготворим.

Прощай, прощай, Отчизна дорогая,

Горят хоругви пролежнями лжи,

В слезах позора молодость другая

Смертельные штурмует рубежи.

Потеряны щиты на переходе,

Победные развеяны мечты,

Мольбы о благоденственной свободе

Нам вбили вместе с глиною во рты.

Нельзя нарушить клятвенные речи

И жить; царь Ирод, все ли тяжелей

Бессмертием раздавленные плечи

Вносить по четвергам в тщету аллей.

Четверги уготованы пиитам

Одесным, им бургундское вино

Даруется с отравой, лазуритам

Претит граната червное зерно.

Летиция дворцового портала

У Ирода не зреет поутру,

Маковница готическая ала

И мак белей на мраморном пиру.

Во вретище, как чернь, лишь облачились

И все сюда в мечтах, зане мертвы,

А здесь таблички разве покосились

Да краше свет смарагдовой листвы.

Верь, в царственном величье бездыханном --

Проститься с торжеством горящих пут --

Поверженных во прах на поле бранном

По черной хвое нас проволокут.

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

ПО НАПРАВЛЕНИЮ К ЮГУ

Месса

Сотни жаб в изумрудной проказе

На концерты сбежались, ярясь.

И антоновки падают наземь,

Циклопической коркою -- в грязь.

Серпень грязь эту щедро омоет,

Коемуждо здесь оды слагать,

Хор демонов ли с жабами воет,

Бойной кровию их и пугать.

Тяжелы августовские брашна,

Легких вин молодых изопьем,

Аще глупая юность бесстрашна,

Мы хотя именины вспоем.

Веет ветер ночного эфира,

Свет все краше, пространство -- сырей.

И уже дуновенье Зефира

Рассекает немолчный Борей.

Оттого ль праздный шум тропосферы

Страшно внятен, как ровное фа,

Что трехсложные гробит размеры

Золоченая смертью строфа?

Знает Бог, но от пресного лона

Черных вод устремляясь в зенит,

К пышным нетям небесного трона

Помраченная мысль не летит.

Время юной состариться деве

И зияющей рваться листве.

И горит на осенних деревьях

Все, что сгнило в моей голове.

 

Божена атдайся!!! азолочю ...аблигациями аклею!!!

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

***

Когда с небес пасхальная вода

Лилась и вечность рушилась впервые,

Пред бездною прощаясь навсегда,

С тобою были мы еще живые.

Двойное отраженье где искать

Безумное зерцало не ответит.

Свечою стал сей образ догорать,

Досель огонь пенатам скорбным светит.

Среди созвездий, в космосе огней

Соль слез кровавых есть святая трата,

Пока не остается и теней

В шкатулке межвселенского заката.

Саднящие мгновенья пронеслись,

На мрамор яд возлег смертельным слогом.

И вспыхнула последней раной высь,

Где мы уже мертвы пред вечным Богом.

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

***

Мы царствие Божие тщились прейти,

Всеблаговест-звон ссеребрить,

Но рядно легли во средине пути,

Христоса ли кровью дарить.

Кто смерти обучен, идет по Звезде,

То маялись мы, то вели,

И птицы горели в цветущей воде,

И на небе рыбы текли.

Лазури Господние – красны цветки,

Сим литии пурпур виют,

И там засветятся еще васильки,

Где ангелы нас отпоют.

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]



ПЕРВЫЙ АРХАИЧЕСКИЙ ТРИПТИХ

I

Хоть бы скорбь нам простят -- не хотели скорбеть

Мы, Господе, в алтарь Твой затиснулись краем,

Смерды ж бросили всех по карьерам гибеть,

Звоны святны пия, без свечей угараем.

Нищи мы во миру, царевати сейчас

Нам нельзя и сойти невозможно до сроку,

Вот и празднуем днесь, коемуждо свой час,

От пеяний жалких много ль странникам проку.

Змеи тронно вползли в богоимны сердца,

В пухе цветном персты, буде трачены лики,

И Звезда высока, и не виждим венца,

Присно блудные мы, а и бьются калики.

Пусть сердечки свое крепят мор-ангелы

Ко иглице хвойной вместе с златью игрушек,

Снег на елях горит, крася нощно столы,

Всё нейдем балевать -- зло яремо удушек.

Прелюбили пиры, а влачились в рядне,

За любови тоску чад Твоих обвинили,

Весело им теперь сребра пити одне,

Мы, Господь, на крестах разве их и тризнили.

II

Четвергуем теперь, вина красные пьем,

Да порожец равно змейна Смерть обивает,

Как юроды уснут, мы еще и споем,

Горше жизни любовь, а горчей не бывает.

Коли святки горят и стучатся купцы

В наши сени, пускай веселят пированья,

Ан в хорошем кругу и сладят леденцы

Горечь хлебов жалких, нищету волхвованья.

Гурбы снежные днесь постелила сама

Богородице-свет, разукрасила хвою,

Научились молчать, буде присно чума,

И Звезда чрез пухи златью льет моровою.

Мы свободны, Господь, цветно лепим снежки,

Перстной кровию втще осеняем глаголы,

Балаганы везде и галдят дурачки,

Чудотворные те ль заскверняют престолы.

И смеялись оне, слезы ткли во рядны,

Благочинно тряслись, ангелов потешали,

Только в смерти, Господь, мы не стали смешны,

А в бытьи -- так сребром нашу голь украшали.

III

То ли внове январь, то ль, успенье поправ,

Святки льют серебро на отбельные лики,

Гурбы снежно горят вкруг ядящих орав,

Пусть вспоют немоту перстевые музыки.

Как хоругвь, пронесли хвойну цветь до Креста,

Наши ели цвели дольше святочных звонов,

А и доля была не в урок золота,

Кровью скрасили мы бездыханность рамонов.

Вот окончилась жизнь, истекли роднички,

У Ревучих озер собрались неживые,

Побытийно агнцы стали много жалки,

И пеяют псалмы череды хоровые.

Да сановные их восприметим басы,

Рукава завернем -- смердов зреть обереги,

Кровны пухи не бьют мор-пастушки с косы,

Трачен Смертию всяк заступивший береги.

И лукавили ж, нас приводя на порог,

Указуя Звезду, во пирах сатанели,

Сбили чадов, Господь, хоть бы червный мурог

Вижди в смерти -- на нем присно красятся ели.

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

***

Прожженные последним поцелуем,

Отмеченные пеплом и крестом,

Томимся мы и боле не взыскуем,

У каждого -- зерцало надо ртом.

А что певцам умершим недыханность,

Манят их сочинения, Равель,

Простится им пленительная странность,

Сколь вечен синекурный Коктебель.

Мы все любили замковые горы,

Там нынче тени демонов снуют,

Эльфийские и ангельские хоры

О Сиде песни Зигфриду поют.

Порок смешной теперь вольтерианство,

Опасней меланхолии печать,

Готический изыск иль дантианство

Певца велят любого замолчать.

Смотри – сие обложки меловые,

Титульные виньетности горчат,

Сандаловые, паки хмелевые

Аромы о мистериях точат.

Поверишь ли, но правда воссияет,

Хотя бы в зазеркальном торжестве,

Пред Божеским огонем смерть взметает

Багрец кровавый свой на мураве.

В глорийской праздной вечности, быть может,

В сей каморе циклических огней,

Ты узришь -- Мельпомена скорбно множит

Подобья роз и северных теней.

Замкнула вежды радуга рыданий,

Нам выпекла их присная зола,

Теперь уж от посмертных воздаяний

Пребудет ноша жизни тяжела.

Чрез брадиики смарагдовой вербены

Лишь минем на рыдване вертоград

С барочным замком, вычурные стены

Чьи туя выжгла либо виноград.

И где же аз? Ни глада нет, ни мора

И крыс чумных за мертвой резедой,

И лики из всеангельского хора

Горят, горят под темною водой.

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

***

Есть за сретенье десная плата,

Только горний огонь расточим,

Узрят вершники столпные злата,

Это мы, это мы премолчим.

Речь нельзя и безмолвствовать боле

Смертоимно, и встречи жалки,

Ангелочки во чистом ли поле –

Вечной муки синей васильки.

Днесь белы наши скорбные лики,

Царский благовест имут кресты,

Знались мы под Иродом велики,

Туне всем ссеребрили персты.

Смерть и красит худые одежды,

Щедро черной лазурок лия

На именные ясные вежды,

Будет, Господи, правда Твоя.

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

***

Вернут ли нас в Крым, к виноградникам в темном огне,

К теням херсонесским хлебнуть золотого рейнвейна

Затем, чтоб запили мы скорбь и не в тягостном сне

Могли покружить, яко чайки, над водами Рейна,

В порту Аннахайма очнемся иль в знойный Мадрид

Успеем к сиесте, а после по вспышкам понтонным

Пронзим Адриатику -- все же поймем, что горит

Днесь линия смерти, летя по тоннелям бетонным.

И вновь на брусчатку ступив пред бессонным Кремлем,

Подземку воспомнив и стяги советского мая

На стенах в бетоне и меди, мы к Лете свернем,

Все Пирру святые победы свои посвящая.

Нельзя эту грань меловую живым перейти,

Лишь Парки мелком сим багряным играться умеют,

Виждь, нить обрывают, грассируя, мимо лети,

Кармяная Смерть, нам равенствовать ангелы смеют.

Еще мы рейнвейн ювенильный неспешно допьем

И в золоте красном пифиям на страх возгоримся,

Цирцеи картавые всех не дождутся в своем

Отравленном замке, и мы ли вином укоримся.

Еще те фиолы кримозные выпьем в тени

Смоковниц троянских до их золотого осадка,

Фалернские вина армический лед простыни

Оплавят в дворце у безмолвного князя упадка.

Святая Цецилия с нами, невинниц других,

Божественных дев пламенеют летучие рои,

Бетоном увечить ли алые тени благих,

Еще о себе не рекли молодые герои.

Сангино возьмет ангелочек дрожащей своей

Десницею млечной и выпишет справа налево

Благие имена, а в святцах почтут сыновей

Скитальцы печальные, живе небесное древо.

Красавиц чреды арамейских и римлянок тьмы

Всебелых и томных нас будут искать и лелеять

Веретищ старизны худые, из червной сурьмы

Голубок на них дошивать и с сиими алеять.

Ловите, гречанки прекрасные, взоры с небес,

Следите, как мы одиночества мрамр избываем,

Цитрарии мятные вас в очарованный лес

Введут, аще Дантом одесно мы там пироваем.

Стратимовы лебеди ныне высоко парят,

А несть белладонны – травить речевых знаменосцев,

Летейские бродники вижди, Летия, горят

Они и зовут в рай успенных сиренеголосцев.

Позволят архангелы, не прерывай перелет,

А я в темноте возвращусь междуречной равниной:

Довыжгут уста пусть по смерти лобзанья и рот

С любовью забьют лишь в Отчизне карьерною глиной.

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

***

Исчезнут нощные химеры,

Прельется милованный бой,

И нас за Божии размеры

Возьмут архангелы с собой.

Господь, пурпурных цветных точек

Мы не оставим во письме,

Достало каждому заточек,

Свечей в цианистой тесьме.

Где ныне цезари и князи,

Что фарисеи временят,

Ни краски нет, ни славской вязи,

И вновь томительно звонят.

Мы даже слова не сказали,

А тщились цвет благой искать,

Нас поименно растерзали,

Чтоб не могли к Тебе взалкать.

 

[SIZE=14pt]ЯКОВ ЕСЕПКИН[/SIZE]

ГОТИЧЕСКИЙ МИКРОРОМАН

Куста луннолистного сколки,

Бумажных собратьев его,

Берег, как реликт, -- ничего

От них не осталось на полке.

То было благое письмо,

Виньетки в нем были лазурны,

В фамильное глянешь трюмо:

Лишь те же истлевшие урны.

Огонь белоснежный горит

Внутри усыпальницы веры,

Пред златом гробниц мессонит

Кровавые плачут химеры.

Не в трех ипостасях оне ль,

Не наши ли терни листают,

Вдыхая аттический хмель,

С валькирьями нощно летают.

Зимой ничего не спасла

Алекто, и в лунном накате

Парят надо мной без числа

Их гиблые черные рати.

 

Ага, это точно. Тогда уж вот такое лучше читать (Зарегистрируйтесь или Авторизуйтесь) - о прекрасном)))

 

Вот это да! Необычная фантазия у этого иллюстратора. Очень здорово!